— И очисти огнем вещественным все грехи его, убереги от огня геенского и от служения дьявольского. Прими страдание огненное и освободи, спаси и помилуй… — раздавался старческий голос митрополита над притихшей площадью.

Мужчины оголили головы, женщины набожно крестились. Подошел момент, и исправник Клоков передал мне горящий факел, которым я должен поджечь огромный костер с закрепленной на нем железной клеткой. Под пение хора «Со святыми упокой» я начал спускаться с помоста, чтобы пройти к погребальному очищающему костру.

Чувствовал, как сотни глаз смотрят на меня, как чуть заметный снег белыми мелкими мухами падает вниз, чтобы встретиться с лысой головой какого-то мужика и тут же растаять, или падает на ступеньку, и я наступают на маленькую снежинку, как сквозь снег пахнет весной, ладаном, конским навозом, рыбой, сбитнем, предвкушением праздника, когда вся площадь будет громкими криками и подбрасыванием шапок приветствовать взметнувшееся вверх пламя.

Вот последняя ступенька, и я ступил на промерзшую за зиму землю, на которую ложились снежинки, краем глаза заметил своих родителей и сестру, замерших неподалеку, шел под заунывное пение внутрь ограды упокоительного костра. От сруба с клеткой тянулась просмоленная веревка, которую мне нужно поджечь и тут же уходить обратно, чтобы жар костра не спалил мою бедную тушку.

Тут, где-то на самой границе восприятия заметил какое-то несообразие. Остановился, прислушался. Цокот копыт раздавался из соседней Няптицкой улицы, что проходит по краю Нижней площади, и слышался громогласный подгоняющий голос. Сообразил, что это ямщик гонит лошадей, видимо, везет запоздавших гостей города видеть ломокненский День мертвых. Понимая это, продолжил идти к веревке, до которой осталось сделать всего пару шагов.

Но тут с ужасом осознал, что ямщик даже не думает останавливаться и высаживать своих пассажиров. Более того, он несся теперь прямо на толпу, прямо на костер и помост, прямо на меня, а стоящие вокруг невысокой ограды люди, крича от ужаса, бросились во все стороны, пытаясь спрятаться от копыт тройки лошадей, запряженных в коляску. Послышались крики задавленных людей, с помоста спешили спуститься важные особы, а отец Спиридон что-то кричал мне, но я его не слышал. Зато громогласное «Боже, царя храни…» ямщика, продолжающего нахлестывать лошадей, перекрывало даже крики раздавленных мещан.

«Сильный, державный, царствуй на славу…» Громогласное пение, будто исторгающееся из тысячи глоток, летело над Нижней площадью. Я в растерянности по инерции сделал оставшиеся два шага, наклонился и поджег веревку, и огонь начал бежать к сложенным в костер бревнам. Коляска петляла, меняя направление движения, обезумевшие лошади неслись теперь прямо на костер и стоящую сверху клетку с мертвяком. Видя это, я, так и не бросив факел, побежал обратно к помосту, сбоку от которого заметил своих родителей с сестрой, кого-то из друзей, кажется, это Васька Старцев со своими родителями.

«Царствуй на страх врагам…» Сруб начал гореть, и лошади в последний момент, испугавшись огня, попытались свернуть и пронестись мимо. Но на такой скорости крайняя из лошадей врезалась в горящий костер, разбила его, а коляска довершила разрушение. Оборачиваясь, краем глаза увидел всю картину, и от страха в отчаянном усилии прыгнул влево, чтобы уйти от продолжающей нестись прямо на меня повозки.

Сам не поверил, что пролетел такое расстояние, но мне удалось уйти с ее пути, и залетел под полог помоста. А лошади пронеслись мимо, почти задевая праздничный полог, прямо туда, где стояли мои родители и кто-то из друзей, но что там происходит — уже не успевал разглядеть, потом что костер окончательно обрушился. Железная клетка с зомби с грохотом упала и прокатилась прямо в сторону меня, выглядывающего из-под полога.

Клетка с зомби, до которого так и не добрался огонь, частично заехала под полог навеса, где стол я с факелом. Ткань полога надорвалась. В углу клетки стоял и смотрел на меня ненавидящим алчным взглядом «первенец». Снаружи доносились крики боли раздавленных ломокненцев и как рефрен этого безумия всё повторялось «Боже, царя, царя храни…».

