Г о ш л ы е в (перебивает). Шеф, дорогой, вы можете выгнать с фабрики и начальника цеха, и меня, своего заместителя, но план от этого не выиграет. И обязательства как были, так и останутся невыполненными. Меня и Курбанова вы можете уволить и в будущем году, а вот план вам нужен сейчас, в этом году, сегодня. Се-го-дня!

Х е к и м о в. Логично. Если план не будет выполнен, я всех уволю… перед тем, как уволят меня.

Г о ш л ы е в. План есть план. С ним нельзя шутки шутить. Мы это понимаем.

Х е к и м о в. Что же я должен делать? Советуйте! Если ОТК не пропускает обувь… Что подсказывает логика?

Г о ш л ы е в. Надо дать команду, чтобы пропустил. Хотя бы на этот раз.

Х е к и м о в. Ты мой заместитель, Гошлыев, а толкаешь меня на преступление.

Г о ш л ы е в. Не на преступление я вас толкаю, шеф, а на верный путь, который поможет вам завоевать еще больший авторитет — там, наверху.

Х е к и м о в. Дутый, фальшивый, преступный авторитет меня не устраивает. У меня в кармане красная книжка, которой я искренне дорожу.

Ш и х н а з а р о в. Я считаю, Нурлы Хекимович, не такое уж низкое качество у нашей продукции. Во всяком случае — хуже не стало. Просто у Мерджен Мурадовны последнее время испортился характер. Странное что-то произошло. Очень уж разборчива стала. И никто не одернет ее, не поставит на место, Нурлы Хекимович.

Х е к и м о в. При чем здесь Мерджен Мурадовна?! Разве она виновата, что вы не можете качественно работать, производите бракованную продукцию? Я спрашиваю — виновата? Раньше ведь она не была такой придирчивой.

Ш и х н а з а р о в. Была, Нурлы Хекимович, но не настолько. Вы как-то влияли на нее…

Х е к и м о в. Вот видишь — сам признаешь: не настолько. А почему?

Ш и х н а з а р о в. Голову ей не крутил этот…

Х е к и м о в. Кто?

Ш и х н а з а р о в. Да Ораз.

Х е к и м о в. Какой Ораз?

Ш и х н а з а р о в. Байлыев.

Х е к и м о в. Наш, что ли, Байлыев? Этот выскочка?

Ш и х н а з а р о в. Ну да, наш. Начальник третьего цеха.

Х е к и м о в. Крутит ей голову, говоришь? Ну и что? При чем здесь обувь?

Ш и х н а з а р о в. Крутить — крутит, а дальше этого не идет. И предложение не делает. Вот она и дергается. Особенно в полнолуние. Это как раз сейчас. И нас дергает, всю фабрику дергает. Ораз — ее последний шанс. Лет-то Мерджен немало, сами знаете.

Х е к и м о в. Ах, значит, Ораз?!

Ш и х н а з а р о в. Ораз, Ораз, не сомневайтесь.

Г о ш л ы е в. Я подтверждаю. Вся фабрика в курсе.

Х е к и м о в. А ты, Шихназаров, говорил — не городская, деревенская, цельная натура.

Ш и х н а з а р о в. Ну, и это тоже дает себя знать.

Х е к и м о в. Ах, Ораз?! Ораз! Ну, Ораз! Ну, Ораз! По-го-ди! Она что — тоже влюблена в него?

Ш и х н а з а р о в. Не очень, Нурлы Хекимович, не очень. Сколько можно любить, Нурлы Хекимович! (Вздыхает.) Один раз в жизни любят, сами знаете, Нурлы Хекимович. Но ведь жизнь как-то устраивать надо. Женщина. За тридцать. Без семьи. Вот и думает, наверное, может, с Оразом получится. А он тянет, тянет… Фу! А она дергается, Нурлы Хекимович. Особенно…

Х е к и м о в (перебивает). Знаю, в полнолуние.

Ш и х н а з а р о в. А план-то при чем? Согласитесь, Нурлы Хекимович.

Х е к и м о в. Согласен. План ни при чем. Значит, тянет Ораз, говорите?

Ш и х н а з а р о в. Тянет, Нурлы Хекимович. Душу из нее вытянул. А она — из нас. А что ей остается?

Х е к и м о в. Значит, тянет Ораз?! Ну, Ораз! Ну, Ораз! По-го-ди! (В селектор.) Айгюль! Милочка! Срочно ко мне начальника третьего цеха Ораза Байлыева! Волоком! И в наручниках! (Вскакивает с кресла, ходит по кабинету взад-вперед.) Ну, Ораз! Ну, Ораз! С одной стороны — да как он посмел?! С другой — чего тянет?! (Останавливается перед Шихназаровым, протягивает к нему руку.) Давай!

Ш и х н а з а р о в (недоуменно). Что, Нурлы Хекимович?

Х е к и м о в. Магазин давай!

Ш и х н а з а р о в. Какой магазин?

