Тори помнили, что осенью 1688 г. «принц Оранский провозгласил, что не имеет никаких претензий на корону»[1059]. Согласно сообщениям одного из представителей этой партии, Дж. Рересби, после коронации Вильгельма III и Марии II некоторые видные лидеры тори начали «раскаиваться» в том, что «оказали принцу активную поддержку»[1060]. Согласно сведениям того же источника: «Герцог Сомерсет, граф Бэрлингтон, граф Скарсдейл и некоторые другие лорды, которые ранее активно действовали в поддержку принца» Оранского, «заявили, что события достигли размаха, которого они не ожидали» и «что они не думали, что принц выскажет претензии на корону»[1061]. Многие представители партии тори, большая часть которой состояла из земельных собственников, были недовольны активной военной политикой Вильгельма III, финансировавшейся, главным образом, за счет повышения поземельного налога[1062]. Часть тори (впрочем, как и вигов) полагала, что войны, которые велись Вильгельмом III, не отвечали национальным интересам, и британские солдаты умирали за нидерландские интересы[1063]. Многие английские политики считали, что вся британская колониальная торговля работает на нужды военной машины Аугсбургской лиги. Яркий представитель партии тори Дж. Рересби не без сарказма отмечал еще в конце декабря 1688 г., что «был назначен фестиваль в знак благодарности за прибытие Его Светлости [Вильгельма Оранского — К.С.], как было сказано, «чтобы избавить нас от папизма и рабства», однако выражение радости со стороны населения не было «столь значительно, как ожидалось»[1064].
Крайние виги обвиняли Вильгельма III в предательстве «Славной революции». Они заявляли, что события 1688–1689 гг. явились комбинацией иностранной интервенции и внутридинастической борьбы между двумя одинаково амбициозными монархами. Многие виги-радикалы считали, что политическая модель, насаждавшаяся новым королем и его ближайшим окружением, чрезвычайно далека от того, что они понимали под «революционными принципами»: происходила дальнейшая централизация власти, основные прерогативы монарха остались практически в неприкосновенности, сохранилось право королевского вето в судопроизводстве, по-прежнему министры назначались короной. Радикальные виги заявляли, что существующие законы недостаточно гарантируют права и свободы личности, процесс судопроизводства законодательно не защищен от политического вмешательства, правительство Вильгельма III, как и его предшественника, регулярно допускает нарушения «Хабеас корпус акта». Вигские радикалы выступали против практики тайных арестов, которым среди прочих подвергали и якобитов, и против применения пыток при дознании. Виги были недовольны сотрудничеством Вильгельма III с умеренными тори и тем, что после 1688 г. на ряд высших государственных постов были назначены люди, «очернившие свою биографию» при прежнем режиме (такие, как граф Сандерленд). Сектанты, составлявшие значительный процент в вигской партии, были недовольны границами веротерпимости, установленными при Вильгельме III, считая их менее широкими, чем те, что были гарантированы декларациями Якова II[1065].
Некоторые виги-радикалы надеялись, что «Славная революция» заставила Якова II пересмотреть свои политические взгляды, и были готовы поддержать его реставрацию, если низложенный Стюарт примет ряд их условий: откажется от курса на усиление королевской власти, прекратит поддерживать католиков и предоставит широкую амнистию[1066].
Для иллюстрации позиции значительной части крайних вигов в первые годы правления Вильгельма III достаточно привести несколько наиболее ярких примеров. Согласно данным источников, в 1690 г. в контакты с Яковом II и его приближенными вступил известный республиканец и бывший участник восстания Монмута майор Джон Уайлдмен[1067]. И.В. Кеткова (Фадеева) сообщает любопытные сведения из его предшествующей биографии: «бывший левеллер, памфлетист, участник диспутов в Совете армии во время гражданской войны»[1068].
