Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Мы читаем этот грустный рассказ и все время как бы слышим взволнованный голос автора: «Нет, этот человек не виновен, зло заключено в условиях».

Орхан Кемаль подчеркивает типическое главным образом через обыденное, повседневное, примелькавшееся и создает произведения оригинальные не только по сюжету, но и по композиции.

В новеллах Кемаля экспозиция, предыстория в общепринятом смысле, как правило, отсутствует. Автор не ставит перед собой задачу подготовить читателя к событиям. Новеллы не изобилуют неожиданными поворотами в развитии фабулы, в них почти нет традиционной замыкающей цепь событий концовки.

Композиция рассказов Орхана Кемаля на первый взгляд проста и безыскусна; она подчинена логике одной главной мысли произведения и ничем не осложнена — это куски жизни в ее обычном течении, ограниченные небольшим отрезком времени.

О. Кемалю не свойственно риторическое поучение. Манера его письма подчеркнуто объективная, как бы беспристрастная, однако писатель неизменно ведет читателя в нужном направлении, подводит его к правильному выводу.

В новелле «Сон» мы находим лаконичное описание фабрики металлических изделий, условий труда рабочих и событий нескольких часов ночной смены, на которую рабочие согласились, уже выстояв день у станков, так как им обещали за это двойную плату. В фокусе повествования — сои, который пытаются преодолеть герои рассказа. Старший мастер дремлет у окна, прислушиваясь к звукам ночной жизни богатого квартала, спит около больших тисков мастер Джеляль, дремлют у станков рабочие, разбегаются по темным углам мальчишки, засыпает на грязном полу уборной маленький Сами.

Свой гнев старший мастер срывает на Джеляле, и Джеляль задумывается над судьбой рабочих. И хотя хозяйская подачка все же примирит Джеляла с несправедливостью, мысль читателя уже идет в нужном направлении, в нем поднимается протест против эксплуатации детского труда, против невыносимых условий жизни рабочего.

Главная мысль автора не лежит на поверхности, но именно она определяет движение сюжета и является душой произведения, том, что В. Г. Белинский считал самым ценным в художественном произведении и называл «сюжетом этого сюжета».

Многие рассказы Орхана Кемаля, и том числе «Чудо-мальчик», («Hârika çocuk»), «Лысый Тахир» («Kel Tahir»), «Реджеп», «Али», напоминают художественно-документальные очерки. Здесь творческая инициатива Кемаля проявляется в отборе фактов, в выразительности и яркости их описания. Очерковость и публицистичность этих произведений объясняется не только стремлением автора осветить новые, еще не освоенные литературой сферы жизни, но и желанием быстрее познакомить с ними читателя.

Присущая Орхану Кемалю манера воссоздавать жизнь в форме самой жизни зачастую приводит его к использованию приема «самораскрытия», внутренних монологов и диалогов.

Внутренние монологи писатель использует для передачи душевного состояния героев. Из внутренних монологов мы узнаем и об отдельных эпизодах из жизни персонажей и их переживаниях. Само же событие, положенное в основу произведения, выступает в одно и то же время и сюжетным компонентом и поводом для выражения главной идеи произведения.

Старого Хало — героя рассказа «Мусорщик» («Çopçü») уволили с работы. Одиноко стоит он посреди безмолвного квартала в надежде, что богатые жители, которым честно служил десять лет, заступятся за него. Старик вспоминает, как были прожиты эти долгие годы. Нужда, смерть жены, уход сыновей на заработки в чужие края, одиночество, пропитанная запахом навоза конюшня, появление на свет жеребенка Гюмюш. Нет работы, значит, нет и Гюмюш — его единственной отрады, скрашивающей безрадостную жизнь.

Увольнение Хало — вот событие, взятое в основу рассказа; оно выступает сюжетным компонентом и поводом для выражения главной идеи — неустроенность жизни «маленького человека», равнодушие к нему сильных мира сего.

Писателя волнует судьба и мелкого служащего, которого неотступно преследует страх потерять с трудом найденную работу («Страх»). Ему понятны переживания безработного, ищущего остатки еды в урнах и мечтающего попасть в больницу, чтобы там поесть и отоспаться («Бывший надзиратель»), близки горькие раздумья молодой работницы, оказавшейся с семьей без крова и работы («Возвращение» — «Dönüş»).

