Утро. День моего рождения.

Решил поискать, не найду ли кого из армян. Мне указали одну из землянок.

— Там, кажется, есть ваш земляк…

Я толкнул дверь, спустился по деревянным ступенькам. В землянке едва тлеет коптилка, освещая чью-то лысину. Человек этот встал. Глаза и нос южанина. Но не армянин. Я уже хотел уходить, когда кто-то обнял меня за плечи и назвал по имени. Я чуть не онемел — это был мой односельчанин Баграт Хачунц. Он даже мне родственником приходится по материнской линии. В последние годы жил в Ереване, партработник.

— Ой, Баграт, товарищ капитан, и ты здесь?!

— Да, браток, и я здесь.

Он средних лет. Ему под сорок. Военная форма сидит на нем прекрасно, и он совсем не кажется пожилым. Я будто отца нашел.

— Когда приехал? — спрашиваю.

— Три дня назад.

— Зачем ты приехал?

Он рассердился.

— Воевать приехал, Родину защищать… Зачем люди едут на фронт?..

Баграт Хачунц достал из своего вещмешка бутылку коньяка «Арарат» и банку американской тушенки.

— Везет тебе, — сказал он, — последний коньячок-то. Из дому еще.

Он пригласил и всех других офицеров, кто был в землянке. Разлил коньяк кому во что — в жестяные и алюминиевые кружки, в банки разные — и говорит:

— Я очень хорошо помню, что у тебя сегодня день рождения. Ты честно жил на этом свете. Живи еще пять раз столько, солдат Родины.

Баграт повернулся к своим гостям:

— Я горжусь этим юношей, моим соотечественником, солдатом-армянином. Мы, армяне, всегда были и будем верны советской власти. Так выпьем же за эту верность.

Мне приятно, и я очень горд.

Мы долго разговаривали. Это самый счастливый день моей жизни. Баграт был со мной добр по-родственному.

Сегодня двадцать восьмое декабря. Сегодня мне исполнилось девятнадцать. Записки мои полны гордости и любви к Родине.

С Багратом Хачунцем видимся каждый день. Он все сетует:

— И чего так задерживается приказ о нашей отправке на передовую? Как в доме отдыха здесь живем…

— Потерпи, — говорю я. — Этот день обязательно наступит. Командование знает, что делает. Я, думаешь, меньше рвусь?

Новые люди появляются в нашем резерве. Все из разных мест. Но как все похожи друг на друга! Сразу по прибытии начинают жаловаться, почему их тотчас же не отправляют на передовую? И, чтоб не помереть от тоски, целыми днями возятся с оружием. А мои «старички» попросили меня познакомить их с минометом.

— Ты был в боях, у тебя есть опыт. Поделись с нами…

Я приказал отрыть неподалеку от землянок специальные углубления для минометов и начал учить «стариков». И надо сказать, они с большим рвением принялись изучать военное дело, как школьники. А ведь какие люди, есть даже секретарь райкома, директор МТС, преподаватель института и даже артист один — тот самый, лысый.

По вечерам я выстраиваю своих «старичков» и веду на кухню на очередную раздачу варева. «Старички» стараются идти как можно стройнее и, если даю команду, начинают петь:

Они покорно протягивают свои котелки вольнонаемным девушкам-поварихам, достают из карманов с утра припасенные ломтики хлеба и запивают горячей похлебкой. Потом, не ожидая команды, выстраиваются и продолжают петь, будто и не прерывались.

Рядом с этими добрыми, умными «старичками» я чувствую себя как бы очищенным.

Вечер. Мы снова тянем котелки за нашим «ужином». И вдруг одна из девушек говорит:

— А тетерев твой был очень даже вкусным.

Я вздрогнул. Да это же Шура! В белом халате, в белой шапочке. Она взяла у меня котелок:

— Сегодня мое дежурство по кухне.

Сказала и вошла в столовую. Вышла оттуда с полным котелком дымящейся картошки, политой жиром, кажется, растопленным маргарином.

