Птички Демарко привлекали народ. Еще бы — сам Франческо стоял, нарядившись в утепленный костюм арлекина и валенки, «шкапчик» в разложенном виде оказался выше человеческого роста, дрессированные кенары за звонкую монету доставали из него предсказания. Кому-то доставалась фотография Москвы, Рима или Берлина — это означало, что вскоре ему предстоит туда отправиться.

Кто-то получал предсказание в стихах: строчки из известных поэтов, которые можно было толковать по своему усмотрению, или же за отдельную плату этим занимался сам итальянец. Так, строки «мой дядя самых честных правил…» превращались в предсказание близкой болезни у родственников, а «умножайте шум и радость, пойте песни в добрый час» — в скорое радостное событие.

Про каждый город у Демарко тоже была своя присказка или примета: фотокарточка Астрахани, например, означала торговые дела с иностранцами (если клиент походил на богатого купца) или то, что человек натерпится страху, ведь название «Астрахань» происходит от слова «страх» (так он сказал мне, потратившему на предсказание свои копейки). Ну а что означал, скажем, Верхнеудинск, сами догадайтесь в меру своей благовоспитанности.

Народ покатывался со смеху, кенары получали награду за усердную работу, денежки копились в карманах Демарко, предсказательный шкапчик радовал итальянским пейзажем, и Саша Заморова также решилась испытать судьбу. Под вечер подружки потащили ее на Молочную площадь, прознав про дрессированных итальянских птичек. Она сразу приглянулась Демарко и он взял с нее плату в два раза меньше тарифа.

Хитро ей подмигнув, арлекин запустил канарейку в шкапчик, но та дольше обычного не показывался, так что пришлось постучать по ящику и отпустить по этому поводу шутку, что, мол, ищет истинную судьбу. Кенар вернулся, держа в клюве фотокарточку.

— «Алессандрия», — прочитала Саша по слогам написанное латиницей слово.

Франческо, уже в клюве птицы узнавший фото родного города, остолбенел, и смог «предсказать» только то, что барышня будет много путешествовать. Это фото было подарено ему матушкой, когда она давала свое последнее благословение в дорогу. Фотокарточка всегда лежала у Демарко за пазухой, ближе к сердцу, и согревала его в русскую зиму. Как она могла оказаться в шкапчике с другими фотографиями, он совершенно не понимал. По инерции предсказав судьбу еще нескольким гулякам, Франческо понял, что не может думать ни о чем, кроме барышни и фотокарточки итальянской родины.

Быстро свернув свою предсказательскую деятельность, он откатил шкапчик, оставив его на сохранение у торговца сбитнем, с которым уже успел свести близкое знакомство. И побежал догонять молодую барышню с фотографией его родного города. Пытался спрашивать про нее у гуляющей публики, но только усложнял себе поиски: каждый норовил увидеть от него представление, ведь шутовской костюм он так и позабыл снять. Несколько часов прошло в бесплодных поисках, к тому же то и дело мысли возвращались к шкапчику, утерянной выгоде и голодным, поди, кенарам.

А Саша тоже была ошарашена внезапной встречей с уже померкшей в ее глазах Италией и странной реакцией на нее Балтассаре Амброзио, если, конечно, надпись на шкапчике не врала и это было настоящее имя итальянца. Она вернулась домой и только к вечеру вновь пошла прогуляться по Нижней площади. Там, замерзший и растерянный, обретался и господин предсказатель.

Что дальше — предсказать несложно. Франческо Демарко задержался в Ломокне гораздо дольше, чем планировал. Уже давно прошли Святки, а итальянец все гостил в небольшом уездном центре с огромным кремлем, выстроенным его соотечественниками. Дабы быть благонадежным и не вызывающим подозрений в глазах полиции, он устроился работать в колесную мастерскую.

А по особому разрешению полицейского исправника по воскресеньям выкатывал свой шкапчик на Нижнюю площадь (если, конечно, в это время не было постов), да к тому же вспомнил всё, что видел во время странствий по ярмаркам и уличным площадям: жонглировал, ходил на ходулях, разыгрывал Петрушку-Пульчинеллу.