Читая рассказы, построенные на внутренних монологах, мы следим не столько за развитием действия, сколько за настроением, чувствами и ходом мысли героя. Зачастую действие отсутствует вовсе («Возвращение», «Банкнот в сто лир» — «Yüz lira»). Главное место писатель отводит переживаниям персонажей, которые всегда связывает с действительностью, их обусловившей.

Мы не считаем Орхана Кемаля первооткрывателем внутреннего монолога в турецкой литературе. К этому приему как одному из средств выявления главного в человеке обращались и предшественники писателя, обращаются и его современники. Однако Орхан Кемаль особенно мастерски использует внутренний монолог. Неслышная речь его героев естественна, индивидуализированна, в ней есть и перебивки и недомолвки. Чаще всего внутренний монолог у О. Кемаля выражен через прямую или несобственно-прямую речь героя, когда повествование ведется от третьего лица, то есть как бы от имени автора, который использует лексику и интонацию персонажа.

«Человек вошел в контору. Лучше бы он не входил! В конторе сидел Недждет. Это тоже его школьный товарищ, одноклассник. Недждет теперь доктор. А он кто?

Человек растерялся. Недждет остался прежним. Франтоватый темно-синий костюм, презрительная усмешка. Разве он мог при Недждете говорить о продаже книг, о двух буханках хлеба, о копченом мясе? Хотел уйти. Поздно. Хайри уже заметил его.

— Ну что, принес книги? — спросил он.

Недждет заулыбался, вперив глаза в свертки.

Интересно, не сказал ли ему Хайри что-нибудь вроде: «Он должен продать мне свои книги со скидкой на двенадцать процентов. Он очень нуждается. Жаль его… Книги мне ни к чему, просто хочу помочь»? Наверное, сказал, иначе Недждет не уставился бы на свертки, как баран на новые ворота». («О продаже книг» — «Kitap satmaya dair»).

«В рассказах Орхана Кемаля, — замечает журнал «Еди тепе» в рецензии на сборник «Глухой переулок», — пленяет насыщенный, живой диалог… Это как будто обычный и простой путь для прозы, однако многое здесь зависит от умения и мастерства писателя…»[15].

Максимально сближая язык своих героев с народно-разговорной речью, О. Кемаль достигает естественности и глубокой правдивости своих произведений.

В рассказах «Глухой переулок», «Цыпленок» («Celfin eti»), «В грузовике» («Kamyonda») авторские описания сводятся к кратким замечаниям, почти ремаркам, все большим подтекстом наполняются диалоги, они становятся ядром сюжета.

В описании обстановки Кемаль бывает предельно лаконичным. В рассказе «Телефон» при помощи, на первый взгляд, незначительных деталей — бездействующего телефонного аппарата, почти пустой пачки дешевых сигарет, колченогого стола, разбитого оконного стекла автор создает неприглядную картину жизни героя и тем самым подготавливает почву для объяснения совершаемого им проступка.

В стремлении к лаконизму писатель наделяет максимальной смысловой нагрузкой все компоненты произведения, в том числе и малочисленные пейзажные зарисовки. Краткие, реалистически убедительные, они превращаются в средство выражения авторской оценки происходящего («На чужбине» — «Gurbette», «Две девочки» — «Gki kiz»), подчеркивают настроение героев («В грузовике», «Дурная женщина» — «Kötü kadrn»), символически предопределяют события («Прошение» — «Dilekçe»).

Дождливый весенний день в новелле «На чужбине», темная, беззвездная ночь в новелле «Две девочки» органически сливаются с грустной историей крестьян, оказавшихся в городе без пристанища и работы, с печальной судьбой двух девочек, ставших жертвой улицы.

В новелле «В грузовике» пейзаж подчеркивает настроение обремененных заботами крестьян, едущих в город улаживать свои дела. «После сумасшедшей бури палящее майское солнце так нещадно жгло красную землю, что все — молодая травка, низкорослый кустарник, тянувшийся вдоль дороги, речка, медленно несущая свои воды справа от нас, и ширококрылые птицы, скользящие по голубому небу, — все выглядело невероятно усталым».

вернуться

15

«Yedi tepe», 1956, 1 kasem, s. 7.

25
{"b":"851738","o":1}