— И что за сведения? Что за туман ты тут напустила?

Злясь, я взъерошил встрепанные волосы, расстегнул две верхних пуговицы рубашки, обнаружил, что она отвратительно грязная, и скривился.

— Эти сведения тебе передадут. Просто оставайся на месте, ладно?

— Черт, Марго, — зашипел я. — Мы что, в шпионском триллере, по-твоему? Скажи по телефону!

— Оставайся на месте и жди. И все сам узнаешь.

Я ухмыльнулся:

— Знаешь, мне похрен! Развод был верным решением, а эти чертовы пятницы — ошибкой. Что случилось, то случилось, и это не в силах изменить никакие твои джеймсбондовские игры. Пока!

Сбросив вызов, я выключил телефон, откинулся на спинку диванчика, удовлетворенный. Выдохнул.

Надо еще выпить.

Минут через пять пара доз спиртного выдула этот разговор из моей головы, я снова медитировал, погружаясь в свое обычное состояние смертельной апатии и небытия, выключался из реальности.

Мне не было ни хорошо, ни плохо. Мне было никак — и это то, ради чего пришел сюда и заплатил за бутылку. Поставив локти на стол, я спрятал лицо в ладонях и как будто задремал. Дернулся, когда кто-то чувствительно толкнул меня в плечо.

— Егор? Егор, слышишь меня?

Осколки реальности задребезжали звуками знакомого голоса и вдруг сложились в целостную картину: темная полировка столика, усыпанного крошками от сэндвича, засыхающего на тарелке, залитый ярким светом дискобар, и кто-то сидящий на диванчике рядом. Кто-то, кто пользуется тонкими и изысканными духами и говорит, как ангел.

Вскинув голову, я увидел устроившуюся напротив меня Элеонору.

— Вот так сюрприз, — просипел я, криво ухмыльнувшись. — Желаешь присоединиться? — кивнул на бутылку.

Нелли, нервно покосившись на спиртное, прикусила губу, заправила за ухо мешающийся локон, резко качнула головой в отрицании. Посмотрела на меня с болью и укором так, что, будь у меня совесть, она тут же подвесила бы меня за яйца. Но совести у меня нет — экзекуция отменяется.

Я оглядывал простую одежду экс-супруги (серую толстовку, голубые джинсы), чуть неряшливую прическу, лицо без макияжа, бледное и осунувшееся, и ждал, когда же ненависть рухнет на меня многотонной плитой и погребет под собой основательно или же спалит огонь бешенства, или, на худой конец, обида скрутит сердце. Но нет. Ничего не чувствовал.

Думал ли, что когда-нибудь взгляну на Вишенку и внутри ничего не отзовется? Абсолютно точно — нет.

Эта женщина буквально убила меня своими поступками и словами, и я теперь свободен и восхитительно мертв. По идее, Элеоноре Вишневецкой светит уголовная статья, но затрахаюсь ведь доказывать, насколько она хладнокровная убийца.

— Ну раз нет, дверь там, — равнодушно отвернулся от нее и потянулся к бутылке. Ее внезапно перехватила рука Нелли.

— Ты должен остановиться, — сказала, нет, приказала Вишневецкая.

Я оторопел. Едва успел поймать решительный и холодный взгляд глубоких зеленых глаз, как она встала и направилась к бару. Бутылка направилась вместе с ней…

Проклятье на мою голову! Каким ветром жену вообще сюда принесло? Все складывалось идеально, пока… Пока не позвонила Марго. Что она там сказала? «Тебе передадут сведения, оставайся на месте». Неужели ушлая секретарша и Вишневецкая вступили в сговор? Это трижды хреново.

Нелли вернулась с чашкой кофе, над которой поднимались струйки пара. Осторожно поставила ее передо мной, даже придвинула поближе.

— Пей. Как только чуть придешь в себя, мы поговорим.

Я рассмеялся.

— Дорогая, а нам есть о чем беседовать? Не побожусь, но темы для разговоров давно иссякли. Так что верни мою бутылку и убирайся.

Губы Элеоноры задрожали и на миг мне показалось, что она вот-вот расплачется. Вздохнув, она прикрыла глаза, а через секунду с мукой хрипло выдавила:

— Это сделала Надя Проклова. Это она написала мне, сообщила, в каком кармане искать…

До меня не сразу дошло. Но когда дошло, брови в изумлении взлетели на лоб, а сердце дернулось и стукнулось о ребра, заставляя почувствовать, что все-таки не мертв, какие-то эмоции пока остались.

