Кагата зыркнула глазами, в которых страх и ужас смешались с мольбой не продолжать эту тему, а сама орчиха быстро замахала черноволосой головой.

— О мельницах. Ты хотела продолжить истории про мельницы, ведь так?

— Д-да, — облегчённо протянула Кагата. — Но ты быстро уснул, я не успела ничего сказать.

— Мы могли бы продолжить и сегодня, но… — я посмотрел на тушки барашков, а потом на покрасневшее от слёз лицо орчихи. — Но уже слишком поздно. Сейчас ты подстрижёшь баранов и отправишься спать. Завтра вернёмся к рассказу.

Кагата согласилась, но стригла баранов намного медленней, чем раньше. Казалось, что она как можно сильнее затягивала работу, не желая уходить — но у барашков шерсть не вечна, чтобы стричь их без конца.

— Кстати, хотел уточнить: роговые отростки на месте? — Кагата не поняла о чём шла речь. — Штуки на моей голове, как рога. Они на месте? Не повреждены?

— Они все на месте, не волнуйся, — голос орчихи стал мягким. — Дактоо́ думкаа́д ну Са́антак не посмели забрать их у тебя. Они лишь хотели навредить племени Суттаа́к. Если бы они забрали их, то все бы узнали о тебе.

— Это почему?

— Когда состоялось дуа́аса ну раа́стук Нуака сказала мне, что ваши тела сильно источают энергии души. Даже кружка вашей крови как яркий костёр в ночи. Именно поэтому Нуака сделала светильники, которые поглощают твою энергию души. Чтобы твои преследователи не нашли тебя.

— Что состоялось? — про энергию души я и так понимал, что это мана. Не понятно, как она источается и как поглощается, но это от мамы узнаю.

— Собрание главных, когда я увидела твоё великое несчастье.

— Аркат поэтому не пришёл? Он стыдится произошедшего со мной несчастья?

— Он связан словом, что придёт к тебе лишь в назначенный день. Но он сказал передать, чтобы ты не гневался на племя Суттаа́к. Племя сделает всё, чтобы возместить твои раны.

Орки воспринимают меня за клинического идиота, раз думают, что их «хитрый» план невозможно разгадать. Или же они считают дураками одновременно и меня, и Кагату.

— Спасибо, что рассказала, — я по-доброму посмотрел на орчиху, та легонько улыбнулась. И тут у меня родилась одна идейка, которую следовало срочно воплотить в жизнь.

— Подойди поближе.

Кагата боязливо шагнула вперёд, и остановилась. Потом ещё, и ещё, и ещё. Приходилось выпрашивать у неё каждый шаг, и с каждым шагом она пугалась всё больше. Всё же, когда огромная чёрная ящерица упрашивает тебя подойти поближе — можно с лёгкостью познакомиться с инфарктом.

Наконец орчиха подошла достаточно близко. Стараясь не напугать бедняжку — я медленно приблизился и легонько стукнул носом ей в грудь. И сразу понял, что орки — фетишисты, раз переодевают мальчиков в платья. На груди Кагаты чувствовалось многое, будь то твёрдые от ежедневных нагрузок мышцы или выпиравшие рёбра; чувствовалось тарабанящее сердце и учащённое дыхание. Но не чувствовалась девичья грудь, хоть даже самая маленькая.

Не то чтобы я окончательно свихнулся и в любвеобильном порыве стал бы тереться о грудь Кагаты, но отсутствие оной озадачивало. Если у орков в почёте весёлая традиция наряжать юных мальчиков в платья, делая из них девочек с маленьким секретиком между ног и выдавать замуж за самого сильного воина племени — то как они вообще не вымерли? Или орочья анатомия позволяет беременеть даже мальчи… Фу, какая гадость! Но, думаю, Кагата всё же девушка со стиральной доской вместо груди.

Я посмотрел на орчиху, глаза которой от удивления расширились настолько, что едва не выпали из глазниц. Но меня больше волновал её рост. Минус двадцать сантиметров и бёдра пошире, и получится просто шикарно! Вот просто «Добро пожаловать на борт авиалайнера Сиалонус. Вас рада приветствовать фирма Гарем Аэрлайнс. Пожалуйста, не пристёгивайте ремни — вас ожидают ночи полные любви».

— Древне… — Кагата отступила на шаг не понимая, что произошло и чего я решил тюкнуться носом. — Зачем?

— У нас много способов выразить свои чувства и это была благодарность. Ведь я тебе действительно благодарен.

