Картинки двигались и перемешивались перед глазами, даже звуки имелись и запахи — и всё это было воспоминаниями Марка, поскольку я не видел ни людей, которые фигурировали в них, ни мест, в которых это происходило.
Коротких, по половине секунды, обрывков памяти было так много, что не то что составить из них картину — вспомнить, как выглядел каждый из них, уже было невыполнимой задачей.
Я запомнил какую-то странную черную маску, зал с колоннами, разбитую красную машину, из-под двери которой сочилась кровь… Что все это значит? И почему это все так странно повлияло на меня самого?
Я не знал ответов на эти вопросы, ведь впервые за всю свою историю оказываюсь в теле другого человека и вижу его память. Но зато я знаю того, кто о памяти, которой нет и не было, знает намного больше моего.
Быстро достав телефон, я набрал номер Громова. Послушал несколько гудков и нахмурился — он спит еще, что ли? Но не успел я отменить звонок, как в трубке раздался голос профессора:
— Да-да?
— Утро доброе, профессор, — доброжелательно начал я.
— Марк, доброе утро! Какими судьбами?
— Вы просили позвонить, если что-то будет не в порядке. — Я решил не ходить вокруг да около. — Вот и звоню.
— Так-так-так… — Профессор резко сменил тон на деловой, причем на такой, будто он давно уже ждет, когда же что-нибудь станет не в порядке, и вот наконец дождался. — Что произошло? Расскажите подробнее.
Я как мог, в красках, описал ему то, что со мной произошло, и после того как закончил, профессор еще секунд пять молчал в трубку, переваривая услышанное.
— Значит, говорите, вас даже разбудить не могли… — задумчиво произнес Громов. — А те воспоминания, которые вы видели во сне… Почему вы не смогли их идентифицировать? Ну, я имею в виду… Вы же сказали, что это ваши воспоминания, значит, вы должны помнить, когда, где и при каких условиях произошло каждое из увиденных событий.
— Вот в том и парадокс. — Я вздохнул. — Помню, что я это помню, но не помню, откуда это помню. Знаете, как это бывает, когда разбираешь механизм, а потом собираешь его обратно, и одна деталь остается — вот примерно такое же чувство.
— Эге. — Профессор крякнул. — Занятно, занятно… Знаете, Марк, я не готов ничего утверждать… Да что там утверждать — я не готов даже ничего предполагать прямо сейчас! Мне понадобится провести несколько дополнительных исследований, чтобы, возможно, я повторюсь — возможно! — прийти к каким-то выводам и как-то вам помочь. Не забывайте, что вы все еще остаетесь первым, уникальным случаем полной пересадки памяти всего лишь в два захода. Вполне вероятно, что побочные эффекты, о которых я рассказывал, как раз сейчас и начали проявляться в вашем мозге… Хотя обычно они имеют несколько другую симптоматику, но мозг человека это такая малоизученная штука, знаете ли…
— Я понял, профессор. — Я поспешил вклиниться в крошечную паузу, пока Громов набирал воздуха в легкие для продолжения лекции. — Мне надо явиться в клинику для обследования?
— Да, было бы отлично! Скажем, завтра… Ах да, вы же теперь студент Академии, а не свободный человек… Тогда давайте в ваш выходной день. Устроит? Прямо в любое время приходите, я весь день буду в клинике.
— Договорились. Тогда до воскресенья, — произнес я и нажал отбой.
Теперь главное, чтобы подобных вещей со мной до воскресенья больше не случалось.
И сказать, что я сегодня не выспался — это ничего не сказать, я ощущал себя разбитым, как если бы всю ночь провел в седле, то ли преследуя противника, то ли наоборот — уходя от него. Судя по ощущениям в мышцах, они, вместо того, чтобы расслабиться и отдыхать, как и положено любым порядочным мышцам в течение ночи, постоянно напрягались, причем вплоть до легких судорог.
И, если подобные ситуации будут происходит всю оставшуюся неделю, то до Громова, боюсь, добраться я не смогу — просто буду истощен. Уже не в магическом, но в самом прямом физическом смысле.
