Объездчик Пири вышел проверить волчьи капканы: на днях в лесу видели трех матерых хищников. Тут он и нашел мараленка. Пири думал, что делать: отпустить малыша… но вернется ли олениха? А вдруг волк?

Переметная сумка была тесной и темной. Мараленок собрался в клубок. Захотел шевельнуться — не смог. Не удалось и вытянуть ноги — острые коленки прилипли к мордочке.

Долго ехал мараленок на удивительном животном, похожем на мать, но с длинным хвостом и большими зубами. Тельце мараленка затекло, ребра лошади давили. Он слышал, как мерно бьется сердце животного, иногда глухой стук пугал мараленка — это лошадь била хвостом по ковротканому верху сумки-хурджина.

Наконец остановились. Мараленок узнал руки, поднявшие его с земли в лесу, по едкому, покалывающему ноздри запаху. Мараленка вытащили из хурджина и осторожна поставили на нежно-зеленую душистую траву. Но он не мог стоять, коленки подогнулись, и мараленок упал в траву.

Он услышал сразу два возгласа — страшный, леденящий сердце бас и ласковый, мягкий голосок: «Пятнашка». Мараленок получил прозвище. Пахнущие молоком пальцы погладили пятнистую шелковую шкурку. Будто олениха шершавым языком лизала его. Он успокоился, поднялся и потерся носом о белый фартук. И фартук пахнул молоком. Захотелось спать.

Уже знакомый ласковый голос разбудил мараленка. Он почувствовал приятный запах и понял, что проголодался. На язык капнуло молоко. Лизнул. Молоко было не оленихи, а слегка горьковатое. И сосок был не похож на материнский — холодный, большой, но тоже полный молока. Мараленок схватил губами сосок и жадно потянул. Он с наслаждением причмокивал, ощущая запах пальцев, пахнущих молоком.

Пятнашка привык к этим рукам. Завидев Лейлу, он бежал к ней. Пил из бутылки с соской разбавленное водой коровье молоко, не думая уже о том, что оно горьковатое, пил и крепнул, пил и рос.

Днем Пятнашка спал на недавно скошенной траве в тени раскидистой чинары. Ранним утром или под вечер выходил прогуляться на широкий, просторный, утоптанный двор. Мараленок любил слушать и знакомиться со звуками. Лишь два голоса он узнавал сразу же: бас, от которого тогда в лесу холодело в ужасе сердце, и нежный голосок Лейлы. Этих двух он не боялся. Да и вообще Пятнашка привык к человеку. Он уже не убегал и не прятался при малейшем звуке. Иногда он подходил совсем близко. Руки, гладившие его шелковистую шкурку, будили в нем далекие воспоминания.

Двор был огорожен высоким частоколом. Сквозь деревянные стрелы, за которые нельзя было пройти, была видна улица. Поднимая голову, мараленок не доставал до острых концов прутьев.

Пятнашку перестали поить молоком. Ведь он уже вырос, не пристало ему тянуть из соски. Молоко заменили нежная трава и ячмень. Очень нравился мараленку мох, густо покрывавший кору старого дуба. Часто Пятнашка хватал губами, срывал и грыз еще зеленые вкусные желуди. Пальцы, пахнущие молоком, иногда протягивали ему гриб. Мараленок сначала срезал зубами широкую шляпку, потом подбирал губами с ладони толстую крепкую ножку и с хрустом съедал ее. По углам двора не осталось лишайников, травы и цветов — все срезалось его острыми зубами.

Когда мараленок встречал серого коня, привезшего его сюда в переметном хурджине, он чувствовал, как вырос, и сердце его наполнялось гордостью. Он уже был почти вровень с конем. Мараленок подошел к забору. Поднял голову, выглянул за забор, потом не спеша совсем близко подошел к отдыхавшему после долгой дороги коню. Уши коня висели, глаза были полузакрыты.

Пятнашка почувствовал неодолимое желание взобраться на гору, обойти лес. Он нетерпеливо переступил сильными ногами. Услышав издалека голос Лейлы, мараленок встрепенулся, в два прыжка достиг забора и, с неожиданной ловкостью перепрыгнув через него, легко побежал к девушке.

