— Текст знаешь?

— В общих чертах…

Я ухватилась за его руку, поднялась с пола, как положено, крепко прижимая тетрадь к седалищу.

— Ну так вперед. — скомандовал Борис Павлович, продолжая крепко держать меня за руку.

Я пожала плечами, освободила свои пальцы, ничего не понимая, вскарабкалась на сцену.

Там уже стояла выгородка гостиной. Похожая на ту, что была в первой сцене, только ломберный столик с разбросанными картами стоит ближе к центру. Чуть поглубже — диван с резной спинкой раскрыл свои мягкие объятия. Рядом небольшая банкетка.

— Тина, подходишь к столику и перебираешь карты. — слышу я команду Каргопольского.

Довольно банальное начало, но слово режиссера — закон.

Я подхожу к столику, начинаю перебирать карты и привычным жестом, почти машинально переворачиваю три из них.

Пятерка пик. Тройка пик. Туз червей.

Что-то знакомое в этом сочетании… Пики, черви… это мечи и кубки.

Значит — Пятерка Мечей, Тройка Мечей, Туз Кубков. Эти же карты выпали, когда я спрашивала о причине бабушкиной смерти!

Сердце колотится в ушах, мне кажется, его стук слышен в зале.

— Вы одни, мадам. — слышу я за спиной голос Каргопольского.

Чертов фокусник! Вылез на сцену вместо Аркадия и не предупредил меня!

Ну ладно, сейчас я тебе устрою…

Я роняю карты. Те самые три, что перевернула. Каргопольский бросается их собирать.

Я роняю еще одну. Она падает картинкой вверх. Король пик. Он же Король Мечей. Каргопольский поднимает карту и протягивает мне.

— Не стоит… — произношу я слабым голосом, — кто-нибудь из слуг…

— Я так рад вас видеть. Жаль, что наша прогулка не состоялась.

Последние слова Каргопольский произносит медленно и значительно. Я понимаю, что они адресованы не мадам де Турвель, а Тине Блаженной.

— И мне жаль. — отвечаю я мимо текста, глядя на него в упор.

Я слышу, как в зале стихает обычный шепоток, все внимательно наблюдают за происходящим на сцене.

— Через неделю мои дела здесь должны быть закончены. — произносит Каргопольский с интонацией, достойной Вольфа Мессинга.

— Вот как…

— Однако, может получиться так, что я не смогу… уехать.

Снова не по тексту.

— Ну что вы. Вы должны ехать.

Я с трудом отцепляюсь от крючков его глаз, отворачиваюсь и иду к дивану, чувствуя, как он буравит мне спину взглядом.

— Вы по-прежнему хотите от меня избавиться? — спрашивает меня Каргопольский.

— Я хочу, чтобы моя благодарность к вам осталась неизменной. — отвечаю я, опустившись на диван.

Я верю в то, что говорю, в отличии от мадам де Турвель, которая сама не знает, чего хочет. А я знаю. Я хочу чтобы рассеялись мои сомнения. Хочу выходить на сцену со спокойной душой. Хочу, чтобы мое сердце надрывалось только от выдуманных трагедий.

А вот чего хочет от меня Каргопольский, по-прежнему остается загадкой.

— Мне ни к чему ваша благодарность. — жестко говорит он, — Я жду от вас… — два шага ко мне, — чего-то более… — еще два шага, — существенного. Последнее слово пришлось на последний шаг, и он опустился на колени возле меня.

В зале стоит мертвая тишина. Все пристально следят за нами, даже Анна Сергеевна не реагирует на нашу отсебятину.

— Господь наказывает меня за… легкомыслие. Я была уверена, что это не может со мной произойти.

— Что “это?”

Я молчу. Он берет меня за руку и повторяет:

— Что “это”?

Он крепко сжимает мои пальцы и смотрит на меня так, что все плывет перед глазами. В ушах звенит от тишины в зале. Я отворачиваюсь.

— Взгляните на меня…

Он так произносит эти слова, что я не могу отказать. Какой же актер этот Каргопольский! Я поворачиваю голову к нему, и в этот миг он поднимает руку и отбрасывает со лба прядь волос и я вижу белый шрам, похожий на цветок.

Мне страшно. Мне плохо. Я пытаюсь закрыть глаза свободной рукой, но Каргопольский перехватывает ее.

