Задержанный недоверчиво мотнул головой и переключился на Самарина:

— А вы? Вы с ней заодно, да? Глаз у вас бесовской. Зелёный. Зелёный! Окружили, окружили демоны…

Мужчина принялся раскачиваться на стуле, подвывая.

— Семён, — Митя понял, что ему надоел этот цирк. — Звони-ка на «Канатчикову дачу». Кажется, это их клиент. У нас всё равно арестантские переполнены.

Мощные санитары из Дома умалишённых (а иных в это заведение не берут) прибыли быстро. Задержанный при виде двух молодцов в белых халатах расслабился и заулыбался:

— Ангелы! Ангелы явились ко мне божьей благодатью! От бесов спасти!

— Они самые, — один из санитаров моментально оценил обстановку. — Спасать тебя пришли, горемычный ты наш. Сейчас вот бесы наручники снимут, а мы тебе ангельскую хламиду наденем. Белую, красивую. Нравится? Пойдёшь с нами ангелом работать? — медбрат развернул в руках смирительную рубашку.

— Пойду, пойду! — быстро закивал головой задержанный. — Ангелом буду!

— Вот и славно, вот и хорошо, — второй санитар ловко надел на мужика рубашку, обмотал длинные «хвосты» рукавов вокруг талии и крепко затянул на спине.

— А руки-то пошто повязали? — заволновался вдруг новый «ангел».

— Так это… Сейчас крылья резаться начнут. Чтоб не расчесал, значит.

— А-а… крылья. Это хорошо.

Новый пациент «Канатчиковой дачи» безропотно дал увести себя на улицу.

— П…ц! — резюмировал задержавшийся второй санитар. — Третий за день! У нас уже палаты переполнены, в коридорах приходится класть.

— Арестантские тоже забиты под завязку, — поделился Митя.

— Ясно. Всеобщее помешательство. Странно, что в мае. У нас пик обычно на март приходится. Весеннее обострение. А тут припозднились что-то.

— Май — месяц маетный. Вот и маются все. От жары, видать, — заметил Семён.

— Скорей бы закончился уже. Неделя осталась. Ну, бывайте, служивые. Удачи, — санитар ушёл.

Через полчаса Дмитрий с Семёном тоже вышли на улицу. Труп «ведьмы» как раз увозили в катафалке, а вот служебного автомобиля возле подъезда не обнаружилось.

— А забрали его, — сообщил уличный городовой. — В Подколокольном большая драка — институтские против хитровских. — Но вам сказали не приезжать, сами управятся.

— Пройдёмся пешком, тут недалеко, — решил Дмитрий.

Горбунов вздохнул, но возражать не стал.

— Действительно массовое помешательство какое-то, — Митя замедлил шаг, пытаясь приноровиться к неторопливой походке сотрудника. — Ты когда-нибудь видел такое?

— Видел. Лет тридцать назад. Когда марксисты воду мутили. Вот примерно так же было. Молодёжь по улицам шлялась. Глаза безумные, с оружием, кричат. Кражи, грабежи, драки… Ну, тогда быстро все пресекли, не церемонились, как сейчас.

— Дума третий день заседает. Обсуждают свободу печати. Спорят, не пора ли её ограничить.

— Давно пора. А то, ишь, анархию развели. Надеюсь, гласные с этим непотребством покончат.

— Сейчас даже я готов с ними согласиться, — признал Дмитрий.

Некоторое время шли молча. Очередной поворот открыл взглядам обоих удивительную картину — толпу нарядно одетых барышень возле церкви.

— Это ещё что? — удивился Митя. — Гимназистки что ли? Пришли помолиться святому Тирусу перед экзаменами?

— Если бы, — поморщился Семён. — Церква святого Орхуса. Дары магу смерти они принесли. «Невесты». Так они себя называют. Каждая считает, что она избранная и достойна бессмертия.

— Что за бред? Они газет, что ли, начитались?

— Не без того. Сам же видел. А у них натура впечатлительная. Вот и ринулись все. За этой, как её… романтикой.

— Сумасшедший дом.

К Орхусу обычно ходят старушки и вдовы — помолиться за тех, кто покинул этот мир. А тут такой внезапный… праздник красоты и молодости. Барышни выглядели взволнованными и возбуждёнными. Большинство держало в руках горшки с засохшими цветами, некоторые принесли сломанные часы и разбитую посуду, другие прижимали к груди свёртки с пеплом и угольками. Орхусу принято дарить то, что мертво или не подлежит восстановлению.