Х е к и м о в. Любой. Желательно для «томпсона». Нету, что ли? (Гошлыеву.) А у тебя?

Г о ш л ы е в (пожимает плечами, переглядывается с Шихназаровым.) И у меня нету…

Х е к и м о в (усмехается). Джигиты называется! Лихие туркмены на ахалтекинцах! Эх, видели бы вас ваши деды — вас и ваши пузатые портфели! Позор!

Ш и х н а з а р о в. О чем это вы, Нурлы Хекимович? Я не понял.

Г о ш л ы е в. И я не понял, шеф.

Х е к и м о в (смеется). Где уж вам понять! Мы ведь с женой в санатории были. Каждый день вечером — какой-нибудь вестерн: трах-бах — и неугодный тип на том свете.

Ш и х н а з а р о в. А-а-а!

Х е к и м о в. Вот именно.

Г о ш л ы е в. Ясно, шеф. (Хихикает.) Остроумный вы, шеф.

Х е к и м о в. Ходи и ты в кино, Гошлыев. Тоже будешь остроумным. За пятьдесят копеек. Сам ходи, а вот детей своих не пускай. Понял мою мысль?

Г о ш л ы е в. Разумеется, шеф. Я того же мнения. Можно вопросик?

Х е к и м о в. Давай.

Г о ш л ы е в. А любовниц они своих бывших куда?

Х е к и м о в. Кто они? Каких любовниц?

Г о ш л ы е в. Ну, эти… в вестернах которые… Любовниц… Чтобы планы их ковбойские не срывали… Ну, там, банк ограбить или еще что… Ведь у всех есть свои планы, шеф. У кого их нет?

Х е к и м о в. Есть у меня один хороший план, Гошлыев. Скоро ты его почувствуешь на себе. Очень скоро!

Входит  К у р б а н о в.

К у р б а н о в (удрученно). Нурлы Хекимович, к сожалению, ничего не получается…

Х е к и м о в. Я так и знал. Я был уверен, что ты вернешься не волком и даже не лисой, а как побитый пес. (Включает телеустановку, вкрадчивым голосом.) Мер-джен Му-ра-дов-на!

На экране появляется лицо  М е р д ж е н.

М е р д ж е н (холодно). Слушаю вас, Нурлы Хекимович. С приездом! Салам алейкум. Как отдохнули?

Х е к и м о в. Средне, Мерджен Мурадовна, средне. (Многозначительно.) Не то, что раньше. Ваалейкум салам, золотко! У меня к тебе… вернее, к вам сразу же вопрос, дорогая Мерджен Мурадовна. Вопрос такой. Неужели наша детская обувь, затоваривающая склад, столь низкого качества, что ее нельзя пропустить через ОТК?

М е р д ж е н. Об этом не может быть и речи, Нурлы Хекимович. А начальника цеха, я считаю, надо привлечь к уголовной ответственности.

К у р б а н о в. Ну вот, слышали? Дался я ей!

Х е к и м о в. Спасибо за совет, дорогая, спасибо за совет! (Смеется, пытается обратить разговор в шутку.) Ну, а если серьезно, Мерджен Мурадовна?

Г о ш л ы е в. Вот именно, Мерджен, давай говорить серьезно, хоть сейчас и полнолуние!

М е р д ж е н. Я говорю вполне серьезно.

Х е к и м о в. Значит, к уголовной ответственности? (Хохочет.) Уж лучше «томпсон»! А, Мерджен Мурадовна? И как быть с планом, как быть с обязательствами?

М е р д ж е н. Таким путем, каким идет Курбанов, фабрика не выполнит плана, Нурлы Хекимович.

Г о ш л ы е в (передразнивает). «Не выполнит, не выполнит»!.. Нельзя быть такой зазнайкой! Как говорится, яйца курицу не учат!

Х е к и м о в (сурово). Тише, товарищи, тише! Гошлыев, ступай-ка ты… в кино! (Мягко.) Мерджен Мурадовна, милочка, я повторяю вопрос. Как быть с планом, с нашим родным планом, который мы не можем не выполнить? А до Нового года — считанные дни. Как нам выполнить его, посоветуйте, голубушка! Курбанова мы, конечно, казним на электрическом стуле, но это мы сделаем потом, после производственного триумфа, в узком кругу. Итак, как мы можем выполнить план?

М е р д ж е н. Это вы должны лучше знать, Нурлы Хекимович, вы — глава предприятия.

Ш и х н а з а р о в. Смотрите, как она разговаривает с директором! С Оразом она так не разговаривает!

Х е к и м о в. Тише, Шихназаров! Значит, наша обувь, Мерджен Мурадовна, не дойдет до прилавков. Выходит, тысячи детей в новогодние праздники не смогут надеть на свои ножки новые туфельки и ботиночки? Тысячи детей! Да еще чьих детей?! Строителей ударной стройки! Стройки, можно сказать, века! Так, что ли, Мерджен Мурадовна?!