— Имейте сострадание. Отпустите. — произносит он с тоской и смотрит своими черными дырами. Я чувствую, как меня начинает затягивать.

"Отвернись, не смотри, закрой глаза, беги!" — подсказывает мне инстинкт, но я ничего не успеваю сделать.

В глазах темнеет, словно я погружаюсь в толщу воды. Я задыхаюсь. Мучительным усилием отталкиваюсь от дна и поднимаюсь на поверхность. Прямо передо мной качается белая кувшинка. Нет, это шрам в виде цветка у человека, склонившегося надо мной.

— Нужно отнести ее домой. — произносит он, — Где вы живете?

Я хочу ответить, но язык не повинуется. Снова все погружается в темноту.

Какой мерзкий запах… Как я оказалась в общественном сортире? Вонь становится невыносимой, кажется, она сверлит голову изнутри…

Я дергаю головой, пытаясь, увернуться, открываю глаза. Надо мной склонилось лицо Вадима. Он водит возле моего лица ваткой, от которой несет нашатырем.

— Тина, ты слышишь меня?

— Слышу.

— На воздух. — командует Вадим и вместе с кем-то, кажется с Аркадием, они помогают мне встать.

— Где… Борис Палыч?

— Я здесь, Тина. Извините, я не думал, что вы так войдете в роль…

— Ничего. Вы просто… были очень убедительны.

Я пытаюсь улыбнуться, но зубы стучат.

Вадим и Аркадий помогают мне сойти со сцены и ведут к выходу.

— Учись, Аркаша! — слышу я за спиной трубный голос Анны Сергеевны, — Играть надо так, чтобы актрисы в обморок падали!

Я решительно пресекла попытку вести меня под руки, относительно бодрым шагом вышла из театра и спустилась по лестнице, споткнувшись всего раз.

Плюхнувшись на скамейку возле входа, я заметила, что Аркадий испарился где-то по дороге. Я сделала слабую попытку последовать его примеру и шмыгнуть обратно в театр, но не тут-то было.

— Десять минут на воздухе! — строго сказал Вадим, — Минимум. Как врач говорю.

— Все нормально со мной!

— Обморок был глубокий. Вам, барышня, сердце бы проверить.

Я бросила на него злобный взгляд и снова попыталась улизнуть.

— Хочешь обследоваться? Устрою. — пригрозил Вадим, возвращая меня на скамейку.

— Ненавижу врачей. — пробурчала я себе под нос.

Вадим пропустил мой выпад мимо ушей.

— Раньше такое бывало?

— Не бывало. — мрачно отрезала я.

— Предвестники? Дурнота, головокружение?

— Ну, было… — неохотно призналась я, — Как в тот раз.

— Тот раз? А говоришь, не бывало.

— Я тогда в обморок не падала. А в глазах темнело. Когда ширму уронила.

— Оба раза на сцене… — задумчиво протянул Вадим.

— Опять мистики нагоняешь?

— Я бы на твоем месте не паясничал.

Его тон не предвещал ничего хорошего. В воздухе запахло грозой, точнее больницей. Ну уж нет, здесь ему не виварий. Я решительно поднялась со скамейки.

— Все. Десять минут прошло. Пойду-ка я поработаю. Если опять хлопнусь в обморок, запишусь к тебе на прием. — попыталась я пошутить и занесла ногу на первую ступеньку.

— Не хлопнешься. — уверенно сказал он мне в спину.

С чего бы такая перемена? Минуту назад он угрожал мне обследованием. Я притормозила, но не обернулась.

— Почему ты так уверен?

— У тебя сцена с Аркадием?

— Да.

— Значит не хлопнешься.

Я обернулась к Вадиму, но ногу со ступеньки не убрала.

— Почему?

— Потому что не с Каргопольским.

— В каком это смысле?

— Во всех.

Поколебавшись немного, я сделала пару шагов обратно к скамейке и остановилась на безопасном расстоянии.

— Говори, раз начал.

Вадим откинулся на спинку, положил ногу на ногу.

— Борис Павлович… не совсем обычный человек. — Пауза. — Он умеет оказывать особое влияние на людей, вроде тебя.

— Что за люди “вроде меня”?

— Сверхчувствительные. Восприимчивые.

— Мерси. Но комплимент сомнительный. И хватит говорить загадками!

— Почему ты согласилась уехать из Питера в эту глушь? Как он тебя убедил?