Ich kann Dich noch sehn Голубка белая Голубка белая вспорхнула: теперь мне можно любить тебя. В окне затихшем колышется едва заметно дверь, и дерево шагнуло тихо в замершую комнату, и ты так близко, словно ты не здесь. Крупный цветок берешь ты из моей руки — не белый, не красный и не голубой – но ты его берешь. Где не было его, там он останется навеки. Нас не было, мы в нем останемся. Der Tauben weiseste Как ты отмираешь внутри меня в изношенный центр дыхания осколком опять вонзилась жизнь Wie du dich ausstirbst in mir С испанского Рамон Хименес Федерико Гарсиа Лорка Пабло Неруда Рамон Хименес (1881 – 1958) «Я шел по тропе…» Я шел по тропе, в руках – полевые розы, из-за горы вставал рыжий месяц. Ветерок приносил свежий сумрак реки, грустный голос лягушки, как певучая флейта. Над холмом тосковала звезда. Я шел по тропе. В руках – полевые розы. He venido por la senda Федерико Гарсиа Лорка (1898–1936) Равнина Оливковая роща, как веер, распахнется и запахнется. Низкое небо льет тусклый дождь холодных звезд. Дрожь тростника и полумрака на берегу реки. Зыбь в сером воздухе. И столько клекота в оливах! Томится птичья стая, покачивая в сумерках длиннющими хвостами. Paisaje Сонет сладких жалоб Боюсь, я потеряю это чудо: глаза скульптуры, речи трепетанье — и ночью чувствовать не буду щекою розу твоего дыханья. Сухим стволом маячу над рекою и еле выношу я наказанье, ведь ни цветка нет, ни плода, ни перегноя для гусеницы моего страданья. Ты крест мой, мой заветный клад. И хоть от слез мои опухли веки, тебе я, как собака, рад. То, что ты дал, не отбирай навеки. И расцветит твою пусть реку моей любви безумный листопад. Soneto de la dulce queja Поэт сказал правду Даю слезам, как соловьям, пролиться. Лей слезы соловьиной трелью тоже. Чтоб наши страсти сделались похожи, встречай с клинком у ночи на границе. Хочу я очевидца быть убийцей — того, что видел, как цветы срезали. Хочу я, чтоб мой пот и слезы стали тяжелою копной пшеницы. Жду тебя, ты меня – навсегда. Там, где дряхлое солнце горит и луна, до конца не раскрутится этот моток. Что даешь, не прося никогда, все достанется смерти, она выпьет крови последний глоток. El poeta dice la verdad Севилья Севилья, ты – башня метких лучников. Севилья подстрелит. Кордоба добьет. Севилья подстережет протяжные ритмы и скрутит их в лабиринт, как ярко-красные побеги винограда. Из лука неба все вылетает на равнину стрела реки. А горизонт шальной в свое вино вмешал и горечь Дон Жуана и зрелость Диониса. Севилья подстрелит. Всегда подстрелит! Sevilla es una torre Дорожная Кордова, далекая моя, единственная. Лошаденка черная, огромная луна, в сумке у седла оливки. Хоть и знаю все дорожки, а в Кордову не вернуться. Лошаденка черная, красная луна, а вокруг поля да ветер. Смерть меня стережет с твоих башен, Кордова. Ой, дорожка дальняя, лошаденка резвая! Смерть меня поджидает по дороге в Кордову. Кордова, далекая моя, единственная. Cancion del jinete Начало тополей аллеи уходят, остается отблеск, тополей аллеи уходят, остается ветер расстилается ветер, как саван, под небом на плаву остается на реках тихое эхо светляков засыпана зернами, память моя застонет Крохотное сердечко кровоточит на ладони |