У марала вошло в привычку перепрыгивать через забор. Пройдя улицу, он шел к опушке леса, отдыхал в густом орешнике, вдоволь наедался диких ягод — лесной малины и ежевики.

Иногда можно было видеть его шагающим к городу. Марал останавливался у фруктовых деревьев, росших по обеим сторонам улицы, тянулся к близким веткам и срывал сочные груши. Челюсти не знали усталости.

Когда маралу хотелось пить, он подходил к фонтанчикам, установленным на улицах для людей, и, как человек, подставлял губы навстречу прохладной струйке.

Пятнашку никто не гнал, не обижал, не ругал. Жители городка привыкли к его неожиданным появлениям. И марал ничего странного не видел в человеческой доброте. Это было естественно, как солнце и ежевика. Марал захаживал и на колхозный рынок. Руки, пахнущие землей и травой, протягивали ему яблоки, мозолистые ладони раскрывались перед его носом, полные крупных красных ягод кизила.

Однажды даже позвонили из дирекции консервного завода, расположенного далеко на окраине городка. Привлеченный густым фруктовым духом, он забрел на завод. Лейла приехала за Пятнашкой и увезла его.

Лобные шишки марала росли. Чесалась голова. Пятнашка терся головой о забор, о ствол старого дуба, но зуд не проходил. Когда Лейла мяла и ласкала мягкие рожки, Пятнашка чувствовал, казалось, облегчение. Марал гордо поднимал красивую голову с парой неокрепших рогов, переступал тонкими мускулистыми ногами, проходил по улицам как принц. Он подолгу глядел в сторону темного леса. Зеленая гора манила, звала его.

Однажды…

У ворот стояло огромное черное животное, от которого шел едкий неприятный запах. Глазищи животного были величиной с голову Пятнашки. Вместо ног — толстые круги. Марал встречал таких животных на улицах городка. Они убегали, рыча и поднимая пыль. Ничего плохого он не видел от них, поэтому и теперь Пятнашка смело подошел к животному, не подававшему никаких признаков жизни.

Здесь были и Пири, нашедший мараленка, и Лейла, вырастившая и выходившая его, и много-много других людей. Все пришли проводить марала. Путь предстоял долгий — через горы, леса, реки, села и ущелья — в край голубых озер, где теперь предстояло жить Пятнашке, чтобы дать жизнь таким же, как он, пятнистым маралам. К открытому кузову машины приставили широкие доски. Лейла поднялась наверх и поманила Пятнашку кусочком сахара. Поцеловала бархатную холку. В пути машина подбрасывала лежавшего на соломенной подстилке марала. Он вспоминал ребра коня и хурджин. В лесу, украшенном голубыми озерами, похожими на кусочки неба, окрепли мягкие рога марала. Он терся головой о стволы деревьев, о валуны, обросшие мхом, тонкая кожица слезала, обнажая белые костяные зубья. Марал готовился к священному отцовству.

Запах человека блуждал по лесу, дошел до марала. Сердце его забилось. Будто ласковые руки погладили пятнистую шкурку. Родные голоса зазвенели в мягких ушах. Будто Лейла позвала: «Пятнашка».

Остроконечные белые ветвистые рога поплыли над кустами. Марал пошел навстречу знакомому запаху. Он думал — это человек. В душе — гордость, в глазах — радость. Марал подошел очень близко. Он думал — это человек.

Раздался выстрел.

Шею марала пронзила огненная, жгучая боль. Небо раскололось на куски. Верхушки деревьев, вершины гор, лохматые кусты закружились, все стремительнее и стремительнее, потемнели, растаяли. Земля убежала из-под ног. Пятнистую шкурку залила кровь.

1963

Перевод М. Гусейновой.

Захре-ханум — жене дяди моей бабушки — за восемьдесят. Скольких людей проводила она в последний путь — и сосчитать трудно.

Кроме меня, никого у нее нет. Я самый близкий ее родственник.

Мы живем на одной улице. Ее окно в железной решетке смотрит прямо на тротуар. Подобно многим прохожим, я каждый раз, проходя мимо, невольно заглядываю в комнату Захры-ханум. И когда меня вели в детский сад, и когда я бежал в школу, и когда спешил в институт, и теперь, когда иду на работу, поворачиваю голову к окну.