— Нет. Ему кто-то позвонил. Он сказал — потом поговорим. И сразу ушел. Я только наутро от вас узнала, что он уехал.

Анна Сергеевна разочарованно вздохнула.

— Он и раньше, бывало, срывался по делам. Но всегда был на связи. А сейчас — звоню, пишу… ни ответа, ни привета. Думала, может ты знаешь.

Узкая дорожка, по которой мы шли, влилась в широкую аллею, обсаженную розовыми кустами, ведущую к главному зданию. — Ты была в Господском доме?

Я мотнула головой.

— Не успела еще.

— Хочешь зайдем?

Я пожала плечами. Мне и правда было все равно. И на вежливость сил не нашлось.

— Там красиво. Пойдем покажу тебе.

Господский дом — длинное одноэтажное здание, единственное в усадьбе, выкрашенное в белый. Чуть подзолоченное послеобеденным солнцем, оно казалось вырезанным из глыбы сахара. С одного бока к нему пристроен круглый эркер с плоской крышей, огороженной балюстрадой. Получалось что-то вроде балкона, или смотровой площадки.

— Видишь этот скворечник наверху? — Анна Сергеевна показала на причудливую надстройку на крыше со стороны эркера.

— Мезонин. — машинально поправила я.

— Правильно. Но мы зовем его скворечник. Здесь Борис Павлович живет. Его резиденция. Говорят, именно в нем жила когда-то Марфа. Каргопольский, ну, еще тот, ты понимаешь… был без ума от нее, исполнял все ее причуды. Кстати, тоже был Борис Павлович. Родовые имена Каргопольских… Так вот, Марфа пожелала выходить по утрам из спальни и кушать кофе на свежем воздухе. И тогда специально для нее, пристроили эркер с оранжереей и переделали мезонин, чтобы был выход на этот бельведер.

Анна Сергеевна обвела балкон с балюстрадой длинным, пухлым пальцем.

— Видишь, как бывает… Крепостная девка. Дочь сапожника. А барином вертела как хотела. А еще говорят…

Внезапный сильный порыв ветра, со звоном хлопнув окном где-то над нами, оборвал ее на полуслове. Мы дружно задрали головы. Балконная дверь медленно приоткрылась, сверкнув на солнце чисто вымытым стеклом.

— Дверь открыта! — всполошилась Анна Сергеевна, — Надо подняться, проверить в чем дело… — она достала из поясной сумочки большую связку ключей, — Хочешь со мной на бельведер?

— Хочу.

Анна Сергеевна отперла дверь круглой пристройки и мы вошли в просторное помещение, состоящее из высоких окон, затененных тропической зеленью. Здесь было прохладно, пахло землей и известкой. В середине возвышалась мраморная колонна, обвитая лестницей.

Мы вскарабкались по ней и вышли на плоскую крышу, мощеную черно-белым мрамором — тот самый балкон с балюстрадой. На крыше стоял небольшой столик с недопитой чашкой чая на нем и плетеное кресло, в котором грустил белый плед, слегка присыпанный березовой шелухой. Стеклянная дверь, ведущая на балкон была приоткрыта. За этой дверью скрывалась святая святых — резиденция Бориса Павловича. Воронье гнездо. Я не удержалась, чтобы не кинуть туда взгляд украдкой. Но мне не удалось увидеть ровным счетом ничего, кроме плотно задернутых зеленых штор.

— Борис Павлович! — с досадой цокнула языком Анна Сергеевна, — Балкон запереть забыл. Это странно… если не сказать больше.

— Наверное, сильно торопился. — вступилась я за репутацию Каргопольского.

— Исключено. Он никогда не торопится. Все планирует заблаговременно. — отрезала Анна Сергеевна. — Поэтому я беспокоюсь.

— Тогда… может быть… зайдем, проверим, все ли в порядке?

Глаза Анны Сергеевны округлились, брови поползли наверх.

— К Борису Павловичу? В его отсутствие? Исключено. Он и гостей-то не приглашает. А ты говоришь — зайдем…

— К нему что, вообще никто не заходит?

— Никто. Для решения рабочих вопросов есть его кабинет.

Последняя фраза прозвучала сурово. Помреж явно давала мне понять, что обсуждать здесь нечего. Но меня просто разрывало от вопросов.

— А готовит он тоже сам? А убирает? Воображаю Бориса Павловича с пылесосом…

Анна Сергеевна выразительной мимикой дала мне понять, что я несу неприличный вздор.

