Помню, в детстве: поймаешь муху, бросишь к пауку, и он моментально выскакивает из засады, набрасывается на жертву, начинает пеленать ее, как куколку. Пеленает, пеленает, а потом встанет поудобней и впивается… Жуткая картина… Зрачки мои были как мухи, и он пеленал их, пеленал, а у самого губы шепчут что-то таинственное. Вдруг нити разрываются — мухи улетели. И спасла меня Лина — она прошла между мной и своим мужем и порвала паутину. Как щит встала — спиной к мужу, лицом ко мне.

— Где вы запропастились? — спросила она меня.

— А разве мы не виделись? — сказал я.

В ее глазах застыл ужас.

— А разве, — я успокоил ее, — мы не встретились далеко-далеко, куда нас закинул ваш муж? Он как раз только что говорил об этом!

Тотчас уловила — недаром жена такого мужа.

— Ты всегда некстати! — Вмешательство Лины разозлило гипнотизера. — Ведь предупреждал тебя, когда входишь и видишь, я занят, работаю, — не мешай!

— Здесь не работа, и гость наш не подопытный пациент! Хочешь продемонстрировать мастерство, пригласи к себе на работу!

— А что, могу и пригласить! — Понял, что предложение жены в его пользу: и умение покажет, и узнает кое-что, и хоть на день нас разлучит. — Хоть завтра утром! — добавил он.

— Нет, утром у меня дела.

— Можно днем.

— И днем я занят.

Чтоб закрыть и вечер, предложил:

— Хочу вечером пригласить вас быть моими гостями!

— Нет уж, — ответила Лина, — сначала придете к нам домой!

Ну и смелая! Страха никакого не ведает!

Но я действительно хотел пригласить их в гости.

— Есть тут один большой человек, от которого мои дела зависят. Я хотел с вашей помощью уговорить его.

— Завершить дела, чтоб поскорее вернуться в Баку? Да?

Что с женщины возьмешь? Одно слово — женщина: что на душе — тотчас выболтает!

— Не для возвращения хочу завершить дела, а чтоб руки развязать. Погуляем потом, отдохнем, сколько можно траур носить?

Хотя траур давно перерос в свадьбу… Не у всех, конечно, — я имел в виду бакинцев.

— А гипноз? — спросил муж Лины.

— А гипноз отложим на послезавтра.

Согласились. Заключили договор. Тайные намерения остались у каждого в душе. Линин муж, видно, подумал, что, ускорив мои дела, ударом гипноза вышибает меня, как мяч, за пределы поля, и я опять окажусь в Баку.

Лина подумала, что они помогут мне и она продолжит постигать мою тайну.

А я подумал, что воспользуюсь первой частью намерений гипнотизера и перехитрю его во второй, то есть завершу дела, а что касается мяча, то посмотрим в субботу первую игру «Нефтчи» в Москве и тогда увидим, чья возьмет. И Линины мысли мне по душе: опять будут светить звезды, и опять я буду богатырем…

Вошла тетя:

— Здравствуйте, богатырь! — И к гипнотизеру: — И сегодня приснилась!

— Кто? — спросил я.

— Ваша землячка… С того дня каждую ночь снится.

— С точки зрения науки, здесь ничего удивительного нет. — Это гипнотизер сказал.

— Но сегодня ночью картина обновилась. Я увидела нашего гостя. — Это обо мне. — На сей раз не за Ламией следила, а за вами.

— И что я делал? — Молились.

— Молился? Но я ведь неверующий!

— Не знаю… Но хорошо помню — вы совершали намаз. Стояли на коленях, припадали лбом к земле и поднимали руки к небу.

— Может быть, зарядку делал, а вы решили, что это намаз?

— Кто знает, может, и вправду зарядку делали, об этом я не подумала.

Лина укрепила ее в этом убеждении:

— Конечно же зарядку! Ты же сама как вошла, так и сказала: «Здравствуйте, богатырь!»

— Разве?

И это было вполне объяснимо с научной точки зрения. Я так во всеуслышание и сказал, чтоб знали:

— Ну, конечно!

Как сладко у нее это «че» получается.

Вышел их проводить. Слева я, справа гипнотизер, между нами Лина.

А московский летний вечер — единственный в своем роде. Легкий ветерок приносит свежесть и прохладу, нигде не чувствуешь себя так хорошо, как здесь.

У метро простились. До завтрашнего вечера.

— Может, у тети заночуем? — спросила Лина.

