- Скоро, - пробормотал Балк.
- Хочешь остаться один?
- Не этой ночью. Нет.
Она начала расстегивать плащ.
Штырь нашел Омса и Бенжера за столиком у задней стены "Трехлапого Пса". Мужчины затихли, едва сержант подсел к ним.
- Отлично произвел учет, - сказал Штырь Омсу.
- Но я...
- Вам Хана рассказал, что ты послал его поговорить с могильщиком. Умно. - Он помолчал, пожимая плечами. - Вовлечь тяжеловесов в дело, требующее логистической организации, было ошибкой. Хотя уверен, они повеселились, устроив свое позорище.
Бенжер фыркнул. - Вам нужно было их слышать, сержант. Целая драная опера.
- Но я...
Штырь снова перебил его. - Пора в седло, Омс.
Омс моргнул. - Слушаюсь, сэр. - И нахмурился. - В седло, говоришь. Значит, теперь не в лес.
Бенжер ткнул его локтем. - Вымети паутину из башки, идиот. - Подмигнул Штырю. - Скрытно, да? Мне нужно подумать.
- Думай быстро, - ответил Штырь. - Он мне нужен ночью.
- Человек на лошади, это будет нелегко, - размышлял вслух Бенжер. - Весь путь отсюда и мимо лагеря Балка. То есть, чтобы не увидели и не услышали, и даже не унюхали. А если они выставили удаленные дозоры? Мы говорим о дистанции в две тысячи шагов, минимум.
- Я так плохо не пахну, - скривился Омс.
- А если лошадь пернет? Сержант, я умею создавать видимости, но тут подумал об отвлечении внимания. Чтобы все залегли и не высовывались.
Омс застонал: - Только не снова.
Чуть подумав, Штырь кивнул. - Отлично. Возьми для этого Подтелегу. Омс, собирай снаряжение и будь в конюшнях.
Омс сверкал глазами на Бенжера. - И сколько пончо мне захватить на этот раз?
Зубы Бенжера блеснули в улыбке, плечи опустились, раздался пыхтящий смех. - Мы пойдем будить Подтелегу. Сам знаешь, каков он спросонья.
- Ты это специально, - сурово обвинил его Омс. - По глазам вижу, Бенжер. Ты можешь всё наколдовать сам и это знаешь.
- Береженый дольше живет, - ответил Бенжер неожиданно серьезным тоном.
Штырь встал, за ним остальные.
Омс и Бенжер оставили монетки на стойке, ведь бармен еще не вернулся.
Капрал Подтелега сидел за столом в главной комнате штабного дома, длинный ус во рту. Кроме ритмичного сжатия челюстей и странного причмокивания, он был нем и недвижен.
Бенжер сел напротив, постукивая пальцами по столешнице.
Капрал шевельнулся. - Череп сейчас лопнет.
- Что вызываешь?
- Даже не начал. Садок борется со мной.
- Почему?
Подтелега вздохнул. - Иногда бывает, особенно с Синь-Железом. Есть теория.
- О, чудесно, послушаю, пока Омс снаружи.
- Я выявляю противоречивые тенденции в твоем предложении, Бенжер. Не потрудишься объяснить?
- Нет, но даже не думай дать мне затрещину. Я не твоего взвода.
Подтелега подался вперед, продолжая жевать ус. Постучал себя по виску. - Молнии здесь, Бенжер. Вот как работает наше тело.
- О, неужели?
- Ага, или так я теоретизирую. Видел эксперименты с магнитом и медной проволокой. Видел, как отрезанные лягушачьи лапки дергались.
- Что за трахнутый мозг придумал такие опыты? Ладно. Просто проложи нам путь, а мы тронемся.
- Я о том, - продолжал Подтелега, - ты можешь перегрузить голову - если неосторожен, и Синь-Железо откроется слишком быстро, слишком мощно. Ты меня разбудил, значит, я не выспался, значит, устал, что значит, я не смогу держать стены, стены, что защищают мой здравый...
- Стены твоего разума рухнули годы назад. Спеши как резаный, ладно? Нам нужна темнота. Омсу нужна. И мне нужна!
- Хорошо! Но потом желаю сразу начать исцеление.
Бенжер закатил глаза.
- Обещай!
- Ладно! Я исцелю твою бедную, пустую, больную головку.
Издалека донеслись раскаты грома.
Бенжер хмыкнул. - Это за лигу или еще дальше. Тяни сюда, Подтелега. Тяни прямо над нами.