На входе человек в длинной рубахе алтарника придирчиво осматривал дары.

— Что у вас в коробке? Открывайте! Что это?

— В…оробей, — заикаясь ответила очередная барышня.

— Вы с ума сошли? Какой воробей! Объявление читайте! Русским языком же написано!

Служитель ткнул рукой на большой, явно новодельный плакат: «Убедительная просьба к прихожанам! Не оставлять в качестве подношений мёртвых животных! Насекомые допускаются. Подношения должны быть в чистой таре и добыты честным путём. Спасибо за понимание. Благословит вас Жизус. Администрация Храма св. Орхуса».

Барышня, зарыдав, убежала в конец очереди. Следующая прихожанка гордо продемонстрировала алтарнику горшок с мумифицированной геранью.

— Проходите.

Митя был сбит с толку от нереальности происходящего.

Мир явно сошёл с ума.

— Начнём, пожалуй, по порядку, с восемнадцатого века. Все согласны? — Орест Максимович оглядел свою небольшую группу, собравшуюся перед входом в Третьяковскую картинную галерею.

— Да, — нестройно согласились ученики.

Последнее занятие на курсах рисования Ганеман предложил провести не в классе, а в музее: «Техники и методики я вам уже рассказал, а вы в них достаточно попрактиковались. Давайте же посмотрим, как эти принципы и приёмы применяют настоящие мастера». Большинству идея пришлась по душе. Сидеть в душноватой студии, когда на улице конец мая и погода практически летняя, никому не хотелось.

Собрались у Храма Жизуса Чудотворца, чтобы немного пройтись пешком. Пришли, правда, не все — пятеро юношей из группы, Соня с Полиной и сам преподаватель. Анисим до сих пор так и не появлялся.

Как же хорошо просто гулять по городу, когда все экзамены успешно сданы. Соня прятала лицо под кружевным зонтиком и радовалась свежему ветерку, который играл подолом лёгкого муслинового платья в белый горошек. Юноши тоже оделись по-летнему, и даже учитель сменил неизменный жилет на светлый льняной костюм. Полина шагала чуть впереди, засунув руки в большие карманы полосатой юбки. Как подруга гуляет на таком ярком солнце и даже без шляпки?

— Ты же сгоришь, прячься под зонт, места хватит, — заволновалась Соня.

— Вот ещё! — рассмеялась Полина и запрокинула голову наверх. — Между прочим, загар полезен!

Сонина мама загара боялась, как заразного тифа. Когда Софья в прошлом году нечаянно задремала на солнце (всего-то на полчаса), Анна Петровна пришла в ужас и целую неделю потом заставляла мазаться кефиром и сметаной. Рыжие, увы, загорают плохо. Кожа красная как у индейца становится. А Полине всё нипочём — вон, руки и шея уже стали золотистыми. Везёт же некоторым.

— Прошу заметить, Большой Каменный мост и прилегающие набережные — прекрасные места для пленэрной живописи, — рассказывал по пути Ганеман. — Здесь всегда замечательное освещение и превосходный вид в любую сторону. Можно писать пейзажи, городские постройки, портреты …

На мосту, прямо на камнях, сидели несколько художников и увлечённо делали наброски. Соня заметила, как один из них стремительно зарисовал деловитый профиль Полины Нечаевой.

* * *

В помещениях галереи Третьяковых царили прохлада и тишина. Группа неспешно переходила из зала в зал, рассматривая полотна и обмениваясь впечатлениями. И хотя Соня бывала здесь часто, каждый раз отыскивала что-то новое.

Однажды, помнится, в период еженедельных прогулок с гувернанткой решила посчитать на картинах котиков. Нашлось восемь. Собак оказалось больше — четырнадцать.

На картине «Сватовство майора», у которой они сейчас остановились, котик есть. Не все его сразу замечают. Посетители обычно смотрят на испуганную невесту, на её сердитую мать, на довольного жениха, который лихо крутит ус, и других персонажей. Их там много, у каждого свой характер и эмоции, чувствуется напряжение и накал сцены. А в это время в углу расслабленно сидит и умывается, как ни в чём не бывало, кошка.