— Бастуете?! — вдруг закричал испуганный и бледный ага-младший. — Опомнитесь, забастовки запрещены законом. Потом поздно будет!
— Товарищи, по местам! — закричал Рыжий Мемед. — Мы начинаем работать…
Рабочие направились к станкам.
— Смотри, ага… машины-то работают в холостую, — говорит мастер цеха.
— Выметайтесь вон с моей фабрики!! — захлебывается гневом хозяин. Яростно сплюнув, он кидается к мраморной доске, которая висит у дверей цеха, рвет на себя рубильник, и шум моторов мгновенно стихает.
— Ты что же закон нарушаешь! — слышится голос Рыжего Мемеда. — Будьте свидетелями, товарищи, хозяин бастует, он объявляет локаут!
— Да, объявляю локаут… Отныне не то что хлеба, гроша ломаного от меня не получите! Убирайтесь к черту!
Рыжий Мемед, зная, что полицейских уже вызвали, что вот-вот они явятся, что мешкать нельзя, быстро советуется с товарищами и объявляет:
— Никто не должен покидать рабочее место! Полицейские должны застать нас у станков… Согласны?
— Согласны!..
— Начинайте работать, товарищи, и пусть попробуют выгнать нас отсюда!
— Не забудь про зимнюю махинацию с налогами! — крикнул Гаффар хозяйскому сынку. — Дошло?
— Дойдет, он парень догадливый!
Но не все рабочие остались у станков, некоторые, напуганные хозяйским окриком, тяжело ступая, двинулись через фабричный двор к воротам.
Вскоре на фабрику прибыли полицейские во главе с комиссаром. Лица угрюмые. Дубинки наготове. Оцепили цех.
Рыжий Мемед с несколькими товарищами вышел вперед:
— Комиссар-бей, хозяин объявил локаут. Снимите показания.
— Что такое локаут? — растерянно спросил комиссар.
— Забастовка хозяина, устранение хозяином рабочих от работы.
— Ложь, — закричал ага-младший, — врут бессовестные…
— Сам ты бессовестный и предки твои бессовестные…
— Бессовестный, бессовестный!! — кричали отовсюду.
Все смешалось. Те, кто был во дворе, пытались проникнуть в цех. Полицейские в растерянности топтались на месте.
Прибежал посыльный хозяина фабрики; задыхаясь, он доложил, что прибыл помощник губернатора и требует господина комиссара. Комиссар, придерживая кобуру, стремглав кинулся к кабинету хозяина фабрики.
Заместитель губернатора, белокурый с черноватыми усиками человек, любитель классической поэзии, поклонник Недима[8], восседал за столом хозяина и легонько постукивал карандашом по стеклу.
Старший ага ворчал:
— И кто только выдумал эту демократию? Связала нас судьба со всякой швалью… Собственные деньги им плати да еще и терпи от них.
Помощник губернатора улыбнулся:
— Да, бывает, эфендим, но это все чепуха. Вот если б, не дай бог, как в Европе!
— Как в Европе не выйдет. Здесь Турция, эфендим! В ваших руках и полицейские, и солдаты. Чего вы боитесь? Эх, меня бы на ваше место…
— И что бы вы сделали?
— Повесил бы парочку…
— О-о-о!.. Наше правительство призвано регулировать отношения между хозяевами и рабочими, то есть я хочу сказать…
Эти рассуждения пришлись не по нутру хозяину. Он всегда недолюбливал помощника губернатора, считал его самым мягкотелым из всех знакомых ему правительственных чинов. И очень уж раздражали его эти непонятные фразы: «государство единого права», «посредничество между рабочими и работодателями».
Вошел комиссар, и помощник губернатора озабоченно спросил:
— Что происходит?
Вытянувшись по стойке «смирно», комиссар выпалил:
— Рабочие бросили работу, эфендим… объявили забастовку… Нам об этом сообщили по телефону. Меры приняты…
— Должны быть зачинщики! Взяли их под стражу?
— Так точно, эфендим, — нисколько не смутившись, солгал комиссар.
— Очень хорошо, приведите их сюда.
Комиссар направился в ткацкий цех. «Ну и влип», — волновался он.
— Слушайте меня, Хасан-эфенди, Сулейман-эфенди, Рамазан-эфенди… — обратился он к подчиненным. — Я только что от помощника губернатора… Он спрашивал, взяли ли мы под стражу зачинщиков? Я сказал — взяли… Есть там у них рыжий такой умник, задержите-ка его…
Рыжего Мемеда и двух его товарищей задержали.
