К е л ь д ж е. А я повторяю, дочка, что мне надо видеть его сегодня. Давай сделаем так, дочка, ты займись своим делом, а я сяду здесь и подожду.

С е к р е т а р ш а. Ох, какой вы упрямый! Где ваше заявление? Дайте мне его. Придет товарищ Калинин — я лично передам ему.

К е л ь д ж е. Заявление? Что такое заявление, дочка? Как я тебе дам то, чего у меня нет?

С е к р е т а р ш а. Вот я и объясняю вам: надо было вначале написать заявление, а потом уже приходить.

К е л ь д ж е. «Написать, написать»… Ну, скажешь тоже! Разве я умею писать? А что, без этого самого заявления никак нельзя?

С е к р е т а р ш а. Нельзя. Это самое… О господи, опять!

К е л ь д ж е. Если нельзя, ты сама и напиши мне… А, дочка? Это самое… Напиши, пожалуйста.

С е к р е т а р ш а. У меня нет времени.

К е л ь д ж е. Нехорошо, дочка, отказывать гостю, который к тому же годится тебе в отцы. У нас, в Туркмении, это не принято. Гость — это всегда от бога, запомни. Прошу тебя, напиши. И не бойся, я тебе за, то, что ты напишешь мне это самое заявление, дам… это самое…

С е к р е т а р ш а (смеется). Что это самое?

К е л ь д ж е. Как его?.. Ну, это самое… (Делает тремя пальцами характерный жест.)

С е к р е т а р ш а (пытается возмутиться). Знаете что, товарищ?!

К е л ь д ж е. Ну, хорошо, хорошо, не сердись, дочка… А что, у вас, у русских, это не принято?.. Хорошо, не берешь вознаграждение — еще лучше. Только напиши.

С е к р е т а р ш а. Хорошо, так и быть. (Садится к столу.) Говорите, что писать?

К е л ь д ж е. Пиши, пожалуйста, так. Во-первых, пиши… Эс-салам алейкум, Калин-ага. Теперь дальше… Мы тысячу раз благодарны нашему единственному творцу аллаху за то, что твоя нога ступила на туркменскую землю, и мы поэтому тысячу раз готовы произнести: эльхамдульильлях!.. эльхамдульильлях!..

С е к р е т а р ш а. Товарищ, товарищ! Это что, мечеть вам?

К е л ь д ж е. Что, нельзя про аллаха?

С е к р е т а р ш а. Михаил Иванович атеист, он не верит в бога. Он верит в человека, в определенные экономические законы.

К е л ь д ж е. Вот как? Хороший человек — и не верит в бога?! Это самое… Однако, мне кажется… Ну, хорошо, вычеркни про аллаха. (Оборачивается к зрительному залу.) Ну и ну! Взял и вычеркнул имя аллаха! Что же теперь будет?.. Нет, не видать мне теперь своей верблюдицы!.. Так, пиши дальше… Добро пожаловать, Калин-джан! Пусть твоя голова всегда будет поднята гордо! Пусть ты всегда будешь в добром здравии!.. Пиши дальше… К тебе обращается Кельдже из туркменского племени Тильки, сын Амана-Проказника…

С е к р е т а р ш а. Товарищ, говорите по существу. Это самое…

К е л ь д ж е. Ага, опять! Ты не спеши, не спеши, дочка. Это самое… Пиши дальше… Моего деда звали Язлы Гочак. Это был бедняк из бедняков. Почти всю свою жизнь он проработал у бая слугой и жениться сумел лишь на старости лет… Написала?.. Давай дальше… Так он жил, и наконец аллах призвал его к себе. Уходя, он оставил на этой земле сына, то есть моего отца, и верблюдицу. Мой отец тоже был этим самым… батраком у бая. Он ушел из жизни, не сумев довести количество оставленных ему верблюдов до двух…

С е к р е т а р ш а. Товарищ, зачем товарищу Калинину нужна вся эта история?

К е л ь д ж е. Нужна, очень нужна, дочка! Ты пиши, пиши. Лишь бы ты успевала писать… Да, затем на свет появился я — Кельдже. Я тоже, как и все мои предки, был бедняком. Однако кое-что мне удалось сделать. Я сумел довести количество верблюдов до двух… Это самое…

С е к р е т а р ш а (в сторону). Подумаешь! Великое дело сделал!

