- Прыгучей что?

- Штуке. Внутри тела. Прыгает туда и сюда.

- Да что за штука?

- Полагаю, прыгучая.

Взгляд Аникс Фро стал тупым, глаза затуманились. - Наверняка притворялся.

- Омс? Он не умеет. Точнее, не хочет. К тому же он весь так и подпрыгивает.

- Не похоже. Похоже, что он почти заснул.

- Спрашивал меня о духах, призраках и богах и любят ли они трахать смертных и что, если один так и сделал.

Аникс сплюнула бурую жижу в запасную кружку, всмотрелась и отодвинула подальше. - А ты что, Водичка?

- Я сказала то, что сказал бы любой.

- То есть?

- О, сказала: "Нет, Омс, я не трахала тебя, так что отвали на хрен".

Аникс кивнула. - Без сомнений, аргумент. Так... кто ты из них?

- Из них кого?

- Дух, призрак или бог? То есть богиня.

- Я его не трахала, я тут ни при чем.

- А думаешь, кто-то... того?

- Омса? Зачем кому-то трахать Омса? Нет, он просто свистит. - Она сложила руки на груди. - Вот почему он не Коготь и никогда не был.

- Может, ты права, - согласилась Аникс. - В нет ничего магического. Почти во всех Когтях есть, ты же знаешь.

- Правда?

- Разумеется! Они ассасины-маги. Это требуется доказать, прежде чем даже мечтать о вступлении в ряды.

Водичка уставилась на Аникс Фро. Издала звук, который значил... ну, что-то значил, она не знала, что именно. Затем выругалась. - Вот так всегда, чтоб меня! Как в могилах - всегда кто-то влез первым!

Подошел Глиняный Таз, взял кружку, выпил и убрел прочь.

Водичка поглядела на кружку, на Аникс, та встретила ее взгляд и поглядела на кружку, затем обе поглядели на кружку. Долгий миг спустя Аникс встала, кинула на плечо мешок с деревянными плашками. - Пойду рисовать.

- Снова свинцовой краской?

- Почему нет? У меня этого дерьма целый горшок. Главное, поменьше крутить их и вертеть. И всё.

- Может, оттого у тебя такой больной вид?

- Не больной. Фарфоровый.

Сержант Шрейка опустила кончик косы в вино, затем вставила меж полных губ и принялась сосать.

- Тебе точно нужно так делать? - сказал Вам Хана.

- Мы бросали кости, Вам, - сказала она, не выпуская косу и даже начав ее жевать. - Я проиграла.

- В вашем взводе мало людей.

- Бывало такое и прежде. Твоя репутация бежит впереди тебя. Не самая лучшая.

- Ничего не изменилось, - сказал Вам Хана с неким отчаянием, жалея, что слишком много выпил. - Удача есть удача. Госпожа дает. Но потом кто-то решил, будто у всех, кто вокруг меня, Господин отнимает. Несправедливо.

- Ты прав, - отозвалась она. - Закон Справедливости порушен. Советую подать жалобу матери-вселенной. Наилучший способ, разумеется, написать ее на черепке и бросить в пруд. Мне говорили, всегда срабатывает.

- Вы могли бы видеть во мне... знаешь, амулет.

- Могли бы, будь в тебе что-то волшебное. Правда в том, что ты самый обыкновенный. И пришел с прозвищем, намекающим, что успел его заслужить.

- Я заслужил его, потому что потерял слишком много друзей. Потому что в вашей жалкой вселенной нет вовсе никаких законов.

Шрейка погрузила косу в вино и принялась помешивать. - Моя вселенная вовсе не жалкая. В ней сплошные цветы, луга и бабочки под ярким солнцем летнего полдня. Хочешь войти?

- Так точно.

- Не бывать тому. Ты слишком обыкновенный и еще разносишь неудачи. Вот теперь мы в тебя вляпались и если переживешь нас, клянусь, Вам Хана, я сломаю Стражу Врат вторую ногу, чтобы выйти и преследовать тебя весь остаток твоей Госпожой целованной в зад жизни. И своих морячков приведу.

Он смотрел, как она сует косу в рот и чмокает, напоказ и слишком громко. - Надеюсь, ты ею подавишься, - сказал он в итоге.

- Верь в мою удачу или, знаешь, в свою. А теперь иди напивайся дальше и перди в подушку кому другому. Ладно? Я жду Штыря.