— За что?! — недоумевали рабочие. — Нарушитель закона ходит как ни в чем не бывало, а нас сцапали!
— Это сын хозяина фабрики — нарушитель закона?..
— Он самый… Рубильник выключил, людей с работы гнал… его надо арестовать, а не нас!
— Вот так сказанули! Арестовать владельца огромного состояния? Это же вопиющая несправедливость! Ведь благодаря ему вы набиваете свои желудки!
Арестованные говорили полицейским о своих правах, спорили, требовали, доказывали, и те вроде бы поняли, что допустили ошибку. Но помощник губернатора сказал, что должны быть зачинщики, следовательно, задержать кого-то необходимо.
— Мы вас не арестовываем… у нас нет полномочий на арест… просто берем вас под стражу… Дело в том, что…
…Сын хозяина фабрики вошел в кабинет отца:
— Все беспокоитесь, господа, и до сих пор толкуете об этих бунтовщиках? — он пожал руку помощнику губернатора. — Знаете, бей, они окончательно нас извели. То машины им не нравятся, то нитки гнилые… Теперь подавай им восьмичасовой рабочий день. Я уже говорил, что против увеличения зарплаты мы не возражаем… мы заботимся о благосостоянии наших рабочих, но… следует учесть одно обстоятельство… Найдутся такие, которые согласятся работать больше и за меньшую плату… Какой там найдутся! Просто отбоя не будет… И себестоимость тоже учитывать надо! Европейские, американские товары. Известное дело — конкуренция… Иначе мы вынуждены закрыть фабрики. В общем-то мы нашими рабочими довольны. Большинство понимает положение, хотя и подлецов среди них немало. Знаете, что выкрикнул Рыжий Мемед? Есть тут такой. Забрался на машину и кричит: «Товарищи, если наше требование не выполнят, бросайте работу». Многие рабочие ушли из цеха. Нам пришлось побеспокоить ваше превосходительство.
Выслушав младшего хозяина, помощник губернатора спокойно произнес:
— Наше государство призвано разрешать подобные конфликты. И рабочие — граждане… Их тоже надо выслушать. Не так ли, эфендим?
— Несомненно, у вас есть право, ваше превосходительство…
— Подумайте, а если бы, не дай бог, было, как в Европе?
— Но здесь не Европа, бей-эфенди!
— Но могло бы быть… Хорошо, что между нами разница в сто лет. Но в наш век, век самолетов и атома, эта разница может исчезнуть. Кто знает… Вспомните реформы, революцию Ататюрка! Какой головокружительный натиск'! Следовательно, наш благородный народ может ликвидировать и эту разницу… Поэтому надо привыкнуть к тому, что государство выступает в подобных спорах арбитром.
Хозяин и сын хозяина фабрики переглянулись.
— Это не значит, однако, что на недостойные действия мы будем смотреть сквозь пальцы, — продолжал помощник губернатора. — Отнюдь нет. Наше государство справедливое. Права правоимеющих не должны быть растоптаны бесправными.
В дверь постучали. Вошел комиссар:
— Привел зачинщиков, бей-эфенди!
— Где они?
— Здесь, за дверьми, под охраной, бей-эфенди!
— Прекрасно! Сейчас я позвоню в прокуратуру. Вы передадите их судебным властям! Порядок восстановлен?
— Восстановлен, эфендим!
— К работе приступили?
— Приступили, бей-эфенди! Если желаете…
— Не желаю. Отправьте их сейчас же. — Он снял телефонную трубку.
…Прокурор, человек невзрачный на вид, но с твердым и суровым взглядом, с блестящими от бриолина волосами, слегка улыбаясь, рассматривал только что приобретенную за две с половиной лиры зажигалку. Зазвонил телефон, прокурор снял трубку:
— Ал-ло-о… Да, помощник прокурора… Пожалуйста, бей-эфенди… Да, да, эфенди, известили… Отправили?.. Забастовка, говорите? Ужасно! Есть, бей-эфенди…
Положив трубку, он повернулся к товарищу, который усердно работал за соседним столом:
— Сукины дети, будто здесь Франция или Италия!
— Что случилось? — отозвался большой, с мягким взглядом человек.