К е л ь д ж е. Правильно говоришь, дочка! Очень трудное дело я сделал! Это самое… Но пока я удвоил количество своих верблюдов, ох и пришлось мне хлебнуть горя! Однако, представляешь, дочка, как я был счастлив, когда эти мои верблюдицы принесли мне наконец по одному верблюжонку? Ах, как я радовался! Теперь у меня было вдоволь вкусного белого айрана и верблюжьего чала. Но опять пришла беда — басмачи, да накажет их аллах! Пришли и забрали силой одну из моих верблюдиц! И верблюжонка одного тоже угнали. Ах, какая это была верблюдица! Породистая, племенная! Видела бы ты, дочка, ее мордочку! Чтобы купить такую, мне пришлось поехать чуть ли не на край света — в Теджен! Это самое…

С е к р е т а р ш а. И что же теперь? Это самое… Хотите, чтобы басмачи возместили вам вашу потерю?

К е л ь д ж е. Возместят они, жди!

С е к р е т а р ш а. Действительно, жалко вашу верблюдицу!

К е л ь д ж е. Ты должна понять, дочка. Ты ведь тоже… это самое… женщина. Да, а теперь местные власти пристают ко мне. Это самое… Говорят: раз за тобой числится четыре верблюда, двух ты должен отдать в капратил.

С е к р е т а р ш а. В кооператив.

К е л ь д ж е. Я и говорю: в капратил.

С е к р е т а р ш а. Раз надо отдать в кооператив, вот и отдали бы. Другие ведь отдают. Устав для всех один.

К е л ь д ж е. Что, разве у меня четыре верблюда?

С е к р е т а р ш а. Два. Вы сами только что сказали. Это самое… Тьфу!

К е л ь д ж е. Что я сказал? Что я сказал? Ты когда-нибудь видела, что такое верблюд, дочка?

С е к р е т а р ш а. Конечно, видела.

К е л ь д ж е. Нет, не видела. Клянусь аллахом, никогда не видела настоящего верблюда. Если бы видела, ты была бы в состоянии отличить взрослого верблюда от верблюжонка. Нельзя верблюжонка считать верблюдом. Это самое… И я сказал тебе, одну верблюдицу с верблюжонком угнали басмачи!.. Это самое…

С е к р е т а р ш а (прекращает писать, разочарованно). Вот уж не думала, товарищ, что вы такой мелочный человек!

К е л ь д ж е (конфузится). Почему же мелочный, дочка? Просто я надеюсь: может, жива еще моя верблюдица с верблюжонком?

С е к р е т а р ш а. Думаете, сюда забрела? Думаете, Михаилу Ивановичу нечем больше заниматься, как только вашими верблюдами?

К е л ь д ж е. Но ведь должен кто-то входить в положение таких бедняков, как я! Если бы басмачи не угнали ее… Это самое…

С е к р е т а р ш а. Сами виноваты! Надо было еще до этого отдать их в кооператив. Тогда бы вы избавились от ненужных хлопот.

К е л ь д ж е. Верблюдица — это не хлопоты, дочка! Верблюдица — это хорошо, очень хорошо! Верблюдица кормит туркмена, верблюдица поит туркмена, верблюдица одевает туркмена! Верблюдица — это очень, очень хорошо! Запомни. А отдать верблюдицу в капратил — это все равно что отдать ее басмачам.

С е к р е т а р ш а. Это почему же?

К е л ь д ж е. Да потому, что капратил не может защитить свой скот от басмачей.

С е к р е т а р ш а. Но ведь и вы не смогли.

К е л ь д ж е (вздыхает). Не смог. Потому и пришел к товарищу Калин-джану. Может, он найдет управу на басмачей!

Входят  К а л и н и н, А н т о н о в  и  Г е л ь д ы - Б а т ы р.

К а л и н и н. Слышите, товарищ Гельды-Батыр? И здесь идет разговор о басмачах. Вот вам и ответ на вопрос: в какой степени сейчас это серьезно для Туркмении?

К е л ь д ж е. Да как же о них не говорить, почтеннейший, не знаю, как тебя звать?.. Это самое… Ведь они — да накажет их аллах! — и мою верблюдицу… Это самое… Понимаешь?

К а л и н и н (смеется). Понимаю, понимаю. Прежде всего, здравствуйте, товарищ!

К е л ь д ж е. И тебе тоже — салам алейкум, почтеннейший! (Протягивает Калинину руку, знаками спрашивает Гельды-Батыра: мол, кто это, что за человек?)

Г е л ь д ы - Б а т ы р. Товарищ Калинин. Из Москвы.

К е л ь д ж е. Да ну! Калинин?! Сам Калин-ага?!

К а л и н и н (весело). А что, дорогой товарищ, разве я не похож на Калинина?

С е к р е т а р ш а выходит.

К е л ь д ж е. Это самое… Когда мне говорили: «В Туркмению едет Калин! Едет Калин!» — я представлял себе богатыря вроде нашего Мердана-Пальвана, шурина вот его — Гельды-Батыра, а ты, оказывается… Это самое…

К а л и н и н. Ну, ну, смелее! Что — это самое? (Садится за стол.)