Он встал, пошатнувшись, развернулся со всем оставшимся достоинством. Ушел. Ему и так не нравился "Кабачок", а особенно в эту ночь перед отправкой. Еще хуже, теперь что-то было не так. Он не смог бы рассказать, но такое ощущение бывало и раньше. Особенно в ночи перед катастрофами. Не стоило о нем говорить, никому, ведь в прошлый раз это чувство посетило его накануне легкой расправы над сотней бестолковых разбойников.

Похоже, жизнь его нашла новую траекторию. Он падает вниз по лестнице, больно ударяясь о каждую ступень.

Снаружи он помялся, позволяя себе омыться холодным дыханием ночи. Решив, что ненавидит сержанта Шрейку. С ее намоченной в вине косой и пухлыми губами, глазами томными и зовущими, словно два пруда, подбородком острым и полным, выступающей челюстью, широкой грудью и легкой хромотой, позволяющей ступать соблазнительно даже при такой увесистой заднице. И особенно ненавидит ее ум, весь этот сарказм, сочащийся наружу змеиным ядом. А более всего ненавидит тот факт, что она может делать с широким мечом всё, что захочет. Вообразите, разрубить мужчину напополам через грудь! Не поверил бы, не увидь он этого собственными глазами.

Это случилось сразу после того, как он спас жизнь капрала Подтелеги. Или сразу до. Так или иначе, тогда. Да, она слишком мясиста в плечах, но ведь она подпрыгнула для своего подвига, внезапной атаки, подошла к тому мужику с бока - он как раз поднял обе руки, чем-то размахивая, и она нырнула под локоть. Ребра трещали, словно костяшки сапера. Хрусь! Хрусь-хрусь! А потом поток крови, и он упал, захлебнувшись.

Он ненавидел ее всю. Так ненавидел, что готов был затрахать.

Но обыкновенным мужчинам типа него не видать удачи с женщинами типа нее, отчего ненависть еще сильнее. Жалкая вселенная снова показала ему самую блеклую из гримас.

Тут он пошатнулся от внезапного озарения. "Твоя вселенная, Вам? Да, она точное твое отражение. Так было и так вечно будет. Ну, будь мужчиной и сожри это!"

Чума черных перьев на удачу Госпожи. В следующий раз, в следующей схватке, следующем что угодно он пойдет вперед, моля о рывке Господина. "Покончим. Покончи с этом, проклятый!"

И тут он упал на колени, громко испустив газы.

- Это вопрос большего блага, - говорил Кожух, - и если приходится приковать нескольких бедных глупцов к клятой стене, ну, это лучше, чем клятый континент под водой, тысячи тысяч утонувших.

- Легко сказать, - возразила Скудно-Бедно, - не тебя ведь приковали к Буревой Стене.

- Я говорю о принципах, Скудна, и к ним мы адресуемся все время.

- Но твои принципы служат лишь заглаживанию мрачных деталей, Кожух. Вот почему я твержу, что Камнедержец поступил правильно.

- Мы толком не знаем, что сделал Камнедержец, - заметил Фолибор.

Скудно-Бедно обернулась к нему. - Типично, Фолибор. Это может тебя шокировать, но незнание не помогает защите твоей позиции. Лишь подчеркивает ее пороки, уж не говорю об ужасающих дефектах образования.

Фолибор заморгал. - Ты же пустилась в личные нападки, каковое поведение славится как последняя увертка в безнадежно проигранном споре.

- Ложь. Последней моей уверткой будет врезать тебе кулаком в рожу.

- Ха! - фыркнул Кожух. - Как будто физическое насилие не есть первый признак умственной слабости.

Женщина наставила на него палец. - Именно! Что же Камнедержец сделал на Буревой Стене? Остановил сражения! Все убийства и смерти окончились после его поступка!

- И мчатся ледяные глыбы, - пропела Скажу-Нет, - блестят серпы могучих волн,

лишь камень недвижим веками. Из соли гривы скакунов, враги кружат у башни.

Готов ли сердце ты пожрать Поверженного Бога? Взойти по лестнице на бой

с его несчастной дщерью? Так унеси клинок гранита, не воздымай над головой...

Тяжеловесы застыли, у кого-то заблестели влагой глаза.

Фолибор подался назад, вздохнул. Всего-то требуется немного поэзии, чтобы не взлетали кулаки.

- А как там дальше? - хрипло спросил Кожух.

Скажу-Нет пожала плечами. - Честно, не помню.