«…Пошла к реке, хотела броситься в нее, река не приняла… Река, она мудрая…»

Тихие волны лижут мне ноги.

«Вернись…»

Темные своды Цицернаванка грохочут:

«Не уйдешь ведь? Нет?»

А вдали звенит знакомый зов:

«Э-эй, Астг, иди домой».

Это кличет бабушка Шогер. Иду на зов, будто меня она кличет…

«Да услышу я голос твоей радости!» — взывает Цицернаванк.

Волны морские вторят с утроенной мощью:

«Да услышу…»

Чайки парят над водой. Их крик оглашает храм, полнит жизнью вечно немые скалы.

«Да услышу…»

Иди, человек, вдоль синего моря по этой дороге. Пусть ведет она тебя зеленым ковром туда, где светят огни.

Иду.

Вот он, дом моей Астг. Два молодых тополька раскачиваются над красной крышей. Далеки они друг от друга: ветка не задевает ветку, тень не касается тени.

Звезды роняют лучики на верхушки тополей, светят бледным свечением. Тяжело ступаю по лестнице. В окне ваза с хмельными нарциссами. Белыми-белыми…

Я всегда приносил ей хмельные нарциссы…

Дверь распахнута. Сердце отсчитывает мои тяжелые шаги.

У окна лицом к двери стоит Астг!..

Весенняя ночь скользнула по синему ущелью ароматом хмельных нарциссов, соединив клюв в клюв воркующих голубей.

Волна, вздыхая, разбилась о скалу. О мое лицо разбилась тоска моей Астг.

— Ты не замерз?

— Ущелье полно тепла, моя Астг! А твои волосы совсем не поседели…

— Я верила и ждала!.. — вздохнула Астг.

За стеной бушевало море. Не так-то уж буйно. Но море ведь…

Опустилась глубокая ночь. С неба сорвалась звезда, упала на кривой крест Цицернаванка и застыла на нем.

Не зовет больше бабушка Шогер: «Э-эй, Астг, иди домой!..»

Свет Цицернаванка падает в окно на хмельные нарциссы. Они белые-белые…

1966