— Можешь, только про сдачу не забывай, — я хоть разрешил ей. Но так и не понял, что именно я разрешил.

— А… вино. Можно?

— Только разбавленное и только две кружки.

Лина обрадовалась и чуть-чуть улыбнулась впервые с того момента, когда я забрал её от ксатов. Она хотела что-то ещё спросить, но замолчала узнав, что у неё было право потратить все деньги до последнего медяка. Ренс, закончив выслушивать мои наставления, наконец получил возможность провести вечер наедине с эльфийкой и тотчас же повёл её смотреть на выступления циркачей. Вслед за ними и наша компания шагнула в уличный поток.

Мы остановились, когда прошли почти через весь город и до гильдии свободных торговцев оставалось совсем немного. Но куда ближе был узенький переулок. Настолько узкий, что трое разумных едва бы протиснулись в нём. И то, вжимая плечи. На стене одного из зданий покачивалась вывеска из старого, почерневшего дерева, с надписью гласящей, что мужчина здесь отыщет утешение на вечер.

Хоть о моих дальнейших планах было известно, но всё равно авантюристы попытались уговорить меня отправиться в бордель. Я отказался и завязался непринуждённый спор, со взаимными шутками и подколами.

— Ой, здравствуйте. А вы к нам?

К нам подошла женщина, ведущая за руки мальчика и девочку одинакового роста и похожих друг на друга. У каждого ребёнка в свободной руке была булочка — креп, местное изобретение, когда внутрь булки засовывают творог, смешанный с мёдом и орехами.

— Здравствуй, Гурана, — заговорил Джосс. — Мы к вам. Проводишь нас?

— Да, конечно. Спасибо вам, что решили посетить нас. Одну минуту, прошу. С детьми только попрощаюсь.

Джосс тяжело вздохнул наблюдая, как вдова села на колени перед двумя своими самыми драгоценными сокровищами и стала объяснять детям, чтобы они прямо сейчас пошли домой, ибо маме надо работать.

Я попросил стоящего рядом Торкла подержать посох, снял сумку и принялся искать в ней кое-что важное для Джосса. Если верить его рассказам, то Гурана переехала в Эльбен полтора года назад лишь за несколько дней до моего приезда. И работа в борделе была единственной для неё возможностью прокормить детей. Другого ей просто не оставила судьба: выйдя замуж ещё в девичестве за городского стражника и родив ему двух прекрасных близнецов, она стала настоящей хранительницей очага. Она только и умела, что творить домашний уют на всегда стабильное жалование мужа. Ровно до случая, когда во время патрулирования спящего ночью города он с другим стражником не наткнулся на группу пьянчуг, не знавших меры в алкоголе. Они не захотели отправляться по домам, а вместо этого отправили двух стражников к богам. Несмотря на честно исполняемые обязанности на протяжении многих лет, их семьям отказали в компенсации, сославшись на то, что они не должны были подходить к пьяным. И вообще, они сами виноваты, что погибли. Не зная себя от горя, от обиды и разочарования, Гурана взяла детей, собрала пожитки и переехала сюда.

Наконец найдя нужные вещи — я ткнул Джосса в спину. Он повернулся и увидел протянутые два маленьких свёртка и мой взгляд, намекающего на детей. Кивнув в благодарность, он присел и протянул детям по свёртку со сладким ореховым угощением. Сегодня у этих маленьких созданий настоящий праздник: они наконец погуляли с мамой, вечно занятой на работе; каждый из них получил по целой вкусной булочке, чего раньше никогда не случалось; и даже добрый дядя угостил их чем-то вкусненьким.

Я смотрел на детей, видел их взгляд, которым они пожирали Джосса и знал, о чём думали эти два маленьких человечка и что так боялись спросить: станет ли этот авантюрист, так часто приходящий к маме, их новым папой. И если с Баратом и Рувилой всё понятно и пытаться делать что-то бесполезно, то хотелось как-то помочь Джоссу — жизнь его гораздо короче моей и, скорее всего, осенью наши дороги разойдутся окончательно. Мало того что он теряет друга в лице Барата, так ещё и никак не решится преодолеть барьер и сделать шаг вперёд. Но сейчас, смотря на два невинных и таких счастливых маленьких личика — пусть у него в голове станет на один пункт к мотивации больше.

