Чувство исключительности вообще со всех сторон замечательное. Исключительный заведующий лучшей в городе стоматологической клиники, исключительный мужчина, на которого пусть не гроздьями, но вешаются привлекательные женщины, исключительный сын и брат. Но в двадцать девять я стал уставать от всего этого, почему-то потянуло прочь из семьи, отцовского бизнеса, захотелось определить для себя вершину, своими силами утвердиться на ней и что-то значить не потому, что у меня не пусто на счетах и имеется известная фамилия, а потому, что потом и кровью выгрыз себе место под солнцем.

Отец предсказуемо разозлился, когда узнал, что ухожу и у него есть две недели, чтобы найти на мое место толкового управленца. Данил в роли такового родителя по какой-то причине не устраивал. Вчера в нелегком разговоре намекнул ему, что, если брат младше меня на полтора года, это не означает отсутствие мозгов и таланта. Наоборот, Даня всегда желал помогать, его ранило нахождение на задворках отцовского внимания (совершенно неоправданное, по моему мнению).

И вот сегодня я сидел в гостиной родительской квартиры, ожидая отца, чтобы еще раз поговорить, сгладить ссору. Мать вернулась недавно, обрадовалась мне и поспешила на кухню помочь домработнице с ужином (по ее задумке я должен был на него остаться). Копался в телефоне, раздумывая, куда податься после увольнения и чем мог бы заняться. Посещала идея повариться немного на фармацевтическом рынке, возможности большие…

На ужин мама зря возлагала надежды. Отец бурчал, смотрел на меня исподлобья, игнорировал — одним словом, все что угодно, но не разговаривал. Мать и сестра как могли старались сгладить обстановку (Аля, кстати, вовсю травила студенческие анекдоты, что означало: она в шоке от случившегося в семье конфликта), болтали без умолку, будто сороки.

Мама в подробностях рассказывала о своем «открытии», девушке по имени Нелли. Как я понял, провинциальная девчонка, молодая, наивная, талантливая. С ней Евгения Александровна повстречалась на блошином рынке, где часто обыватели продавали антиквариат, не подозревая о реальной стоимости той или иной вещи. Ну и художники там же пытались сбыть свои картины.

Нелли как раз из последних. Мать взглянула на ее работы и, по ее собственным словам, «по уши влюбилась». И вот теперь подробности жизни этого дарования вываливались прямо за семейным столом Дорониных.

Девочку Евгения Александровна немедленно «забрала себе». Устроила в галерею экскурсоводом («для начала» — последовало таинственное уточнение), показывала разным шишкам, чтобы помочь обрасти нужными связями, и практически не расставалась с ней, взяв под полную опеку, будто дочь.

Мне это не нравилось. У матери есть Алевтина, чем она ее не устраивает? Тем, что далека от искусства, терпеть не может рисовать и учится в институте международного бизнеса? А тут столько любви и симпатии — и все на непонятную, чужую девицу, на которой, возможно, и пробы ставить негде. Представляю, как эта Нелли обрадовалась, получив такую покровительницу.

— Мам, если твоя Нелли так хороша, так, может, познакомишь нас с ней? — язвительным тоном выдал я, нарезая мясо на мелкие кусочки.

— А с ней уже все знакомы, — улыбнулась мать. — В воскресенье ужинали вместе.

— Ага. Замечательная девушка, — Аля светло улыбнулась. Сестра разбиралась в людях, значит, действительно Нелли замечательная.

— Целеустремленности и твердости не хватает, но она очень милая, — поддакнул отец, поразив меня. От Валерия Георгиевича редко кто хорошего слова удостаивался.

— Твоему брату и Карине она тоже понравилась, — кивнула мать, хитро на меня посмотрев.

Я отложил прибор. Это что получается? Вся моя семья (включая и жену брата) знакома с этой Нелли, только я остался за кадром.

— Так. — Поджал губы, сосредотачиваясь, буравя мать взглядом. — То есть ты решила представить ее всем, но я почему-то и не в курсе был.

— Нууу… — Евгения Александровна усмехнулась. — Гош, с тобой я бы не хотела ее знакомить.

— С чего вдруг?

Сестра задорно рассмеялась:

— Испортишь девочку, чертов ловелас, — объяснила без всяких экивоков. — Вот почему.

