Сахнов был очень доволен, он теперь, как женился, стал трезвенником, бережет себя для потомка…
Но на другой день Юзеф все же где-то добыл мне штоф водки.
— Выпейте за победу, пан офицер!..
Я позвал на пиршество своих комвзводов. Едва мы сделали глоток-другой за скорую победу, меня вызвали в штаб полка. Сахнов заложил сани.
— Небось вызывают сообщить, что в звании вас повысили.
Возможно, он прав…
* * *
Однако вызывали меня совсем по другому вопросу. Из штаба армии прибыли два офицера по важному делу. По этому случаю командир дивизии созвал совещание. Окончилось оно только в полночь.
Все уже собирались разъезжаться по частям — я сел в сани. Вдруг слышу, генерал говорит командиру полка:
— Холодно. Не мешало бы по стопочке пропустить…
— Да где же ее взять? — развел руками командир полка.
Генерал хитро подмигнул мне:
— А ну, герой-кавказец! Может, чем попотчуете?
— Если только чаем, товарищ генерал, — хмыкнул я. — Чем же еще?
— Едем к нашему герою. У него обязательно что-нибудь найдется.
В гостях у меня собрались, кроме генерала, командир полка, начальник штаба и Ерин. Расселись вокруг стола, замерзшие, усталые.
Я выставил уже ополовиненный штоф. Первым стопочку выпил генерал.
— Прекрасно! — сказал он, утирая губы. — Пить, оно конечно, негоже, но без ста граммов иной раз делается муторно на душе.
Потом мы пили чай, говорили о близкой победе.
Это была хорошая ночь…
* * *
Солдаты живут в тепле, каждый день проводим учения. К их хозяину приехал сын: молодой, высокий парень. Походка, манера разговаривать выдают в нем военного. Он очень радушно поздоровался со мной и проговорил:
— Мы давно ждали вашего прихода. Вы спасители Польши. Мы, поляки, обязаны вам за избавление от фашистского ига.
В глубине души я чувствовал какую-то неискренность. Он мне не понравился. Я предупредил своих солдат, чтоб остерегались его. А он всякий раз при встрече со мной улыбался и не уставал повторять:
— О, вы — наши спасители.
* * *
Ко мне заявились местный ксендз и староста.
— У нас свадьба. Не откажите быть гостем.
Что ж, придется пойти, нельзя ведь обидеть. Я побрился, надраил сапоги, и мы с Сахновым пошли. В подарок молодоженам понесли сахару и чаю, другого у нас, увы, ничего не было. Первой нам встретилась пани Марта. Я ей обрадовался. Она по-матерински чмокнула меня в щеку.
— О, милый юноша, очень приятно, что вы пришли.
Новобрачные в свадебных одеяниях. Стоят под елкой, украшенной разноцветными свечами. Меня, как почетного гостя, усадили рядом с ксендзом. Сахнов, который взял с собой автомат (на всякий случай), встал позади меня и посоветовал пить мало.
Среди молодежи был и сын нашего хозяина, тот самый тип, которого я невзлюбил.
Свадьба. Танцуют, поют. Пьют мало.
Пани Марта, ткнув пальчиком на звезду у меня на шапке, громко сказала:
— Эти люди спасли поляков и Польшу от фашистского ига. Надо выпить за них.
Я не пил ни капельки. Пани Марта не дала мне скучать.
— Я вернусь скоро в Варшаву. Надо создавать новую Польшу. О, я сегодня так счастлива!..
Мы танцевали с пани Мартой.
Расходились под утро. Староста вызвался проводить меня. Он слегка под хмельком, что-то без умолку говорит. А у дома своего стал зазывать нас в гости:
— Хоть на минуточку, пан офицер, прошу вас. Выпьем по стаканчику и разойдемся.
Он так просил меня, так умолял, что даже Сахнов поддержал его: надо, мол, зайти, уважить старосту.
Мы и впрямь выпили по стопочке, закусили мясом, поблагодарили и вышли.
* * *
Дошли с Сахновым до дому. Уже было совсем светло.
И тут меня вдруг скрутило. Такое началось: в желудке рези, голова раскалывается. Места себе не найду, того и гляди, богу душу отдам.
— Сахнов, позови Мушега.