Но ничего, у меня есть пара идей, как этого можно избежать.
Я даже почти успел на завтрак и, хотя кусок в горло не лез, закинул в себя немного пирога с рыбой, и это помогло организму запуститься, так что к середине дня я был уже в порядке.
Ванесса, которой Нокс уже рассказал половину истории, выслушала от меня оставшуюся половину, покачала головой и наказала, чтобы я себя не запускал и «ни в коем случае не делал глупостей».
Будто я собирался.
Правда, и лечиться от этих воспоминаний я не планировал.
По большому счету, у меня под рукой на постоянной основе было идеальное лекарство вообще от всего что угодно — Ванесса. Конечно, сделать так, чтобы она захотела помочь мне с моей проблемой настолько, чтобы сработала ее магия, было бы непросто, но за неделю я бы точно подобрал правильную последовательность действий и избавился от кусков воспоминаний.
Вот только я не собирался от них избавляться.
То, что я видел, выглядело слишком важным, а главное — слишком тревожным, — для того, чтобы просто отбросить в сторону, как лист бумаги, изрисованный бессмысленными детскими каракулями.
Я был почти уверен, что за этими воспоминаниями настоящего Марка и подозрительными сценами из его жизни скрыта какая-то тайна, которая может если не перевернуть мир, то поставить многие неочевидные вещи по своим местам. Тут определенно нужно было разобраться и начинать именно с восстановления памяти.
Поэтому — однозначно Громов, а не Ванесса.
Всю неделю мысли сами собой возвращались к тому, что я видел лишь в обрывках сна: чёрная маска, разбитая красная машина, кровь, зал с колоннами…
Я сопоставлял картинки, пытался собрать их в единое целое или вспомнить, видел ли уже что-то подобное, но пока ничего не смог понять.
Кроме проблемы с воспоминаниями Марка, очередная учебная неделя отметилась первыми стрельбами из маноматов, и на сей раз это были уже не охолощенные полу-игрушки, а настоящее оружие, которое ради тренировки привезли в Академию и, судя по всему, после пострелушек должны были увезти обратно. С этим тут было строго.
Надо сказать, весь мой восторг насчет этого оружия после стрельб стал только сильнее. А там было чему порадоваться.
Маномат, практически не двигаясь в руках, посылал в сторону цели снаряд, который не был подвержен гравитации и летел строго по прямой, пока не попадал в какую-то цель.
Снаряд оружие создавало из самого простого по молекулярной структуре вещества, которое могло использоваться в этом качестве — из углерода. Но не обычного, а спрессованного до состояния искусственного алмаза.
Имея огромную крепость и немаленькую массу, порядка семи граммов, снаряды набирали огромную скорость — ни одному болту ни из одного, даже стационарного арбалета не снилась, — и пробивали всё, что встречали на своем пути. Практически как мой нож, только приближаться вплотную к противнику было не нужно.
Мне уже не терпелось обладать собственным маноматом, и чем дольше я с ним тренировался, тем сильнее этого хотелось.
Под руководством Нова мы постреляли из положения стоя, с колена и даже лежа.
Прицельные приспособления маномата не сильно отличались от арбалетных, поэтому я быстро с ними освоился. Техника стрельбы тоже была похожей — не двигайся в момент выстрела, и не жми со всей дури на спуск, а аккуратно и нежно тяни его на себя — и все будет отлично.
Пользуясь этими нехитрыми правилами я уже со второго выстрела начал укладывать пули в круг размером с подушечку большого пальца на двадцати метрах, и это я еще не особенно старался, чтобы опять не переборщить.
Но, как ни странно, нашелся кое-кто другой, кто переборщил, укладывая пули практически одна в одну.
И что странно, этим человеком оказался Нокс.
Растяпа и раздолбай, который до сих пор не мог взять в толк, что нельзя направлять оружие на людей, даже разряженное и даже случайно, с положения лежа натурально клал пулю в пулю так, что основа из броневой стали, на которой крепилась мишень, в конечном итоге оказалась продырявлена насквозь.
