Невысокая, сухая, въедливая, Людмила Андреевна, так её звали, со дня поселения в доме относилась к Ивану с почтением за рост и обходительность. Иван никогда не забывал с ней вежливо раскланяться, пожелать здоровья. Однако чисто соседские отношения не сблизили: Иван с утра до вечера пропадал на работе, а дети Людмилы Андреевны не забывали, к случаю и без оного, подбрасывать внуков, так что ей хватало собственных забот. В последнее же время даже редкие встречи, чтобы хотя бы поздороваться, прекратились, так как Иван стал забывать обыденный способ покидать и возвращаться к себе через дверь.

– Да… э-э… Людмила Андреевна, – растерялся он и едва вспомнил её имя.

– Вот вам, Иван Васильевич, передача, – она протянула ему сложенный лист бумаги, а сама осуждающе смотрела ему подмышку – Очень просили передать, и чтобы никто не видел… – голос её упал.

Из-под руки Ивана протиснулся к двери Сарый, а за ним, тоже пытался посмотреть, что происходит, Джордан.

– Здравствуйте! – тоном давнего знакомства поздоровался Сарый. – А мне ничего нет?

Соседка уже одёргивала руку с запиской, Иван едва успел перехватить её.

– Не беспокойтесь, Людмила Андреевна, никто знать не будет, – заверил он, заталкивая Сарыя за спину. – Спасибо!

– Ну… – покачала она головой. – Очень просили.

– Их что, много было?

– Двое. Такие… – она поджала губы, – чистенькие.

– Спасибо!

Закрыл дверь, обернулся. Сарый отпрянул, а Джордан скрылся в комнате.

– Учитель, вам что, пишут? И часто? – насмешливо осведомился Иван.

– Я подумал, если тебе, то и – мне.

– От кого это? – заинтересовался ученик.

– А тебе от кого? – нашёлся Сарый.

– Сейчас посмотрим… Пойдём в комнату.

– Разденься и разуйся, – напомнил Сарый, с укоризной глядя на покрытие пылью сапоги Ивана.

– Ну, да… Чистенькие, значит.

– А?

– Это я так. От соседки услышал.

– Чего это она так на нас грозно смотрела? – спросил Джордан.

– Чтобы не высовывался! – отрубил Иван, снимая с себя походную одежду.

Босиком прошёл в комнату, развернул лист записки.

Текст её был написан от руки, и изобиловала матерными словами – через слово. Писал Алим. Колобок, эта тварь, подонок и… остальное не для прочтения… не сознаётся в убийстве Кешки. Мало того, грешит на него, Ивана. «Видел, говорит тебя, а ты сваливаешь всё на него, свидетеля».

Алим просил о встрече, чтобы тет-а-тет с этим поганцем уличить его. Предлагал время и место, где можно найти в мире с Колобком, которого он попробует изолировать, чтобы не дёргался, и, вообще, чтобы встреча прошла без эксцессов.

Было указано и время встречи – сегодняшний вечер к часам девяти. А место…

Иван когда-то там побывал: две захламлённые донельзя комнаты в старом доме у Сенной площади, доставшиеся якобы Алиму в наследство от прабабки. Они там собрались тогда в немалой компании по случаю приезда из Казахстана ребят однополчан. Посидели хорошо. Поговорили. Иван домой добрался лишь к утру, и на работу не пошёл, завалясь спать до вечера…

Прочитав объёмистую записку и вытряхнув нецензурности, Иван уяснил заботу Алима, тем более она касалась его самого. Ведь Колобок – паршивец убил Кешку, а подставляет его. Но…

Иван почесал затылок, глянул на часы – половина шестого. Времени достаточно, чтобы помыться и поесть. Но надо ли туда идти, изобличать? Видеть толстую морду Колобка? И кто те двое, что принесли записку? Одним может быть Амин. А второй? Не Колобок же… Чистенькие…

Но и не идти, тоже не выход. По делу убийства Кешки, наверное, заведено уголовное дело. Докопаются до Колобка, значит, выйдут и на него. Вот тут-то и начнутся для него неприятности: придётся уходить в прошлое и носа в настоящее не совать.

Принятый душ не принёс облегчения. Мысль за мыслью, предположение за предположением переполняли его. Амин, поди, проговорился, кто видел Колобка в момент убийства им Кешки. Вот Колобок и городит теперь небылицы, хотя точно знает, что Иван на подобное не способен. Впрочем, а кто способен? Тот же Колобок. Разве можно было подумать, что он поднимет руку на того, с кем прошёл бои и армейские невзгоды?

