Я летел.
9
…Да прильну я к тебе, да обовьюсь вокруг тебя!.. Губы застонут, плечи заплачут, руки взлетят…
Из народного сказания
Когда я вышел из лифта, глазам не поверил, протер их: у моей двери стояла Лина и звонила в пустую квартиру. Увидев меня, она ладонью закрыла мои уста и шепнула затем: «Молчи!»
Открыл дверь, впустил Лину и в ту же минуту позвонил хозяину, чтоб узнать о его дальнейших планах на квартиру. Он, оказывается, и не подозревал о моем неожиданном отъезде, и я не стал ни о чем рассказывать. Радуясь встрече, я подхватил Лину, такую легкую, и закружил ее. Стены поплыли перед глазами. Я горел, как во сне, таком далеком и нереальном…
— Куда ты сбежал?
— Улетел в Баку.
— Что за ерунда?
— Почему?
— Может, звонили, поэтому?
— А ты откуда знаешь?
— Как же мне не знать? Ведь я сама звонила тебе!
— Ты?!
— Ночью вдруг проснулась и так захотелось тебя услышать, что на цыпочках подошла к телефону и набрала номер. Как услышала твой голос, поверила, что ты — есть и балкон не приснился, и так хорошо мне стало… Но тут проснулся муж, и я повесила трубку.
— Но я слышал, как в трубке говорили.
— Что?
— Сказали: «Линия испорчена».
— Ну да, я повесила трубку, а мужу сказала, что звонил междугородный, а линия почему-то испорчена.
— Сначала сказала, а потом повесила.
— Нет, я положила трубку, а сказала потом.
— Но я собственными ушами слышал: «Линия испорчена». И так забеспокоился, что позвонил домой в Баку.
— И улетел в Баку? А я тут переживаю…
Я и не предполагал, что ее чувства ко мне так глубоки. Какова она и каков я!.. И снова волчком завертелась земля, и кровь потекла густая, как нефть. И тяжелая-тяжелая…
— Если мы расстанемся, что ты сделаешь? — вдруг спросила она.
— Почему мы должны расставаться?
— А если?
— Что, по-твоему, я должен сделать?
— Ну… — задумалась.
Вижу, слово ищет, и я ей на помощь:
— Хочешь спросить, сожгу ли я себя?
— Ну, допустим! Сожжешь ли?
Сам же подсказал, самому же и смешно:
— Ай да Лина!.. — Смеюсь, обнял ее за плечо, притягиваю к себе, чтобы поймать губы, но она вдруг вывернулась. Я даже обиделся.
— И не заплачу! — сказал я.
— Найдешь другую? — В голосе Лины прозвучал упрек. «Не будь дураком! — сказал я себе. — За что ты ее обижаешь? Она пришла, ничего ей от тебя не нужно, щедра, красива, вся создана для любви, для ласки, и ты к ней тянешься… Зазнаешься! Грубишь! Имеешь наглость еще обижаться!»
— Извини меня, милая!.. Разве мы можем расстаться? Ведь мы созданы друг для друга! Знаешь… — Я поискал веское слово и неожиданно нашел его: — Знаешь, иногда я становлюсь февралем! — Находка обрадовала меня.
— Что это такое? — Обида стала таять, в глазах загорелся интерес.
— То есть недостает, — покрутил у своего виска, — кое-каких дней…
Рассмеялась, и обиды как не бывало.
— А ты думаешь, меня влечет к тебе только страсть?
— Что же еще?
— У меня есть своя идея.
— Идея? Но к чему она тебе? Ты такая красивая…
— Постой расточать похвалу. И послушай: я хочу тебя узнать. Но только я подступаюсь к тебе, как ты вмиг рассыпаешься. Как… — она поискала слово и нашла: — Как просо! Да, именно просо!
С волчком сравнивали, с лодкой без парусов тоже, — это мать говорила, еще с чем-то, а вот с просом — впервые. Ну что ж, стерпим во имя любви.
— Хочешь постичь мою тайну?
— Можно сказать и так. Вот, к примеру, мой гипнотизер. Тайна его — в его глазах. Была у меня некогда первая любовь. Тайна его была в голосе. Самые простые и обыденные слова он произносил так вкрадчиво, что они звучали многозначительно, как открытие. — Умолкла. Но ненадолго: — Сказать о тебе?
— Говори.
— У тебя тайн нет. Вернее, собственной тайны нет. Твоя тайна у чужих.
Разговор был похож на игру в поддавки: кто скорее останется ни с чем.
