Её хватило на полчеловеческих роста. Потом раздался громкий звук, то ли писк, то ли визг, от которого по поверхности реки пошла рябь, и щупальца рассыпались серебряными каплями.

— Так вот, девонька, не стоит вызывать у человека, который тебе нужен, неприязнь.

— Разговорами про рабов?

— Сколь я понял, рабов у них нет.

— А как они живут? — искренне удивилась Миара.

— Вот… как-то живут. И это уже интересно. Устройство мира, начиная от глобального и заканчивая мелочами вроде того, кто помогает им принимать ванну. Или стирает белье.

— Слуги? — предположил Винченцо. — Или сами. Многие бедняки…

— Он не из бедняков. Привычки не те. Но, пожалуй, не из богатых. Со слугами обращаться совершенно не умеет… и следовательно, слуг у него не было. Или в целом там нет слуг? Как и рабов? В общем, выясни.

— Я?

— Тебе же интересно, — пожал плечами Карраго, отступая от реки, поверхность которой дрожала, шла яминами, а из тех то тут, то там выплескивались жгуты. Издали те походили на водяные, но теперь Винченцо ощущал и движение силы. — Если же серьезно, то я не знаю, сколько мне осталось. Редко кто в городе доживал до моих лет. А уж кому и случалось, тот не спешил делиться… ощущениями. Десять? Двадцать лет? Полгода? Как знать. Моя жизнь подходит к пределу…

— И потому ты перекладываешь грязную работу на других, — заключила Миара.

— Не грязную. Я же не предлагаю его пытать или что-то вроде… отнюдь. Сблизиться. Вам это будет проще. Мне он не доверяет…

— Странно, с чего бы это, — не удержался Винченцо. Но Карраго пропустил укол мимо ушей.

— А вы — дело другое… он к вам привязан.

— Я предлагала выйти за него замуж. Он отказал!

— Какой поразительно разумный юноша. я не о замужестве. И не о любви. Извини за прямоту, но сейчас меньше всего стоит рассчитывать на женские чары.

— Почему?

— В воду посмотрись, если зеркала не захватила.

Миара на воду посмотрела.

— Воздержусь, пожалуй…

— Да и ненадежно это… любовь. Сегодня тебя, завтра — другую… стань ему помощником. Соратником. Другом. Человеком, которому он доверяет и к совету которого прислушивается. Это будет куда как надежнее. Кстати, вы знали, что алхимический огонь при небольших… усовершенствованиях и в воде горит? А ни одна тварь на моей памяти не выдерживала хорошего кипячения… да, и к мальчику тоже присмотрись. Наш общий друг весьма серьезно относится ко взятым на себя обязательствам. Так что возьми пример со своего брата. Он делает все правильно. Но ему бы помочь.

Карраго замолчал, чтобы добавить:

— Или хотя бы не мешать.

Глава 24

Верховный

Акти дрожал, пусть и старательно давил в себе эту вот дрожь, но страх его ощущался, вязкий, тягучий. И Верховный вздохнул.

Отпустить?

Но хватит ли у него сил подняться самому? Позвать кого-нибудь другого? Другим он не доверял.

— Ты мне живым нужен, — сказал он, отчасти понимая, что в этом услужливом мальчике так раздражало Владыку копий.

Этот вот страх.

— Сам я не поднимусь.

Он мог бы не объяснять, хватило бы повеления, но… Верховный оперся на плечо.

Уже три дня Яотл сам приносит жертвы. Так доложили Верховному. И эта новость, в общем-то обыкновенная, ожидаемая даже, вызвала в душе протест. Будто бы кто-то покусился на нечто, принадлежавшее лишь Верховному.

И странно.

Когда поднимался Мекатл, он не испытывал ничего подобного. И позже, когда его поставили перед выбором, назвав три имени, тоже.

А теперь вот… ревность. Глухая глупая ревность человека, чей срок жизни давно вышел, к тем, кто займет его место.

— Я… готов, господин, — Акти склонил голову.

Надо ли…

Маска ведь там. Где еще укрыть мятежного бога, кроме как среди иных богов? И ей бы оставаться на вершине, лежать, ибо однажды освобожденная, она уже захватила разум. Так стоит ли снова…

Лестница.

Высокие ступени. Узкие настолько, что ставить ногу неудобно, того и гляди соскользнет. И ноги ноют в коленях. А левая и вовсе будто не гнется.

