— Иди, иди, — сказал призрак и махнул мне рукой, — а с соотечественником сейчас пообщаюсь, введу его в курс дела.

Выйдя на улицу и отведя в сторону Генку, кратко обрисовал ему всю картину, насколько позволяли стучащие до сих пор зубы и саднящее немного горло после превращения. Друг ни за что не желал возвращаться хоть когда-нибудь в подвал, но я его убедил, что больше нам ничего не грозит. Согревшись у печки на кухне и забрав с собой только что вскипяченный сбитенник и кружки, мы вернулись в подвал.

— Не прошло и года! — безэмоционально возмутился призрак.

Видимо, он вполне осознавал, что голос не передает никаких эмоций, и компенсировал это избыточной жестикуляцией. Франческо больше не вжимался в стену, а сидел на ящиках. Впрочем, при нашем появлении он встал, всё еще опасливо косясь на меня. Заметив это, призрак выдал итальянцу леща.

— Ай, холодно, — вскрикнул он.

— Говорю тебе, больше нечего бояться, — поучительно произнес воздушный Рикардо, — мы с господином зомби договорились. Ведь так?

Я кивнул, и вновь протянул руку призраку.

— Иван Назлов, ученик ломокненской мужской гимназии. Рад познакомиться, — усмехнулся, а призрак вновь пожал руку, и я почувствовал, будто ледяная крещенская купель охватывает мою ладонь.

— Рикардо Вилла, итальянский зодчий и строитель ломокненского кремля, — вновь важно представился призрак, и перевел взгляд на моего друга.

— Я, это… Генка, — неуверенно начал Заморыш, взлохматил голову руками, и продолжил уже более уверенно, — Геннадий Заморов, тоже из гимназии, и это мой подвал.

Рикардо расхохотался своим безэмоциональным смехом, но всё же пожал руку и ответил:

— Позволю себе не согласиться, молодой сударь. Это не только ваш, но и мой подвал. Надеюсь, с этим вы не будете спорить.

Генка, который не решался вырвать ладонь из обжигающего холода, быстро закивал, и призрак освободил ладонь.

— А теперь, господа, вам нужно разрешить недопонимание с моим соотечественником, — указал Вилла на комедианта, который исподлобья смотрел на нас.

— Ну, для начала я предлагаю согреться, — сказал я и указал на сбитенник и стаканы.

Генка разлил горячий пряный напиток, не переводившийся в доме, особенно в холодное время года. Ведь я объяснил своим новым родителям, что жить без сбитня не могу и он напоминает мне о родном доме. На самом же деле, как и сейчас, я частенько лечил сбитнем разодранное превращениями в мертвяка горло.

Призрак погрустнел, когда мы пили горячий напиток, усевшись на ящики. Он также сидел на ящике и даже попросил налить ему тоже. Ему удалось удержать стакан со сбитнем, и он, вздыхая, смотрел на него.

— Франческо, извини, совсем забыли про тебя в подвале, — обратился я к сестриному ухажеру, — там беда с нашим другом приключилось.

Рассказав на пару с Генкой, что произошло в ренсковом погребе Нерестова с Ильей, я подумал, что надо бы еще успеть сходить навестить его в больнице. Демарко, сначала настроенный резко против нас, по ходу рассказа всплескивал руками и восклицал что-то на итальянском, в конце уже не был обижен и мы все вместе еще раз пожали друг другу руки, в том числе и призрак. Сбитень уходил на ура, только покрылся ледяной коркой в стакане у Рикардо.

— Я даже теперь вам сильно благодарен! — горячо воскликнул Франческо. — Кто бы мог подумать, что здесь, в Ломокне, в каком-то самом обычном подвале я встречу итальянца! Хоть и не живого…

— Но и не мертвого, — весело, судя по жестикуляции, улыбке на синем лице и подмигиванию, ответил упомянутый «неживой».

— Да-да, конечно, — немедленно заверил его Демарко, — правда, сначала я чуть не обделался. Долблюсь в дверь, ору, и тут чувствую, что сзади какое-то синее сияние разливается. Меня всего холод охватывает, и голос…

— «Кто посмел нарушить мой покой», ха-ха-ха, — расхохотался призрак, стуча себя по коленкам, — «ты умрешь, ничтожный человечишка!»

