— Порок сердца? — озадаченно переспросил Белецкий.

— Порок сердца! Который надо было оперировать.

— Дорогая моя Тина, кто вам сказал такую чушь? — он явно пытался быть вежливым, и ему это почти удавалось, — У Лики не было порока сердца.

— Что?

— Вы меня слышали. — металл в его голосе зазвенел резче, — Будь у нее порок сердца, я бы ни за что не позволил ей связать свою жизнь с подмостками. С тех пор, как умерла ее мать, я удвоил заботу о здоровье Лики.

И ведь что самое интересное — он не врет.

— Но причина смерти…

— Сердечный приступ, я знаю. — перебил меня Белецкий, — Казуистика, но, к сожалению такое случается. Вадим Алексеевич подробнейшим образом разъяснил мне все о синдроме такоцубо.

— Ловушка для осьминога… — припомнила я вслух.

— Совершенно верно. Я вижу, вы тоже знаете. Вадим Алексеевич — профессионал высокого класса. А насчет порока — вы, видимо, что-то не так поняли.

— Я что-то не так поняла… Да. Так и есть. Извините.

— Не стоит. Вы расстроены. Мы все расстроены. Еще раз благодарю вас, что вы были с моей дочерью в ее… последние дни. Он протянул мне руку.

Я машинально пожала ее. Он высокомерно кивнул мне на прощанье и удалился ровным шагом, оставив меня в полуразрушенном состоянии.

Не успела я собрать себя в кучу, как завопил дурным голосом телефон в кармане юбки.

— Да, Татусь… — шепнула я в трубку, поспешно покидая фойе.

— Я поняла, что можно до пенсии ждать, пока ты позвонишь. Я уже твердо решила обидеться и не звонить тебе больше никогда, но кому тогда я буду все рассказывать?

— Таточка, дорогая, извини… — начала было я. Ну не могу я сейчас разговаривать! Но Татка перетолковала мое извинение на свой лад.

— Да ладно, не извиняйся, — великодушно разрешила она. — Что с богемы возьмешь? Лучше слушай.

— Рассказывай… — вздохнула я, выходя из театра. Проще выслушать ее.

— Ты ведь, дрянь такая, даже не знаешь, что я-таки развелась! — радостно объявила Татка.

— О! Поздравляю. — осторожно сказала я. Таткина радость частенько переходит в рыдания.

— Этот гад так мотал мне нервы под конец, что у меня адски разболелся зуб! Ни спать, ни есть… А потом щека опухла. И я побежала в ближайшую клинику. А там… Тинка, он такой… такой… — Татка едва переводила дыхание. — Нет, без зубной феи здесь не обошлось! Хоть у меня и нет камина… Это она нам устроила встречу. За то, что я была хорошей девочкой.

— Что? Что ты сказала?

— Я говорю, была хорошей девочкой.

— Нет, до этого…

— Ну… зубная фея.

— А при чем здесь камин?

— Ты что не помнишь, голова дырявая? Сама мне рассказывала во втором классе, как у тебя зуб выпал, ты спрятала его в дымоходе, а фея тебе за это…

— Татусенька… — ахнула я, — Спасибо тебе, солнце! Ты просто чудо! Прости! Я перезвоню…

Я дала отбой и помчалась к воротам. Как я могла забыть… Наша с бабушкой давняя игра… Зубная фея оставляла мне подарки в печке! В дымоходе есть такой выступ, бабушка прятала там маленькие подарки за выпавшие зубы и за то, что я была хорошей девочкой. “Фея” оставляла мне послание — дубовый листик на подушке, или ягоду, и это было знаком. Я мчалась к печке, засовывала руку в устье и шарила в дымоходе, предвкушая чудо.

И сейчас, много лет спустя, я получила свой дубовый листик от лучшей подруги. Надеюсь, она простит меня в стопятидесятый раз.

Подобрав юбку, я мчалась в бабушкин дом.

Возле моей калитки, словно черная свечка стояла Наталья Павловна.

— Тинушка…

— Наталья Павловна, извините, умоляю, не сейчас! Я потом зайду!

“Пожалуйста, окажись там…”

Руки дрожали, я никак не могла попасть ключом в замочную скважину.

Есть! Споткнувшись о порог, чуть не растянувшись, я влетела в комнату и бросилась к печке.