— Но я ничего не сделала, — парировала орчиха, медленно покрываясь краской.

— Сделала. Ты рассказала мне, что произошло. Ты навешала меня каждый день. Ты принесла эту подушку.

— Но ведь…

— Давай ты не будешь упрямиться и просто примешь благодарность. Разве это так сложно сделать?

— Нет, я… Я с радостью принимаю твою благодарность.

Кагата улыбнулась практически до ушей. Но улыбка быстро исчезла, когда орчиха застенчиво посмотрела на меня.

— Можно спросить?

— Можно.

— Как…

Кагата завела руки за спину и опустила голову. Подняла её она лишь набравшись храбрости, а я едва не засмеялся. Лицо орчихи было полностью красным, горели не только её щёки или уши — даже лоб покраснел от смущения.

— Какое… Как… Ты… Имя…

— Как меня зовут? Ты хочешь узнать моё имя? — я едва не раскрыл пасть от удивления.

— Да, — тихо проговорила девушка. И, словно ожидая отказа, заранее втянула голову в плечи и стыдливо опустила взгляд.

— А, ну, я, да, но, вот, я…

Так, стоп: а я чего смущаюсь-то? Как пацанёнок мелкий при разговоре с понравившейся ему девочкой, ей-богу. Неужели у меня действительно Стокгольмский синдром и я что-то чувствую к Кагате? Нет, я категорично заявляю, что это лишь грязные инсинуации и ничего больше. Понятно дело, что орчиха пытается разгадать имя… Стоп, у орков же есть моя кровь и они могут посмотреть мои параметры. А там указано, как меня зовут.

— А разве племени Аиста оно не известно? Ведь есть моя кровь.

— Как племя могло его узнать? — удивилась орчиха. — И как связана твоя кровь и твоё имя?

— Через кровь можно узнать имя. Или я не прав?

— В племени Суттаа́к нет тех, кто был бы одарён проведением Мкаату́х. Никто не способен заглянуть в глубины их голоса, и не может разгадать загадку чужой души. А душу древнейшего познает лишь древнейший, — Кагата смотрела на меня самым честным взглядом и, прочитав на моей морде неверие её словам, продолжила:

— Племя могло бы узнать твоё имя, но нужен особый кристалл. Но его нет в племени, и нет того, кто умеет им пользоваться.

— Особый кристалл? Такой, с помощью которого можно узнать описание умений?

— Да.

Перед ответом орчиха ненадолго замялась, явно из-за моего незнания таких элементарных вещей. Интуиция мне подсказывала, что Кагата говорит правду, хоть мне и не совсем понятны её слова.

— Но ведь если я скажу своё имя, то о нём будет знать всё племя аиста. Ведь так?

— Да, ты прав, — орчиха сникла и стала похожа на брошенного щеночка. Всем своим видом она словно просилась, чтобы её бедненькую взяли на ручки, отмыли, накормили и погладили.

— Прости за эти слова. Я не подумала о последствиях, — глаза Кагаты увлажнились, и она добавила: — Дуу́ра ну суу́ра. Я пойду.

Ну вот давай только без этого, а⁈ Куда тебе эти щенячьи глазки? Убери их подальше от меня! И вот этот жалобный голос, способный заставить плакать даже чёрствый кусочек хлеба. И давай без трагичных разворотов, виноватых вдохов, усталой походки и прочих попыток разжалобить моё сердце. Не получится, сразу говорю! Я никогда не… Я не… Я… Ай, к чёрту.

— Кагата, подожди, — орчиха остановилась, уже собираясь отогнуть полог шатра и выйти наружу. — Обращайся ко мне…

Я задумался: ну не говорить же своё настоящее имя⁈ Это слишком большая дурость даже для меня. Нужно что-то похожее, но переиначенное.

— Лиас. Это одно из моих имён. Но я разрешаю использовать моё имя лишь тебе, для всех остальных я — древнейший. Поняла?

— Лиас? — заворожённо произнесла орчиха, не веря в происходящее. Она медленно повернулась ко мне. Из её глаз беззвучно потекли слёзы, а на лице заиграла счастливая улыбка. Она бросила на землю мешок с шерстью и медленно прислонила руки к груди.

— Кагата даа́р Гусара раша́а руу́кта думкаа́д ну Руссу́ут, с благодарностью и счастьем принимаю твои слова, Лиас. Я буду с честью произносить это имя.