Старший брат Виктор Заморов вместе с нами ходили бить «цыганенка», чтобы он отстал от бедной сестрицы. «Маленькая купчиха» Саша, как называл ее теперь вслед за ломокненцами, Франческо, была на седьмом небе от счастья, мать проливала слезы над непутевой дочерью, отец хмурился и неоднократно имел серьезные, но безрезультатные разговоры с «итальянским подданным» Демарко.

«Хоть какое-то развлечение», — подумал я, со вздохом поднимаясь и отправляясь вновь бить Франческо. Ему было больше двадцати лет, но против нас, даже один на один, он проигрывал — сказывалась наша подготовка. Цыганенок прятался сбоку от ворот нашего дома на Владимирской: ушлый Генка высмотрел его с крыши. Выскочив из калитки, взяли незадачливого ухажера в клещи.

— Ага, попался! — воинственно заорал Заморыш.

— Санта Мария! — закатил глаза итальянец. — Да что вам от меня надо?!

— А ну — отстань от сестры! — кричал Генка, а меня это всё просто смешило.

— Дурак малолетний! — коверкая слова, не остался в долгу «цыганенок».

— Ну всё, ты напросился! — мой друг воинственно двинулся на итальянца.

Началась потасовка. Мне даже хотелось, чтобы Генка получил хорошую встряску и вернулся бы к тренировкам. Но, к сожалению, этому не суждено было случится. Франческо, непривычный к холоду и укутанный в десять одежек, был совершенно неповоротлив. Быстрый Заморыш легко надавал ему лещей, повалил на землю и стал бить ногами, так что мне пришлось даже его останавливать, дабы горящий благородным гневом друг не отправил незадачливого ухажера к его итальянским богам.

Я зря переживал: как только Генка прекратил экзекуцию, Демарко вскочил на ноги и вновь бросился драться.

— Надо охладить его пыл, — мне пришла в голову идея, — кинем в подвал!

— Точно, — глаза Генки загорелись.

Вдвоем мы подхватили бодающегося парня, и потащили в подвал, куда тот и был благополучно препровожден. Дверь со скрипом закрылась, оставляя итальянца наедине с темнотой и съестными припасами семьи Заморовых и Назловых, если уж вспомнить про нас с сестрицей Машкой. Вслед нам неслись длинные ругательства, требования выпустить на волю и стук в закрытую дверь.

— Засеки час, — сказал я Генке, указывая на его наручные часы. Друг обожал любые механизмы, и даже порой помогал часовщику Вульфу Поллеру в его работе.

— Может, два? — предположил Заморыш, отмечая, сколько сейчас времени.

— Не, лучше не рисковать. Кто его знает, этого теплокровного, замерзнет еще насмерть, — возразил я.

— Так и быть, — сморщившись, неохотно согласился друг.

Поднявшись по ступенькам вверх, мы закрыли большой откидной люк.

— О! Почти не слышно, — довольно сказал Генка.

Сегодня была суббота, и уроки в гимназии отменили из-за болезни учителя. Потому я позволил себе поспать подольше, и отправился на пробежку с Васькой. Она как раз занимала около часа, так что к моменту вызволения пленного я должен был вернуться. Но, прибежав домой, Генку я не обнаружил.

— Ваня! — на пороге меня встретила встревоженная «купчиха» Саша, чему я страшно удивился, ведь она с нами не разговаривала из-за итальянца. — Ваш Илья Шамонкин пропал. Пришла Вера и они с Генкой убежали его искать.

— Когда? Куда?

— На кудыкину гору, — ответила Саша, недовольно скрестив руки на груди, — в семинарию для начала, конечно. Минут десять назад.

На разговор вышла сестра.

— Машка, беги к Васькиному дому на Кузнецкую, скажи ему, — попросил я, — только Лёшку возьми.

— Хорошо, братик, — согласилась озабоченная Машка.

Захватив с собой своего пса Митрофана, сломя голову я побежал на Соборную площадь, где в Ново-Логутвенском монастыре располагалось духовное училище. Там Генка бил какого-то семинариста, а Вера и соученики избиваемого стояли рядом. Будущий поп был старше и больше щуплого Заморыша, но наш малыш избивал его, видимо, наверстывал пропущенные тренировки. «Если так дело продолжится, то к вечеру Генка побьет полгорода», — усмехнулся про себя я.