— Именно! Только по-итальянски, конечно, ну и еще страшные ругательства, не знаю, как на русский переводить. Ну я и закричал что-то, тоже со страху на своем родном языке…

— «Не убивайте, я так молод, я так хочу жить, как же Саша без меня», ха-ха-ха, — вновь перебил призрак, судя по всему, цитируя испуганного Франческо, — а я, как услышал родную речь, только исковерканную, забыл, что и сделать хотел. Ведь несколько веков родного слова не слышал. Что же за город такой?! Основал итальянец, кремль строили опять итальянцы — а сотни лет ни одного словечка на родном языке не слышал.

Призрак продолжал возмущаться, произнося фразы, будто пономарь, без выражения, при этом по заламыванию рук, выпячиванию глаз, разрыванию шляпы всё буйство эмоций нашего нового удивительного знакомого прекрасно считывалось. Переглянувшись с Генкой, а затем и с Демарко, я понял, что нам предстоит разговор, полный открытий.

Волны Адриатики омывали борт отплывающего корабля. Зодчий Рикардо Вилла не отрываясь смотрел на удаляющиеся берега родной Италии. Ласковое солнце заливало своим светом площадь с собравшимися людьми, среди которых были его родители и невеста. Позади поднимались черепичные крыши домов, а еще дальше тянулись виноградники и оливковые рощи. Легкий ветерок теребил волосы итальянца и смахивал непрошеные слезы с глаз. Он так и стоял, обратившись к берегу, где прошли его детство и юность, пока они не исчезли из вида. Такой же яркой и родной эта картина вставала в сознании Рикардо и через год, и через десять, и более, чем через триста лет.

— Не унывай, друг, — еще один зодчий похлопал Виллу по плечу, — через пять лет вернемся обратно богатыми! Лучше пойдем выпьем вина!

Всего на корабле отплывало в далекую Московию больше сотни специалистов: архитекторы, разделявшиеся на старших, учеников и подмастерьев, каменщики, также со своей иерархией, и другие мастера, потребные при строительстве ломокненского кремля. Не в первый раз итальянцы строили в России укрепления. За пятьдесят лет до этого знаменитый Аристотель Фиорованти строил московский кремль, а вслед за ним в далекую страну устремились и другие итальянцы, мечтавшие разбогатеть и увидеть творения своего разума запечатленными в камне.

Каждый из них возвратился домой богатым человеком с обширной архитекторской практикой. Теперь же московский деспот Василий Иванович задумал построить несколько крепостей, дабы усилить оборону своего княжества от непрекращающихся набегов степных кочевников, доходивший порой и до столицы. А про Ломокну поговаривали, что город этот, такой же древний, что и Москва, избран князем Василием как центр борьбы с нечистью.

Про нечисть в далекой северной стране ходили легенды. Конечно, жители Апеннинского полуострова и сами не понаслышке знали про зомби, приведений и даже вампиров, но никакой существенной угрозы вышеперечисленные представители мертвого мира не представляли. Попадались они крайне редко, и чтобы встретиться с кем-то из них, надо было быть совсем уж несчастливым человеком без защиты Божьей Матери. Ну или слишком храбрым и глупым, чтобы шляться в непонятных античных развалинах в поисках несметных проклятых сокровищ.

Несколько месяцев занял путь у итальянских зодчих, и вот, наконец, они оказались в Ломокне. Деревянный город на берегу рек Смоквы и Ломокненки встретил их страшными морозами, от которых спасали лишь огонь в печи, горячее вино и сбитень. Полгода итальянцы вместе с приставленными к ним московитами учили русский язык, дабы руководить рабочими, осматривали местность, намечали контуры будущей крепости, составляли чертежи, налаживали технологию изготовления кирпича и раствора, дивились белому камню из Ростропопово, села недалеко от города, который должен был пойти для внутреннего наполнения стен и башен кремля.

Все итальянцы ходили с большой охраной из русских воинов, которые должны были следить, чтобы с ними не заговаривали посторонние — великий князь боялся, что иностранцы узнают какие-нибудь тайны его государства. Те же воины защищали несмышленых архитекторов и каменщиков от нападений нечисти, которые периодически случались: то мертвяк выскочит, а то и вампир захочет отведать кровушки.