Я поперхнулся.

— Я что, по вашему, черт с рогами? Я нормальный человек. — Возмущению не было предела. За кого собственная семья меня держит?

— Ну с рогами, допустим, твои подружки, — продолжала забоскалить сестрица. — А Нелли очень простая, неискушенная и добрая. Явно не для тебя такой ангел.

— Гош, — мама многозначительно посмотрела на меня, останавливая готовую начаться словесную перепалку с Алей. — Нелли очень чувствительная, а ты тот еще шутник и нахал. Тебя слишком много было бы для нее. Потом, может, вас познакомлю. Подожди, пока она хоть немного к нам всем привыкнет.

Я засопел, не скрывая обиду.

— Не стоит утруждаться. Раз меня для нее было бы много, то обойдусь без знакомства.

Мать явно вздохнула облегченно.

— Ну остановимся тогда на этом.

Етить-колотить, неужели я настолько плох и негоден, что меня с приличной и скромной девушкой не желают знакомить? Думают, оскорблю ее, обижу? Бред. Теоретически, конечно, могу пожелать затащить ее в постель, но то будет только с ее согласия. Да, я не сторонник брака и вообще длительных отношений, но им-то откуда знать: Нелли, возможно, тоже!

В общем, к чертям все. Сам теперь не желаю с ней знакомиться. Покувыркаться с такой «Нелли» могу в любой момент, достаточно отказаться от уже надоевших ночей с Ольгой и выйти на охоту.

… Недели через две факт существования Нелли в жизни моей семьи всплыл снова.

С отцом у нас все совсем разладилось, он не желал идти на разговор, не хотел слушать, воспринимать меня как самостоятельную единицу. Меня это и бесило, и тревожило, и расстраивало. Мама посоветовала не бросать попыток помириться и обещала поспособствовать.

Подходящим она сочла момент открытия новой экспозиции в галерее. На суд публики выставили картины молодых художников, в числе прочих были и полотна протеже Евгении Александровны. Мазня меня не интересовала нисколько, главное в этом событии оказалось то, что на нем пообещал присутствовать мой отец.

Я караулил его у входа в зал, мало обращая внимание на сутолоку вокруг, смех и возгласы моей матери, реализовавшей свою давнюю мечту открыть миру какого-нибудь юное дарование и обхаживавшей его вовсю. Имя Элеоноры Вищневецкой то и дело звучало то тут, то там. Телевидение еще приехало снимать… В общем, шумный хаос и пустая суета. Планировал убраться подальше отсюда, как только поговорю с отцом.

Он появился тогда, когда уже отчаялся дождаться и посчитал: Валерий Георгиевич как-то узнал, что на выставке буду я и решил избежать неприятной встречи.

— Привет, пап, — поздоровался, когда наши взгляды пересеклись.

— Привет, — услышал сухое в ответ. — С чем пожаловал?

Отец решил не загораживать проход в зал и отступил в сторону, к стене, развернулся лицом к картине, делая вид, что рассматривает ее, хотя я точно знал: о живописи он отзывается уважительно лишь в присутствии матери и совершенно не разбирается ни в шедеврах, ни в художниках. Сюда родитель пришел исключительно для того, чтобы поддержать Нелли. Впрочем, как и мой брат с женой, и сестра…

Я встал рядом с ним, также сделав вид, что поглощен созерцанием, хотя едва ли замечал, что изображено на полотне.

— Мне не по себе, что ты обижен на меня. Причем незаслуженно, — объяснил отцу.

— Так ты и обидел меня. Почти предал, — пожал он плечами. — Как, по-твоему, я должен реагировать?

— Понять. Отпустить. Вот увидишь, Данька отлично справится на моем месте. Все к лучшему.

— Да, кажется, так и есть, — неожиданно выдал отец.

Мы уже стояли возле следующей картины. Повернулись к другу, одновременно усмехнулись, не произнося ни слова, перешли к соседнему полотну.

— Слышал, ты пробиваешься в «Фармстандарт», — изрек родитель задумчивым тоном.

— Да, есть такое.

— Ну молодец, похвально, — кивнул, бросив на меня ироничный взгляд. — Не замараешься, начав почти с низов?