— То есть?
— А кому ты отдан — у того и тайна твоя.
Что-то игра наша затягивается.
— Я без остатка отдан тебе.
— Тогда ищи свою тайну во мне! Если я скажу сама, то ты уйдешь вместе с нею, а этого я не хочу. А вообще-то, — добавила она после паузы, — я растворила твою тайну, как сахар в воде!
— Потому-то ты и сладка! — «Пусть, — подумал, — банально, но зато удар завершающий!» — Вот тебе последняя моя шашка!
— Ооо!.. Скромностью ты не отличаешься!
— От первой любви ты обрела таинственность, от мужа — волшебство, а от меня… Ну, об этом я только что сказал.
Нет, определенно я ей нравлюсь. Лина провела рукой по моей голове, и пальцы ее застревали в волосах — жестких, густых. И самому порой трудно расчесать…
Не обязательно, чтоб шел дым, когда горишь. И вовсе неплохо гореть, когда возродился из пепла. Если, конечно, есть чему гореть у тебя…
— А сейчас, — сказала она, — я осторожно выйду и спущусь вниз. Мой муж скоро придет к тете. Вчера он внимательно посмотрел на меня и спросил: «Что-то не видно нашего гостя?» А я не знала, куда ты исчез, и мне в его словах услышалось: «Ну как, хорошо я упрятал его?» Обязательно спускайся вниз, чтоб он тебя увидел!
И ушла.
Свадьба, ночной полет, диалоги с Линой, круженье волчком, как сказал Дурсун-киши… Все слилось, смешалось, пошло на меня стеной. Опрокинул стакан за здоровье шамхорских шефов и повалился на постель, скошенный под самый корень.
Разбудил меня телефонный звонок. Взял трубку, но на том конце провода повесили. Линины штучки мне уже были известны. «Спускайся, мол, гипнотизер уже пришел». Потянулся разок-другой, сделал стойку, встряхнулся. Нет, не про нашего брата сказано: «Богатыри, не вы!..» Чем я не богатырь?
Гипнотизер многозначительно хихикнул:
— Добро пожаловать! Давненько не встречались мы с вами! Или заплутались пути-дороги?
— Далеко вы меня забросили, еле вырвался, сбежал.
— Неужели? Как это у вас говорится: «В доме жениха свадьба, а в доме невесты и знать не знают об этом». Как мне не изумиться? Снова случайное совпадение?!
Гипнотизер не дал мне опомниться:
— И что вы увидели в своей далекой дали? Узнали о Дурсуне, о Ламии?
Я почувствовал, что бледнею. А он вдруг взял да и расхохотался. Победный такой хохот. Захотелось остро кольнуть его, но он уловил мое желание и опередил меня:
— И что сказала Ламия?!
— То есть как Ламия?!
— А вот так! Сами ведь говорите, что я забросил вас далеко. А что для вас дальше Баку?
— Я выразился иносказательно.
— Разумеется, никуда я вас не забросил. Но не хотите же вы сказать, что не видели Ламию?
Поди возрази!.. Пожал плечами, не смея рта раскрыть и собираясь с мыслями, которые никак не собирались.
А он улыбается, но и мне молчать никак нельзя.
— Видел я ее, — говорю.
— И я о том же.
— Горела, а спасти ее не мог.
— Водой нефть не погасишь!
Это был почти нокаут.
— Шучу, конечно, — сжалился он, — откуда могли вы увидеть ее? Она мертва, а вы живой, она молодая, а вы уже стареете. Ха-ха-ха…
— Почему старею? Я, слава богу, еще в силе!
— Но старше Ламии лет на десять!
О какой Ламии говорит он? Тотчас сообразил: и о той, и об этой! Они почти ровесницы, а я и вправду старше, не на десять, конечно, гипнотизер загнул, а лет на восемь… Нет, пока он меня не доконал, надо нанести ответные удары. Пусть попыхтит!
— А где же наша Лина-ханум? — В голосе моем слышались кое-какие богатырские нотки. — Или вы и ее забросили далеко, в одни со мной края?
Не моргнув, встретил впрямую его встревоженный взгляд — два огромных черных зрачка. «Читай, — сказал про себя, — читай вдоволь, до конца!..» Побелел как полотно, поймав мой взгляд в свои гипнозовы сети, — оказывается, и вправду читал меня, как открытую книгу. Но постепенно мне становилось не по себе. Я почувствовал себя как муха, попавшая в паутину.
