Соня продолжала идти.

— Глаша! Аглая! — снова громкий голос.

Софья покрутила головой. Слева на скамейке сидела старушка с маленьким мальчиком, справа лохматая собака увлечённо выкусывала из шерсти блох.

— Глаша, подождите! — послышалось практически за ухом.

Соня резко обернулась:

— Это вы мне?

— Конечно, вам! Глаша, здравствуйте, вы меня не помните?

Соня внимательно рассмотрела собеседника. Блондин. Мужчина лет тридцати. Запавшие глаза на худом лице. Знакомая внешность. Память подсказала почти сразу:

— Чижов. Сергей, — сказала Соня.

— Всё-таки помните. А я кричу, кричу, а вы не слышите. Уже думал, что обознался. Так надеялся вас снова встретить, и всё не выходило, а тут вот…

— Здравствуйте, я тоже очень рада, — соврала Софья.

Радости на самом деле никакой не было. Откуда он тут взялся? Только отвлёк от мыслей.

— Извините, я просто задумалась, не услышала сразу.

— Вы не торопитесь? Может быть, пройдёмся по бульвару? Погода замечательная.

— Да, пожалуй. Отличная идея.

Видимо, быстро отвязаться от журналиста не выйдет. Ну, да ладно. Надо же как-то скоротать время до объявления результатов.

— Я так рад, что вас встретил, вы не представляете.

— Неужели?

— Да-да! Я ведь последовал вашему совету. Помните, вы зимой говорили, что мне нужно написать большой репортаж об интересном деле? Я его написал! Может, вы видели? Про убийство в Сокольниках. Автор — «Щегол». Это мой псевдоним.

Вот оно что! Так это он сочинил ту бредовую статью про тайное общество, после которой гимназистки как с ума посходили.

— Вы были правы, — продолжал восторженный Чижов. — Главное — это увлекательная история. Вы не представляете, какой поднялся резонанс! Тиражи были сумасшедшие, пришлось допечатывать. Я так вам благодарен. Давайте, я угощу вас кофием? Вот как раз кондитерская по пути.

— Нет, спасибо, — мотнула головой Соня. — Что-то не хочется. Я читала ваш материал. Скажите, а где вы раздобыли сведения, о которых написали? Ну, вот эти — про мистическую секту и их главаря, который якобы красив как Аполлон…

— Знаете, Глаша, один из принципов работы журналиста — не раскрывать своих источников. Но по секрету скажу вам так — мои источники многочисленны и довольно убедительны. Видите, какая шумиха поднялась?

— А если они убедительны, почему вы не поделились информацией с полицейскими? — спросила Соня.

— Полиция? Вы так наивны, милая Глаша. Они же бездельники и тупицы. Полагаете, они ищут душегуба? Смешно. Найдут какого-нибудь бедолагу и повесят вину на него. Сами информацией делиться не хотят. Я уверен, у них просто ничего нет. Сказать нечего. А мои версии по крайней мере складываются в захватывающую историю. Между прочим, даже коллеги из Санкт-Петербурга звонили, интересовались.

— То есть, вы просто собрали слухи и выдали их за истинные факты?

— Зачем вы так говорите? Любые догадки имеют место быть озвученными. Это свобода печати, милая Глаша. Вы просто ещё слишком молоды и не понимаете.

Соня резко остановилась и посмотрела на собеседника в упор.

— Знаете, я всегда полагала, что главный принцип работы журналиста — говорить правду.

— Правда, дорогая Глаша, не всегда однозначна. В этом суть нашей работы. Сухие факты неинтересны, безжизненны. Журналист может тасовать их вместе с измышлениями, гипотезами, намёками как карточную колоду. И расклад всегда будет разным.

— Особенно, если карты краплёные, да?

— Не ожидал от вас услышать такую бестактность, — озадачился Чижов.

— А я ещё не всё сказала, — рассердилась Соня. — Вы ужасный человек, Чижов. Вы хуже душегуба, который убивает девушек. Он хотя бы по одной их отравляет, а вы травите сразу тысячи человек своими байками. Пишете всякую чушь, а девушки потом мечтают стать «невестами» изувера. То, что вы делаете — так же чудовищно. И полиция, между прочим, не сборище бездельников и тупиц. Они хорошие, честные люди и в отличие от вас действительно ищут правды и справедливости. Мне искренне жаль, что я с вами знакома. Вот теперь всё.