Капрал качнул головой. - А Омс поскачет прямо под ней? Ты зол на него или еще что?
Бенжер хмыкнул: - Промокнет насквозь, но не сможет вылезти из седла до утра. Подхватит ужасную простуду, но не найдет достойного целителя еще дольше. Идеально!
- И ты меня назвал чокнутым? - Подтелега снова качнул головой.
Когда буря обрушилась на город, Омс зычно выругался: молнии сверкали и трещали, будто ломались кости бога-великана. Гром бухал за почти непроницаемой пленой ливня. Сражаясь с паникой лошади посреди улицы, вдруг ставшей болотом, Омс развернул животное кругом и вогнал пятки в бока. Лошадь заплясала под ним - краткий, ужасающий миг - и нашла свой аллюр.
"Виноват не Подтелега, о нет. За это заплатит Бенжер". Он сверкал глазами, слыша окружающую какофонию, потому что знал - этой буйство наполовину иллюзорно, ведь Бенжер хуже занозы в заднице. Дождь хлестал по лицу, будто залпы самострелов. Он пригнул голову, и в шлеме раздался барабанный грохот.
"Ах ты мелкий дерьмец!"
Он едва разглядел ворота, проезжая под аркой, насыпная дорога тускло блестела слева - он свернул на юг. Костры лагеря Балка были не видны, похоже, потоп погасил их.
Через миг тяжелые объятия охватили его сзади и сверху, рев и грохот исчезли, тело экстатически содрогнулось.
"Ох мать. Дорогая леди, будь благословенна".
Но едва эта мысль запела в разуме, вслед ринулось глубинное беспокойство. Объятия были крепкими.
Молнии не блестели, хотя гром катился, словно горы за озером содрогались барабанами под ударами кулаков. Это был только Подтелега.
"Боги подлые, что за жуткая мы банда".
КНИГА ТРЕТЬЯ
КОРНИ КАМНЯ
Сегодня мы станем спицами колеса.
Элейд Тарос, воевода Теблоров
Глава тринадцатая
Один из нечистых Постов Крови был найден у горящей сюнидской деревни. Как и деревянное оружие, что в ходу среди дикарей, он был пропитан кровяным маслом, став необычайно гладким и практически неразрушимым. На нем были вырезаны имена детей, принесенных в жертву их богам-демонам. И, как будто этого ужаса не хватало, женщины в деревне пели песню, вплетая в нее имена каждого ребенка, отданного Каменным Лицам. Они пели радостно, со слезами счастья на глазах.
Если во всем этом можно найти утешение, то лишь в факте, что дети умерли рано. Не стали воинами. Что спасло их от рабства и смерти. Но лучше бы кровь их была на наших руках. По крайней мере, они умерли бы чисто.
"Ненавижу всех богов", Гору Плетеный Хвост
Делас Фана из Урида отдыхала в высокой траве на вершине гребня, рука на горячей холке Скальпа; плотные мускулистые плечи пса поджимались и опускались - он тяжело дышал на такой жаре. Подъем выдался крутым, переход от ночных странствий к передвижению под солнцем заставлял глаза слезиться, ноги отяжелели. Слева от нее еще два теблорских пса, Мускус и Ломоть, сгорбились над сухой тушей козла, что погиб еще зимой. Кости хрустели в челюстях, мерзкая вонь гнилых жил плыла над холмом. На уступах склона под ней бабочки порхали над высокогорными цветами.
Почти дома. Воздух был свежим и чистым, несмотря на необычную жару, пахло сырым камнем и водой. В Даруджистане находились люди, скептически кривившиеся ее рассказам о запахах камней, о мириадах привкусов воды, которые можно различить даже в воздухе. Стоялая вода пахнет затхлостью. Весенний родник отдает металлом. Дождь наделен запахом, который можно назвать не иначе, как небесным.
Лазурное озеро, помнила она, гниет поблизости от города, но запах его на удивление холоден и отдает льдом чуть далее. Запах тамошнего храма отличается от запаха жилых зданий. С мостовой поднимается сальный запашок людей и животных, но посреди мостов через узкие, умирающие речки нижнего города известняк пахнет морским дном. Разумеется, они никогда не ходила по дну моря, но в горах встречаются выходы похожего камня, почти целиком состоящего из раздавленных ракушек. Когда вода брызгала на обнажившийся известняк, поднимался острый аромат, и такой же она чуяла на мостах Даруджистана. Хотя это казалось нелепым.