— Шура, а что ты вообще здесь делаешь?

— Майор назначен сюда начальником санчасти. Привязал он меня к себе…

— И ты крепко держишься за эту веревочку? — с деланным равнодушием спросил я.

Она неопределенно пожала плечами:

— Трудно сказать, кто за что держится. Ты очень наивный. Все не так, как тебе кажется…

Я решил было поделиться добычей с Багратом, но не заметил, как по дороге все съел. Может, и к лучшему. Баграт стал бы расспрашивать, где взял да кто дал. Очень уж он щепетильный человек.

На следующий вечер Шура снова накормила меня «начальническим» обедом.

— Специально из-за тебя сегодня пришла на кухню. Подкормить малость… Моя землянка третья слева. В одиннадцать придешь ко мне.

— А как же твой майор?

Она нахмурилась, сунула мне в карман два куска сахару.

— При чем тут майор? Я сама себе хозяйка. Только сама. С ним меня связывает служба. Больше ничего.

Девять часов. До одиннадцати мы с Багратом и двумя другими ребятами играли в домино. Ровно в одиннадцать я пожелал им спокойной ночи и вышел.

Зимняя звездная ночь. Мороз. Я дошел до Шуриной землянки и… прошел мимо.

До утра спал спокойно в своей землянке.

Утро. Шура учинила на кухне санитарный контроль — всех переполошила. Моего котелка на этот раз она не взяла.

— Твою долю съел другой!.. Дурак ты!..

На обратном пути мои «старички» опять пели. И почему я, собственно, называю их «старичками»? Ведь старшему из них всего сорок пять. Может, это я стар? Они поют, а мне кажется, что кричат хором: «Ду-рак! Ду-рак!»

Но я ни о чем не жалею.

В этот вечер у меня были гости: Баграт и его лысый друг. Мы курили и разговаривали. Здесь же все мои «старички».

Вдруг в землянку вошел генерал-лейтенант, командующий армией. Я сорвался с места, вытянулся и заорал:

— Смир-но!..

Доложил, как положено, генералу. С ним еще четверо. Генерал поздоровался с нами и присел на нары.

— Ну, товарищи, как вы тут живете, что вас заботит?

Вперед вышел полковник, который за торфом ходил. Он, конечно, попросил поскорее направить его на передовую. Генерал кивнул:

— Добро, подумаем.

Майор-адъютант записал фамилию полковника. Еще десять человек обратились с той же просьбой. Четверо других заговорили об орденах, которых не получили, хотя указ о награждении имеется. Генерал все кивал головой и повторял:

— Добро, добро…

Потом вдруг обернулся ко мне.

— А вы, юноша, тоже спешите на фронт?

— Так точно, товарищ генерал! — ответил я. — Очень мне надо к своим!..

— А если направим в военную академию?..

— Зачем?.. Я и без того умею воевать. Я же с фронта…

— А… — улыбнулся генерал. — Армянин? По акценту чувствуется. — Он повернулся к Баграту: — У вас какая просьба, товарищ капитан?

— Мне тоже хотелось бы поскорее попасть на фронт.

Генерал направился к выходу.

Через три дня нас отправили на фронт. Мы с Багратом договорились переписываться.

Неужели наступил Новый год? Как же я не заметил? Встретится ли мне снова моя Шура? Если встретится, я больше ни за что с ней не расстанусь.

Сегодня седьмое января. Уже десять дней, как мне исполнилось девятнадцать. В записях моих новогодние надежды.

Фронт близок. Волхов я перешел около Селищевской крепости по понтонному мосту. Все тут мне знакомо. Вон развалины Мясного Бора, а дальше поле, где я был ранен в первый раз. Весной здесь еще местами дымились печные трубы. Сейчас и их уже нет.

Поле это картофельное, то самое, на котором мы таскали из грязи гнилые клубни. Ими чуть Колю Максимова не отправили в расход.