— Вы… Вы, наверное, сегодня плохо себя чувствуете. Такое бывает с барышнями. Может, присядете? Вы совсем на себя не похожи, я вас не узнаю.

— А вы меня и не знаете. И, кстати, я не Глаша. Я Софья.

Соня с вызовом посмотрела на вытянувшееся лицо журналиста, развернулась и пошла прочь, звонко печатая шаги по камням мостовой.

Главное, не сбиться. Спину держать. Нет, ну каков негодяй, а?

* * *

— А-а, Загорская… Вы, как всегда, последняя, — учитель Лыткин складывал тетради в пустой аудитории, — Не в смысле успеваемости, а по времени. Курсистки-то ваши уже полчаса как всё узнали. Не волнуйтесь, у вас «отлично».

— Я рада, — Соня кивнула. Другого она и не ожидала.

— Мне понравилось ваше рассуждение о необратимости зла. О том, что с каждым преступным шагом оно спускается в сужающийся тоннель, тем самым закрывая себе оба выхода. Это любопытно.

— Спасибо.

— Завтра французский язык в десять. Умоляю вас, Загорская, не опоздайте.

— Я постараюсь. Всего доброго.

Домашние отреагировали на очередную «пятёрку» ожидаемо. Мама благожелательно кивнула, а кухарка Варя на радостях затеяла любимые Загорской-младшей ватрушки с творогом и яблоками. Запах свежей выпечки уже потянулся из кухни, но, как ни странно, оставил Соню равнодушной.

Странный день. И странные ощущения. Вроде бы, надо радоваться очередной маленькой победе, но почему-то совсем не получается. То ли дурочки-одноклассницы тому виной, то ли вызывающее бахвальство журналиста Чижова. Ещё имел наглость заявить, что она сама ему подсказала написать интересный репортаж. Ну, да, подсказала, но имела в виду совсем другое! Разве можно так откровенно врать людям и гордиться этим? От таких статей могут быть ужасные последствия, неужели Чижов этого не понимает? И в полиции наверняка из-за этого прибавилось проблем.

Соня рассеянно постукивала пальцами по телефонному аппарату. Страсть как хотелось обсудить произошедшее с Митей. Как назло, в последние недели он постоянно был занят. Может, на этот раз повезёт?

После долгих томительных гудков в трубке раздался сухой голос Вишневского:

— Убойный отдел. Слушаю вас.

— Здравствуйте, Лев Янович. Это Софья Загорская. А можно мне услышать Ми… Дмитрия Александровича?

— Добрый вечер, Софья. К сожалению, его нет на месте. Неотложные дела.

— Я понимаю, — вздохнула Соня. — В последнее время у него постоянно дела.

— Мне жаль, — посочувствовал в трубку Вишневский. — Увы, Софья, обстановка в Москве сейчас крайне неспокойная, в Сыскную полицию поступает много заявлений от граждан. Криминальный фон крайне высок вследствие эпатажных заявлений прессы. Работаем, можно сказать, в авральном режиме.

Официальный ровный тон Вишневского подействовал на удивление успокаивающе. Соне даже стало немного совестно. У людей там куча серьёзных занятий, а она со своими глупыми переживаниями лезет.

— Передать Дмитрию Александровичу что-нибудь? — осведомился на прощание Лев.

— Да. Передайте, пожалуйста, что я… — Соня на секунду запнулась, — Что я сдала литературу на «отлично». Это всё. Спасибо.

* * *

Очередное «мистическое» убийство случилось в доходном доме на Малой Якиманке. Уже пятое за месяц. Прямо поветрие какое-то. Ревнивый муж заподозрил супругу в ведьмовстве, придушил в разгар ссоры, после чего сам вызвал полицию.

— Родинку, родинку видите? — пытался размахивать задержанный руками в наручниках, указывая на лежащее на полу тело. — А не было! Говорю же, ведьмой стала! Родинка — верный знак!

— Это мушка, — Горбунов нагнулся над темноволосой женщиной. — Ненастоящая родинка. Приклеенная.

— Врёте! Вы с ней сговорились! А ворон? Чёрный ворон весь день за окном сидит! Зыркает глазом! Ворон — это верный знак! Смерти знак!

Семён флегматично покосился в сторону окна:

— Это голубь. Сизый. И у него, кажется, крыло сломано.