Время внутри погоста замерло. Мы смотрели друг на друга: я с испугом, а зомби с предвкушением. В каком-то отупении наблюдал, как зомби пытается разогнуть железные прутья клетки, погнувшиеся от падения с высоты. Похоже, что некоторые прутья не только согнулись, но и поломались.

Скрип разгибаемого железа, хриплый крик мертвяка, потерявшего закрывавшую пасть повязку — всё это привело меня в оцепенение. «Бой до смерти одного из участников» — пронеслись в голове слова наставника из другого мира, где, также замерев, Ормар и Эйнар стояли и смотрели, как скрипя, открывались ворота на арену, из которых медленно выходил зомби. Мертвяк, упираясь всем телом в остов клетки, постепенно разогнул прутья и уже образовался проход, в который я мог бы пролезть, но для мертвяка, величиной с обычного человека, он, возможно, еще мал. Мне не захотелось это проверять, и я, выйдя наконец из ступора, подошел и ткнул горящий факел в голову зомби.

Кажется, я попал в глаз, и страшный рев перекрыл шум, доносящийся снаружи. Резкий взмах рукой, или правильнее сказать, лапой мертвяка, и я был вынужден отбежать назад, чтобы не попасть под удар. При этом факел остался застрявшим в глазу зомби, но тот не умер, видимо, моему удару не хватило силы, чтобы пробить череп и добраться до мозга этого существа. Мертвяк выдрал факел из своей головы и отшвырнул его в сторону, стал кататься со страшным визгом-ревом по земле, а потом вновь поднял голову и уставился на меня с утроенной ненавистью единственным оставшимся глазом.

Я понял, что мне надо бежать, нужно спасаться, уносить ноги. Но стоял и смотрел на зомби, вновь схватившегося за прутья решетки. Если он вырвется наружу и набросится на так и пребывающую в панике толпу, то сколько еще человек погибнет сегодня. А там, на площади, мои родители и сестра, если, конечно, они еще живы, там мои друзья, там ломокненцы и куча приезжих. Все безоружные, ведь зачем брать на праздник оружие. Возможно, полиция сможет остановить мертвяка, но сколько до этого он задерет людей?

Перед моим мысленным взором возник магистр Кнут, потирающий руки в предвкушении: «Давай попробуем. Представь, что ты и есть зомби». И несмотря на всю абсурдность ситуации я начал твердить: «я зомби, я мертвяк», начал представлять свое превращение в это существо, как это делал Ормар. Но ничего не получалось. То ли здесь, в отличие от мира снов и того мальчишки, я не обладаю даром, то ли чего-то не хватает, чтобы превращение получилось. А зомби продолжал выгибать прутья, всё расширяя проход, пытался пролезть в образовавшуюся дыру, но пока не выходило.

«Я зомби, я мертвяк, я зомби, я мертвяк» — повторял, представляю свои руки, превращающиеся в покрытые струпьями конечности выходца из Смоква-реки. Опять ничего, а заключенный в клетке «первенец» продолжал с остервенением наваливаться на прутья клетки, и я понял, что рано или поздно ему удастся выбраться наружу, и тогда начнутся убийства. Еще раз попытался вспомнить, как же я превращался тогда, в мире Ормара.

В первый раз я хотел подшутить над Эйнаром и представлял себе, что пожираю его, во второй раз — с магистром — я также хотел полакомиться человечиной. То же было и во время тренировок по развитию способности с мастером Олафом. А в поединке я испытывал такие противоречивые чувства по отношению к пытавшемуся убить меня Эйнару, что наверняка хотел его одновременно и спасти от зомби, и полакомиться его сладкими мозгами. Тут же передо мной был только мертвяк, не отрывающий от меня свой жуткий взгляд.

— Так, кого бы я хотел съесть? — спросил вслух у самого себя. Как назло, в голову ничего не приходило. В городе было полно неприятных личностей, но чтобы съесть? Мне стало противно оттого, что я просто думаю над этим, и почувствовал, что завтрак от этого начинает просится наружу. И тут перед глазами у меня возникло лицо бабы Нюры из кладбищенской церкви Петра и Павла. Как же оно напугало меня поначалу.