Сунула руку в холодное устье, давно забытым, но таким привычным движением зашарила в дымоходе. Сердце радостно стукнуло. Моя рука ухватила железную коробку.

Я извлекла ее на свет божий, подолом черной юбки отряхнула от сажи. Та самая старинная коробка из-под конфет… Я подцепила ногтем тугую крышку.

В коробке лежал белый конверт и толстая тетрадь в потертом и засаленном кожаном переплете.

.

Я открыла конверт, вытащила сложенный вдвое листок. Бабушкина рука!

“Дорогая моя Тинушка!

Если ты читаешь это письмо, значит меня нет в живых. Последние дни меня гложут предчувствия и расклады плохие, поэтому хочу подстраховаться. Я верю в твою счастливую звезду и в твой редкий дар, поэтому знаю — ты получишь письмо вовремя. Надеюсь, оно убережет тебя от опасного человека.

Я всегда старалась удержать тебя как можно дальше от него, но кто знает, возможно у судьбы свои планы на него, на тебя. И я боюсь, что если вмешаюсь, то могу сделать хуже, чем есть сейчас.

Но я могу предупредить тебя, чтобы ты была осторожней.

Этот человек — Борис Павлович Каргопольский.

Никогда не забуду тот страшный день, когда он впервые переступил порог нашего дома. В тот самый день я потеряла мать и дочь — по его вине. Но судьба сохранила мне тебя. Ты выжила в той страшной аварии без единой царапинки. Но этот день выпал у тебя из памяти. Когда ты очнулась, то не вспомнила ни вашу прогулку с прабабушкой, ни этого человека, ни самой катастрофы.

Я не хочу расстраивать тебя и возвращать в подробности того дня и следующих. Уверена, ты помнишь, как мы вместе зализывали раны и искали в себе силы жить дальше.

Но я не знаю, помнишь ли ты о своих необыкновенных способностях, которые ты утратила в день, когда потеряла родителей?

Ты предвидела события, ты видела людей насквозь, распознавала их намерения и глубоко скрытые мысли. Простая колода карт в твоих ручках становилась магическим кристаллом. Ровно до того дня, когда случилась катастрофа. Я не знала, жалеть о твоем утраченном даре или радоваться тому, что ты станешь жить нормальной жизнью. Мне казалось, такие способности ребенку не по силам.

В конце концов я решила покориться судьбе. Ей видней. Она забрала твой дар, она и вернет его, если сочтет нужным. В любом случае, сопротивляться ей бессмысленно и опасно. Но я запрещала тебе гадать и близко не подпускала к картам.

Теперь я снимаю свой запрет. Ты уже взрослая, если твой дар поведет тебя дальше, значит, такова воля Высших сил.

Сегодня Каргопольский пришел ко мне. Пришел, хотя в день аварии его сочли мертвым. Он выжил, восстановил свое переломанное тело и восстал как феникс из собственного пепла. Выглядит он так же, как почти двадцать лет назад. Мы говорили о тебе.

Он утверждает, что только ты способна снять с него заклятье, наложенное на него погубленной им актрисой и он не видит других способов. Он умолял привезти тебя сюда и дать вам встретиться. Я пригрозила ему полицией. Он сказал, что не сделает мне ничего плохого, никому не желает зла и умоляет об одном — прочесть его дневник и передать его тебе.

Я прочла. Я не знаю, что думать. Эта история похожа на бред сумасшедшего, в нее невозможно поверить, но я слишком многое видела, чтобы отрицать существование чего бы то ни было в этом чудесном мире, полном тайн, загадок и необъяснимых вещей.

Что я могу сказать напоследок? Я не стану давать тебе советов. Я всего-навсего гадалка. Мне не дано видеть будущее, и я не знаю, что делать с тем, что мне показывают.

Может быть тебе эта ноша по силам.

Прочти дневник и решай сама, как поступить.

Люблю тебя, крепко обнимаю и желаю счастья.

Твоя бабушка.”

Я дочитала письмо, вытерла глаза и взяла в руки дневник. Золотой обрез, плотная, желтоватая бумага, страницы с затертыми уголками густо исписаны мелким как бисер, изящным почерком. Чернила поблекли, порыжели от времени, и мне показалось, что страницы дневника исписаны кровью.