Но вот Гурана закончила говорить с детьми, а они так и не решились задать свой вопрос. Поблагодарив за угощение, дети пошли в ту сторону, откуда пришла наша компании. Попрощавшись со всеми и пообещав по возможности зайти к портному, я навсегда попрощался с Баратом и компания направилась за Гураной.

— Барат, стой. Забыл!

— Ты не хочешь, чтобы я уезжал? Спасибо, но ты не в моём вкусе.

— Это было обидно. Подожди, забыл передать.

Услышав историю зелья и его свойства, Барат был в полном праве выкинуть его — но вместо этого остроухий горячо поблагодарил за такой подарок. В самом лучшем случае ему три недели ехать до родных мест и на пути всякое могло произойти, так что даже такое зелье может жизнь спасти. Пообещав написать Джоссу, если придётся воспользоваться зельем, Барат вернулся к остальным. Я к гильдии свободных торговцев с мыслью, что осталось: забрать заказ, благо деньги на его оплату лежали в сумке; найти Бриана; дождаться Лину. И наконец-то поехать в деревню.

В практически пустом зале гильдии трудно не заметить одиноко сидящего разумного, с лысой головой и густыми бакенбардами.

— Ещё раз здравствуй, Бром.

— Здравствуй, Ликус, — торговец громко шмыгнул носом.

— Что случилось? На тебе лица нет.

— Ты, Ликус, присядь, — он говорил голосом мертвеца, а не живого человека.

— Что случилось? Где все остальные? Бром, посмотри на меня. Бром!

— Ты только спокойно послушай меня, хорошо?

— Бром, дери тебя коромыслом, что случилось?

— Сонтьяла… — он запнулся, пытаясь проглотить подступивший ком к горлу, а на его глазах навернулись слёзы.

Нет, пожалуйста, вот только не это. Сегодня хоть и не самый удачный день, но только подобной херни мне не хватало для полного счастья. Хотя, на самом деле, день очень удачный: много получилось сделать и хотелось бы закончить его на хорошей ноте. Но сидящий передо мной и плачущий от горя мужик не попадает под понятие «хорошая нота».

— Когда мы пришли обратно и… — он опять запнулся.

— Что случилось?

— Там, в комнате, в гостевой, наверху… Сонтьяла… — его голос сломался, и он едва удержался, чтобы не зарыдать.

— Бром.

— Бедная… наша девочка.

— Бром!

— Ну как же так?

— Бром, мать тво…

— Мы нашли… её… в петле.

— Девочка наша… бедненькая, маленькая. Как же ты могла так? — Бром уже не сдерживался и плакал на взрыв. — Три старых дурака не уследили за единственной ученицей! Как же ты так, девочка наша?

— Хватит Бром, успокойся, — я похлопал его по плечу.

— Ликус, ну как так? Она же так хотела сюда добраться! Получила твоё письмо, светилась от счастья, понимаешь? Весь день мечтала о празднике… И вот он, праздник! Если бы тогда не ушли, не бросили её одну… Ну как так могло, как?

— Успокойся, Бром, хватит истерить.

— Ну как, Ликус, объясни мне, как?

— Бром, посмотри на меня! Где все остальные? В комнате наверху? Оно там же?

— Кто оно? — караванщик посмотрел на меня безумными глазами.

— Тело.

— Какое тело?

Всё, этот готов окончательно: крышу сдуло попутным ветром и чердак протёк вслед за ней.

— Твоей. Ученицы. Сонтьялы. Повесившейся. Мёртвой. Тело.

— Какой мёртвой? — он резко вскочил с места.

— Она жива?

— Да, жива! Успели в последний моме…

Я не позволил договорить и крепко вмазал караванщику по лицу надеясь, что это хоть немного приведёт его в чувства. Удар вышел настолько сильным и внезапным, что мужик тут же упал на пол. И сразу же попытался встать. Но я не позволил это сделать и придавил его посохом.

— Ну а чего ты истерику завёл, если она жива?

— Она хотела повеситься, как ты не понимаешь⁈

— Понимаю! Но ещё я понимаю, что с живым человеком говорить можно, а с мертвецом — нет. Вы можете поговорить с ней и всё расставить на свои места. Так что хватит истерить тут как девчонка.