Надо бы заставить Колобка пойти куда следует, и сознаться в содеянном преступлении.

Но он же приплетёт и его!..

«Чёрт, чёрт, чёрт!» – как заклинание чертыхался Иван.

На кой чёрт он тогда бросился на территорию гаражей? Ведь говорили и постоянно повторяют Учители не лезть в дела недавнего времени: отрыжкой аукнется. А он пренебрёг их советом, побежал посмотреть, захотел узнать, поймать, обличить…

Узнал и обличил, и что?

– Чёрт!

Весь облик Сарыя обвинял, укорял, но и сочувствовал. Однако он молчал. Джордан, не зная подоплёки, тоже отмалчивался.

– Учитель! – не выдержал Иван игры в молчанку, пока Сарый потчевал его и Джордана обильным не то поздним обедом, не то ранним ужином, если брать во внимание реальное время настоящего. – Знаю, что я не прав. Но я ещё учусь.

– То-то и оно, – проскрипел Сарый. – Учишься. Да. Но не у нас, а на своих ошибках, забывая, что мы тебе говорим.

– Как ни учись…

– Но подсказки надо уважать! – повысил голос Сарый. – Они же, твои дружки, того и гляди, сюда заявятся. Я не говорю о друзьях. Сам понимаешь, что ты уже отошёл от них. Как это не прискорбно. Мы все прошли через это… А именно дружки. Нужны они сейчас тебе? Здесь? О чём с ними говорить будешь?.. То-то и оно!.. Ты – ходок во времени! А что вокруг твоего бытия в современном мире тебе уже неведомо. А там сейчас кутерьма, каждый день – новое. Раздрай и усобица между людьми в твоей стране. Оттого и стреляют друг в друга. Каждый хочет стать выше над другим. У тебя Время в голове и заботы в нём, а у них – деньги, и заботы о них.

– Всё так, Учитель… Но взялся за гуж, так что надо тянуть… Но на будущее учту.

– То-то и оно! Учти, Ваня… Теперь уж что? Погрыз бы локоть, да не достать?.. И…поберегись, Ваня. Ведь ты вначале голову суёшь, а уж потом оглядываешься. – Заметив скользнувшую улыбку на лице Ивана, Сарый сурово добавил: – Не смешно, Ваня! Не смешно всё это!

– Ладно, Учитель. Ты меня наставил на путь истины, а я постараюсь с него не свернуть.

– Так куда же мы с тобой идём? – задал вопрос Джордан. – Там что, опасно?

– Никуда ты с ним не идёшь! – резко сказал Сарый.

– Не распоряжайся! Тебе-то что?

– Учитель сказал то, что хотел сказать я. Там тебе нечего делать. Это мои личные заморочки.

– Иди вон, посмотри, что по телевизору показывают, – посоветовал фиманцу Сарый.

– Что там смотреть? Одна говорильня.

– То-то. Похоже, как ты в Фимане речи свои держал. А?

– Я говорил о деле. А тут… «Поднимем благосостояние людей»… И так каждый день одно и тоже.

– Пошли на кухню. Пусть Ваня собирается.

Мысли свои, разглагольствования Учителя, опаска Джордана помимо воли настораживали Ивана. Он пытался беззаботно напевать несуществующие песни, перекладывая с одной мелодии на другую, занять себя одеванием в цивильный костюм, но нет-нет, а по сердцу, словно что-то царапало от предчувствия чего-то мерзкого. Может быть, виной тому были неожиданные воспоминания расплывшейся рожи Колобка, рассказывающего сальные анекдоты. Глаза – щёлки, похотливая улыбочка…

В половине десятого он стал на дорогу времени и реализовался на пяточке лестничной площадки второго этажа перед дверью квартиры Алима. Пахло тленом. Истоптанные ступени вели вверх и вниз. Ещё в первый раз, будучи здесь, ему показалось причудой жильцов выставлять на ступенях к стене оригинальные бутылки, горшочки, вазы. Некоторые из них, по всему, имели солидный возраст пребывания на необычном месте.

Прежде чем позвонить, Иван прислушался. Старый дом хранил молчание. Сумеречный свет белой ночи проникал сюда через давно немытое окно с решёткой. Через окно можно было рассмотреть двух парней, явно кого-то поджидавших.

Дверь долго не открывали, хотя кто-то явно подсматривал в глазок.

– Ты? – удивлённым вопросом встретил его Алим, стараясь посмотреть, что или кто находится за спиной у Ивана.