Юзеф, его жена и мой связной суетятся. Я то прихожу в себя, то теряю сознание. Как в тумане, вижу испуганное лицо Мушега.
— Мацун поищи, Мушег, мацун[13]…
Все мои ребята собрались в комнате. Слышу вдруг крик Сахнова:
— Староста его отравил! Поймать негодяя!
Мушег трясет меня за плечи:
— Открой рот, пей мацун! Пей, пей!
Я начал пить. Вспомнил-таки испытанное средство. У нас в горах при отравлении только тем и спасаются.
Я пью, меня рвет. Уложили на санях. Перед глазами пламя.
Передо мной только белая дорога да ноги моей лошади.
Открываю глаза в медсанбате и вижу — наш генерал. Ходит взад и вперед по веранде. Вдруг слышу его голос:
— Умер?
Туман. Меня мутит. И все куда-то исчезает…
Только через три дня я встал на ноги. Шура кладет мне на лоб примочки.
— Кислое молоко тебя спасло. По свадьбам да по гостям ходишь, забыл, что вокруг враги…
Она говорит, а я с нежностью смотрю ей в глаза. Испуг и тревога сделали ее незащищенной, словно она маленькая. До чего же я, оказывается, люблю ее!.. Глупец!.. Я глажу ее дрожащую руку, а она спрашивает:
— Что это там за артистка объявилась?
Я продолжаю гладить ей руку. Рука дрожит все сильней и сильней…
* * *
Я выздоровел и вернулся в роту.
«Гостеприимный» пан вместе с улыбчивым его сынком сбежали. Самое ужасное, что нашли зарезанной в постели пани Марту.
* * *
Я получил приказ выступать.
Юзеф и его жена со слезами провожали нас. Юзеф сказал на прощание:
— Пан офицер, не обижайтесь на поляков и Польшу. Вас отравили враги поляков. Вспоминайте Польшу добром!..
Сегодня четвертое декабря. Через двадцать четыре дня мне исполнится двадцать один год. Записи мои отравлены.
ВОТ И ЛОГОВО ВРАГА
Мы уже в сорок первом году заявляли: «Уничтожим Гитлера в его же логове». В глубине души верили в это твердо.
И вот настало время.
Мы держим путь на северо-запад, в Восточную Пруссию, на Кенигсберг. И холода тоже подгоняют нас. Вокруг разрушенные поселения.
Неожиданно с холмов ударили немцы. Пока мы опомнились, некоторых из наших уже убило. Я ввел в действие свои минометы и остановил огонь противника. Тем временем полевые пушки пришли нам на помощь. Приказал Сахнову соорудить мне удобный наблюдательный пункт.
— Зачем? — нехотя отмахнулся он. — Мы же сейчас двинем дальше?
— Едва ли это будет так скоро, — возразил я. — Ведь за этими холмами Германия. Тут бои могут затянуться.
Сахнов сорвал с головы ушанку и подбросил ее в небо:
— Уже? Уже Германия?!
Наверно, именно так, увидев очертания берегов Америки, радовались моряки Колумба.
Сахнов выдал автоматную очередь по Германии. Я засмеялся:
— Думаешь, твой огонь достиг цели? Надень шапку, Сахнов, простудишься. А голова твоя еще нужна Родине.
* * *
Что это за радость так полнит наши сердца?! Мы и впрямь на пороге обиталища противника! Неужто это так — и перед нами Германия, логово врага?
Да, да! Оно самое! Гнездовье врага. Его логово!
Мы не единственные и не первые вошли в Восточную Пруссию. Еще восемнадцатого октября наши советские войска вступили на эту землю.
Вот оно — гнездо фашизма.
Передо мной небольшая речка, ее крутой берег, и дальше равнинная Германия. Вон на снегу поваленное, рассеченное надвое дерево. Чуть поодаль — кирпичная ограда, за ней карликовые вишни. Дальше виднеется дом с черепичной крышей. С телеграфного столба свисают нити черных проводов.
Вот оно — гнездо фашизма, люди!
Обычная земля, где-то чернозем, где-то желто-золотистая. Местами болота, местами леса. И снег… Много-много снега… Обычная земля. И у меня нет к ней ненависти, к этой земле. Вся моя суть протестует против адова порождения этой земли, против фашизма.