— Но все-таки? — не сдавалась я.

— Здесь есть одна женщина. — понизила голос Анна Сергеевна, — готовит ему и убирает. Наталья Павловна. Они давно знакомы. Он вызывает ее, когда требуется.

— А у нее есть ключ?

— Нет. Он сам ее впускает. И хватит уже глупости болтать. Давай-ка лучше попробуем прикрыть дверь снаружи.

Не переступая порога, Анна Сергеевна просунула руку в балконный проем, подцепила шнурок от шторы и принялась наматывать его на фигурный шпингалет с внешней стороны двери.

Я рассеянно наблюдала, как она проделывает эти манипуляции и размышляла:

Если человек до такой степени помешан на неприкосновенности личного пространства, то даже очень быстро покидая свою крепость, он тщательно проверит все засовы и замки, все окна и бойницы, как обычные люди проверяют плиту и утюг. Это значит… значит… либо он покинул дом не по своей воле, либо вовсе его не покинул. А ведь эта нехитрая мысль достойна того, чтобы ее проверить!

Анна Сергеевна тем временем завязала шнурок на трогательный бантик и подергала дверь.

— Вроде держится. Все, уходим.

“Черта с два мы уходим! — думала я, спускаясь по винтовой лестнице, — кое-кто обязательно сюда вернется.”

Мы вышли из оранжереи, Анна Сергеевна заперла дверь и дернула ее пару раз для верности. Надежная женщина. Повезло Каргопольскому.

— Хочешь пойдем ко мне? — неожиданно предложила помреж, — Чаю попьем… Уже пять часов… а я ничего не ела сегодня. Кроме валидола.

— Спасибо, Анна Сергеевна, но… я не могу. Я лучше похожу.

— Ну смотри.

— А Вадим Алексеевич когда вернется?

— Не знаю, Тин. Не раньше вечера.

Она помолчала.

— Завтра приедет отец Лики. Я позвонила ему… сообщила…

Анна Сергеевна вытащила из кармана пачку таблеток, дрожащими руками отковырнула одну, привычным движением бросила под язык. Пахнуло ментолом. Она перевела дыхание, слегка погладила меня по плечу, развернулась и пошла.

И я пойду. Мне лучше ходить. Я не могу сейчас быть на одном месте и валидол мне не поможет. Мне остается только ждать Вадима и… ночной темноты.

Нехорошо было отказываться от радушного предложения Анны Сергеевны. Ей сейчас отчаянно нужен кто-то, с кем она могла бы обмениваться ничего не значащими словами. Но этот кто-то — не обязательно я.

А вот интересную мысль, озарившую мою голову на крыше Господского дома, никто за меня не додумает.

Итак: либо Каргопольский покинул дом не по своей воле, либо он его не покидал.

Первое соображение казалось мне сомнительным. Каргопольский не из тех людей, кто подчиняется чужой воле. Мне вспомнилась фраза Вадима, о том, что Борис Павлович умеет особым образом воздействовать на людей. Это чистая правда. Вон, Анна Сергеевна, женщина-генерал. Всей труппой командует, а Бориса Павловича слушается беспрекословно, даже когда его нет рядом. Да и я сама, чего уж скромничать. С первого взгляда Каргопольский показался мне отвратительным типом. И вот я здесь. Борис Павлович цыганский табор заставит плясать под свою дудку. И дело не в том, что он платит всем нам зарплату. В его взгляде есть что-то такое, чему невозможно сопротивляться. Гибрид паутины и льда. Не могу представить себе человека, подчинившего Каргопольского своей воле.

Гораздо больше мне нравится второе соображение — Борис Павлович затаился где-то поблизости.

— Ну и зачем ему это? — встрепенулся мой бдительный друг.

— Не знаю пока. Сейчас это неважно. Думаю, Лика узнала что-то, что ей знать не полагалось. И это “что-то” было опасно для Каргопольского.

— Что может быть для него опасно?

— О, Господи! Не знаю же! Но узнаю, будь уверен.

— Ну-ну…

— Баранки гну. Алиби — знакомое слово? Борис Павлович изобразил внезапный отъезд, а сам спрятался где-то поблизости и убил Лику.

— Но тогда выходит, что у Лики был роман с Каргопольским… Все твои теории строились на том, что Лике грозит опасность со стороны любимого.