Глухо выматерившись, я откинулся на спинку диванчика и уставился на Нелли.

— И? Как ты это узнала? Для чего она вообще это сделала? Выгоды никакой она не получила.

Жена упрямо покачала головой и твердо произнесла:

— Пей кофе, приходи в себя, и только тогда мы поговорим.

Я нахмурился. Ультиматум мне ни с какой из сторон не нравился, но, бля, если я стал жертвой женских интриг, то верх тупости продолжать спиваться из-за этого. Не лучше ли протрезветь, прийти в согласие с самим собой и своей дерьмовой жизнью и покарать всех, кто сломал ее? Ну на ближайшие недели определенно лучше.

Пока цедил обжигающий кофе, мы молчали и не смотрели друг на друга. Я вдруг разозлился и на себя, и на бывшую, и на Марго: последнее дело — предстать перед Вишневецкой вот таким опустившимся, бомжеватым и психованным. Проклятое дерьмо, как же гадостно чувство унижения. Я должен цвести и пахнуть, источая довольство жизнью и полный пофигизм, Элеоноре и всем недоброжелателям назло.

Дальнейшее тоже не способствовало возвращению собственного достоинства. Когда кофе был допит, Нелли встала:

— Поедем к тебе. — И это тоже не прозвучало как предложение, скорее, как четкая инструкция. — Там и поговорим.

Я скривился. Разумно, конечно, общаться не здесь, но… Понятия не имел, в каком состоянии оставил квартиру Пашки, возможно, Авгиевы конюшни нервно курят в сторонке. И потом, после кофе голова загудела сильней, буду ли способен стоять на ногах? Опытным путем проверять это не хотелось.

— Хорошо, — буркнул, поднимаясь.

Долгую минуту мир качался и вертелся, но потом нашел все-таки устойчивое положение, закрепился в нем. Вишневецкая придержала было меня за плечо, но оттолкнул ее руку. Не хватало только показаться пьяным слабаком при ней. Не нужны мне ни ее помощь, ни сочувствие!

Да и как только она расскажет про эту профурсетку и ее выходку, мы тут же распрощаемся. Навсегда в этот раз. С меня достаточно женщин на ближайшее десятилетие! Включая и собственную мать, и сестру.

На улице Нелли указала на такси, ждущее на парковке справа от здания, и взяла все-таки за руку, направляя к машине. В салоне у меня даже получилось назвать Пашкин адрес незаплетающимся языком, хотя в целом мне было паршиво. Но я держался. Я гребанный герой, да.

Когда приехали, едва успел потянуться к бумажнику, как Вишневецкая подала купюру водителю, поблагодарила с улыбкой, пожелала хорошего дня и, открыв дверь, вышла наружу, вытягивая меня за собой.

Ну ладно. Джентльмен не в кондиции, дама платит. Проглотим пока и это.

В подъезде бывшая уверенно нажала кнопку этажа. Я, прислонившись к стене кабины взирал на нее круглыми глазами.

— Итак, ты знаешь, где я живу. Записывать тебя в сталкерши?

Элеонора покачала головой, сохраняя серьезность.

— Воздержись от этого.

Дальше, как говорится, больше. Нелли отказалась разговаривать в прихожей, выгнала меня в душ, а сама принялась хозяйничать на несколько запущенной кухне. Скрипя зубами, мысленно генерируя проклятия, я вынужден был послушаться.

Контрастный душ, чистые домашние брюки и футболка да и здоровое бешенство прояснили голову. Почувствовал себя лучше, даже вполне человеком, а не дерьмом под собственным ботинком. На кухне Вишневецкая навела порядок, поставила завариваться чай, а передо мной возник стакан с какой-то бурдой.

— Спасибо, мамочка, но пить я это не стану, — перекосило меня.

— Доронин, убери свой яд и включи мозги, — с каким-то усталым недовольством проговорила Элеонора. — Это абсорбент, и ближайшие сутки тебе придется провести на нем, иначе будет еще хуже.

— Ясно. Ты не отстанешь. Ну хор-р-рошо, — смирился я.

Для разговора мы перебрались в гостиную. Надо сказать, что выглядела она весьма прилично. Усаживаясь в угол дивана, злобно покосился на Вишневецкую: не ее ли рук дело практически идеальный порядок в комнате? Ее, скорее всего.