— Нет! — отрезал гипнотизер. А мужчина зря слово на ветер не бросает. Если даже и нет ветра, а просто ветерок. Скажет — отрежет. Вернее, пригвоздит.

Заведующий лабораторией был настолько удручен неведомыми мне неприятностями, что не сразу узнал меня: он долго невидяще смотрел на меня, а я не сводил глаз с его пунцовых щек.

Костя принадлежит к разряду людей, подверженных быстрой смене настроений. Не так скажешь, не так посмотришь — и человек начинает меняться на глазах. Багровеет лицо, вот-вот сорвется с обиженно поджатых уст резкое, ранящее слово. Переждешь, смолчишь, и вдруг — поди объясни! — происходит чудо, человек преображается, слегка розовые щеки — просто признак здоровяка-жизнелюба.

Нет, нельзя было даже заикаться с просьбой насчет акта — тут уж категорически откажет, а потом не отступится от своих слов. Я сделал вид, что не замечаю его удрученности, стер с лица удивление и как ни в чем не бывало сказал, что у меня к нему абсолютно никаких дел, зашел проститься, возвращаюсь в Баку. Слова мои, как легкие волны, задели чуть-чуть, но тут же скатились со скальной непробиваемости Костиного лица. Нет, его и так не возьмешь: надо найти такое слово, чтоб сразу завладеть вниманием, перейти в наступление, а потом, когда он вернется к своему прежнему доброму состоянию, упросить: авось согласится.

— Есть для тебя сюрприз, Костя! — сказал я.

— Что за сюрприз? — В голосе его я еще улавливал гнев.

— И не один, а сразу два сюрприза!

По правде говоря, я еще сам не знал, о каких сюрпризах толкую. Но чутьем улавливал, что это и есть то неожиданное слово, которое приведет Костю сначала в замешательство, а потом, чуть смело поднажмешь, — и в нужное мне состояние. Глаза его начали оттаивать.

— Не понимаю, о чем вы?

— А вот поймете! Сегодня вечером вы мой гость! Так сказать, вечерние сюрпризы!..

— Но лаборатория…

Я не дал ему договорить:

— Дорогой мой Костя, нельзя же так! Ей-богу, во многих городах я бывал, многих руководителей видел, но такого, как ты, который бы сгорал на работе, еще не встречал! Сколько можно? — Я был настолько искренен и вкладывал в свою тираду столько горячей верности, что Костя молча внимал мне, и ему нравился мой взрыв негодования. — Ты же губишь себя!

Я обращался к нему то на «ты», то на «вы», и это была придуманная мной за годы работы тактическая уловка, своего рода маленькая находка, которой я дорожил: говоря ему «ты», я ставил себя в один ряд с ним, говоря «вы», подчеркивал его старшинство, — мол, я, конечно, понимаю, что мы равны, но все же вы — выше, это объективная реальность, и я выражаю вам свое уважение.

Костя колебался. «Надо пригласить и его жену!» — подумал я и чуть было не разрушил всю затею.

— Разумеется, я и супругу приглашаю… — Но тут же умолк, заметив, что при упоминании жены лицо Кости исказила гримаса: оказывается, из-за семейного скандала и испорчено у него настроение… Нужен был резкий переход.

— Ровно в пять вечера я подъеду сюда на машине, будь готов, Костя! — И, не дав ему ни опомниться, ни возразить, вышел.

Не мы одни жаждали заполучить копии чертежей — в сходном с нами положении находилось еще восемь заводов. И все теребили, все просили. Комплекты чертежей есть, но они придавлены актом. Что же, постараемся вернуться не только с копией акта, но хотя бы еще с одним комплектом чертежей, — очень хотелось заслужить благодарность нашего Князя. Хоть и зануда, а все-таки широкой натуры человек.

Сел в такси, заехал на минутку к Пал Палычу, оттуда на Горького в магазин полуфабрикатов, где мне обещали оставить цыплят, — попросим Лину приготовить табака, наверняка она знает, как с парной птицей управиться.

А в пять уже мчал машину домой — а в ней Костя. По дороге задумался об обещанных сюрпризах, тем более что Костя, садясь в машину, проговорил невзначай: «Ну что ж, поглядим на твои сюрпризы!..» «А что, — подумал я, — разве знакомство с гипнотизером не сюрприз? А канистра с дегустационным вином, которого нигде не сыщешь? Если хотите знать, то главный сюрприз — это сама Лина, хотя Косте достаточно и первых двух сюрпризов».