Примерно в это же время активным деятелем якобитского движения стал шотландец Роберт Фергюсон. Дж. Рересби в своих мемуарах дал ему краткую, но яркую характеристику: «архипресвитерианский проповедник и мятежник»[1069], которая полностью подтверждается его предшествующей политической деятельностью. Во время Английской революции середины XVII в. Р. Фергюсон был одним из немногих, кто поддержал в Шотландии режим О. Кромвеля. В период Реставрации он стал известен благодаря памфлетам против Карла II и активной поддержке «Билля об исключении герцога Йорка из престолонаследия»[1070]. В своих мемуарах Яков II отмечает его причастность к «Райхаузскому заговору» 1683 г.[1071] И.В. Кеткова (Фадеева) отмечала, что Р. Фергюсон во время восстания герцога Монмута стал его «политическим советчиком и главным по пропаганде»[1072]. В 1688 г. «Фергюсон-Заговорщик» (как его называли в Шотландии) поддержал «Славную революцию», однако разочарование в Вильгельме Оранском вскоре привело старого республиканца в лагерь якобитов. По сведениям правительственного информатора М. Кроуна, в 1690 г. Р. Фергюсон по ходатайству Джеймса Монтгомери и графа Эннандейла, вновь вступившего в контакты с якобитами, получил от Якова II прощение за свою предшествующую политическую деятельность[1073].
После «Славной революции» на стороне Якова II выступил и другой радикальный виг — шотландец Джон Кохрен. Примечательно, что практически всю предшествующую жизнь известный мятежник посвятил борьбе с этим монархом. В 1683 г. Дж. Кохрен принял участие в «Райхаузском заговоре», в 1685 г. — в восстании графа Аргайла, в 1688 г. — в подготовке «Славной революции»[1074]. Почти все 1680-е годы шотландский виг был вынужден скрываться в Нидерландах. Однако, пережив, как и многие его соратники, разочарование в «Славной революции», Дж. Кохрен с 1690 г. начал оказывать пособничество якобитам[1075].
Складыванию единой оппозиции из якобитов, «высоких тори», «неприсягнувших», крайних вигов и республиканцев способствовало назначение Вильгельмом III на ряд высших государственных постов своих соотечественников и награждение их британскими титулами. По всей видимости, принц Оранский пытался создать опору своей власти в Британии и поэтому привлек в новое правительство своих старых соратников еще по оранжистской партии в Нидерландах. Наибольшую ненависть англичан вызывал Ганс Виллем Бентинк, который был пожалован титулом графа Портленда, посвящен в «кавалеры Ордена Подвязки»[1076] и, кроме того, активно вмешивался в британские дела. Более осторожную позицию занимали граф Зюлейстен и дядя британского монарха — Хенрик ван Нассау-Аувервек. Тем не менее, и они не были свободны от нападок британских политиков[1077].
Английские дворяне были возмущены тем, что с приходом к власти Вильгельма Оранского «некоторые аристократы были смещены со своих постов и должностей», «поскольку они оказались готовы служить ему не столь ревностно, как он себе воображал»[1078]. Многие британские политики воспринимали назначение иностранцев на высшие государственные посты как оскорбление своих национальных чувств и заявляли, что Англией правит «голландская хунта»[1079]. В частности, в апреле 1689 г. маркиз Галифакс в частной беседе отметил, что многие в Англии «ненавидят голландцев, и скорее согласятся повернуть в сторону папистов» — Якова II и его приближенных[1080]. Дж. Рересби писал: «Англикане ненавидят голландцев». Маркиз Галифакс добавлял: «При нынешнем положении вещей, если бы король [Яков] стал протестантом, то не прошло бы и четырех месяцев», как он вновь бы оказался на престоле[1081]. Такого же мнения придерживался и лорд Белейсис, который отмечал, что достаточно Якову II принять протестантизм, как «его реставрация станет возможной в самое ближайшее время»[1082]. По словам Дж. Рересби, представитель оранжитского лагеря — «лорд Дэнби пошел еще дальше и утверждал, если бы он [Яков II — К.С.] оказал поддержку нашей религии, что легко могло быть сделано, то противостоять ему стало бы очень сложно»[1083].