Но надо.

Наверх.

И там уже, где пахнет ветром и старой кровью, Верховный точно поймет, что делать. Под рукой — плечо Акти, который ступает боком. И взгляд его устремлен в бездну. Наверняка страшно. Верховный слышит, как учащенно бьется сердце.

Да, высоко.

И перил нет.

И когда-то, в первый раз поднимаясь по лестнице, он испытывал точно такой же страх — не удержаться. Есть, конечно, иной путь, сокрытый в глубине пирамиды, там, где в душных комнатах обретаются рабы, поставленные служить. И те, кто избран предстать перед богами. И разумнее было бы пройти именно тем путем, но… он для рабов.

И для слабых.

Верховный же упрямо отказывался признавать себя настолько слабым.

Акти сумел. Дошел до самой вершины и уже там, на площадке, остановился, не смея сделать шаг. Чего он боится? Гнева богов? Или же того, что Верховный передумает?

— Снова не убирались, — проворчал Верховный, подойдя ближе к статуям. Позолота окончательно сползла с грозного лика, обнажив камень. А подножие изваяния захватили мхи. Кое-где Мекатл успел их счистить.

Жаль, что он умер.

Надо будет сказать Яотлу. Пусть не сам, но поручит кому… Верховный коснулся божественного лика и прислушался к ощущениям. Ничего. Пустота.

Богов везли на тех же кораблях, на которых плыли люди. Правда, не совсем ясно, те ли это статуи, которые Верховный созерцает ныне, или же иные.

Свитков в хранилищах храма оказалось много.

Но большею частью они повторяют друг друга, будто кто-то взял и поведал интересную историю, которую прочие решили записать. Каждый на свой лад.

И все же…

Что-то мешало поверить.

— Здесь… пахнет иначе, — Акти все же решился переступить черту. И огляделся. Обнял себя.

Невысок. Худощав. Обыкновенен в общем-то. Не сказать, чтобы красив. Кожа его не отличается белизной, но и не смугла, скорее уж имеет такой средний цвет, который кажется грязным. Шея длинна. Лицо узко, но при том подбородок мягкий, закругленный, что было бы красиво, будь Акти женщиной. А для мужчины мягкость черт нужна ли?

Странно.

Снова Верховный не о том. Стоять на вершине пирамиды, где еще не высохла кровь, а сердца утренних жертв лежали на подносах, собирая всех окрестных мух, и думать о внешности раба?

— Это кровь, — Верховный провел пальцами по алтарному камню. И левую руку дернуло. Боль была скоротечной, но отрезвляющей.

— Я… п-понимаю.

— Страшно?

Он просто оттягивает время. Снова сомневается в разумности поступка своего. Снова откладывает выбор, который по сути уже сделан, но все одно Верховный чего-то ждет.

Чего?

— Д-да… простите, господин, — раб согнулся еще ниже.

— Это нормально, бояться.

А воздух здесь все же особый. Ветер… ветер доносит дымы города, а еще сырость, стало быть, скоро наступит время дождей. Пусть небо пока чистое, но кости подсказывают, что пару дней и солнце скроется за пологом туч.

— Страх дан свыше, чтобы предупредить. Удержать.

— Господин… прежний господин говорил, что сильный человек сумеет переступить через свой страх. Я слаб.

Это Акти произнес с уверенностью.

А потом сделал шаг.

К алтарю.

И еще шаг. Он попытался расправить плечи, но вышло не слишком. Тело его, привычно-сутулое, не желало меняться. Подбородок чуть поднялся, натягивая кожу на шее.

Акти все же дошел до ближайшей статуи.

— Это…

— Сердце, — ответил Верховный. Стоило бы одернуть раба, стоило бы указать ему на место, но… не хотелось. Напротив, наблюдать за Акти было неожиданно интересно. — И там. Семь сердец.

Седьмой день месяца Нао.

Все так, как должно. И это тоже раздражает.

— Зачем? — Акти благоразумно не стал касаться ни сердец, ни подносов, ни тем паче богов. — Зачем им нужно… это?

— Статуям? Им не нужно.

— Богам.

Верховный не сразу ответил. Он поднял голову, пусть шея и заныла. Но солнце светило ярко, спеша поделиться с миром теплом и спокойствием.