Она поседела за первые же полгода и теперь казалась мне пугающе беспомощной. И от мысли, что кто-то мог зайти, пока она лежала в своём углу, меня бросало в дрожь.

Но даже эта дрожь забылась, когда я пришла на фабрику. Раздевалка бурлила тревожными, плохими разговорами; кто-то из девочек плакал; мрачная бригадирша разговаривала с единственным в Марпери полноправным полицейским, суровым на вид кабаном Темишем.

— Что случилось? — спросила я шёпотом, когда уселась на лавку переобуваться.

— Троленка…

Троленку нашла соседка: маленькая дочка плакала с рассвета, навзрыд и без перерывов, как будто её даже не пытались утешить. Дом был поставлен на две семьи, соседи ладили и знали, что девочка росла капризным, болезненным ребёнком, и первые утренние часы только сочувствовали измученной матери и ждали, когда источник воплей уведут-таки в ясли.

Но время шло, а ребёнок всё плакал и плакал. И тогда соседка, не выдержав, пошла-таки к молодым родителям. Обошла дом, подцепила запор на калитке, долго стучала в дверь. Заглядывала в тёмные окна. Потом, громко извинившись перед Полуночью, вынула запасной ключ из-под кашпо с цветком и вошла в прихожую.

А там она — Троленка. Лежала на полу у печи, бледная и уже холодная. Большеглазая дочка надрывалась в своей кроватке и гремела решёткой.

Соседка схватила ребёнка и побежала в участок, полицейский заехал за фельдшером, и они забрали тело. И вот теперь Темиш спрашивал на фабрике: известно ли что-нибудь про родственников Троленки или её пары? Сёстры, братья? Родители? Двоюродные, может быть? На пару ночей ребёнка возьмут соседи, не в обезьяннике же её запирать, но потом… ближайший приют — не в Старом Бице даже, а дальше, в Керде, стоящем на канале.

Троленка много болтала о местных, а о себе — не слишком-то.

— Ша, — объявила бригадирша. — Плакать все будете вечером. А пока за работу, за работу! По рубашкам сроки жмут. Если задержим, со сделки снимут десять процентов, и кто детей ваших кормить будет, Троленка?

— Это всё из-за денег, — шептала бледная до белизны Дарша. — Помилуй Полуночь, из-за денег, помилуй Полуночь…

Она вся, бедняжка, тряслась.

В тот день мы наделали, наверное, больше брака, чем в любую другую смену. У Дарши всё валилось из рук, я строчила медленнее обычного, и даже Абра иногда останавливалась, глубоко выдыхала и утирала глаза. Жизнерадостную музыку на радио сделали потише, и редкие всхлипывания перекрывал только грохот машинок.

Тем же вечером мы сходили в участок и ещё раз рассказали про серебряные деньги. Темиш выслушал с недовольным лицом, покивал, записал что-то и даже дал эти записи на подпись, но голова его явно была занята другим: троленкова дочка пока оставалась у соседки, и никаких контактов её родни так никто и не дал. А нужно ведь известить кого-то; и ребёнок…

Утром на пути к фабрике я занесла той соседке деревянного лося, которого до того долго искала на чердаке. Когда я была маленькой, его вырезал для меня дядя Кафер; а у Троленки пара был лось, и пусть девочке останется хоть что-нибудь об этом.

Темиш же через губу рассказал: у Троленки остановилось сердце, когда умерла её пара. Он ехал в ночи в Керд, гнал порожний грузовик по дороге, чтобы забрать с парома груз, — из расписания убрали очередной поезд, и заказанные рулоны не доехали бы иначе даже до Бица. Опытный водитель, он не раз и не два уже катался ночами. Но петляющая дорога, сумерки и осень, подморозившая лужи, сыграли с ним дурную шутку.

Грузовик проломил ограду моста и нырнул носом вниз в перекрытый канал. Водитель погиб мгновенно.

— А деньги? — спросила Дарша. — Серебряная монета. Он вёз серебряную монету. Её нашли?

Этого Темиш не знал. Дорожная авария проходила по другому округу.

Похороны прошли тихо: в цеху собрали денег на поминальный стол, Абра сварила в котелке своё коронное пиво со специями, и мы проводили Троленку и её пару во влажную осеннюю землю. Яма получилась неглубокой, зато лежали они — точно в обнимку, уютно свернувшись в мощных дубовых корнях.

На ветви дерева повязали ленты, выпили по глотку, высыпали на свежую могилу горсть семян, — и заторопились на фабрику, строчить и кроить.

Начальный шок быстро прошёл. В Марпери не так чтобы часто умирают люди, но это всё же случается; пережив ту ужасную неделю после аварии, когда в поисках свободного места под могилу нужно было уйти вглубь леса на добрый километр, к похоронам многие выработали какую-то чёрствость. К тому же, как бы Троленка ни любила считать себя всем лучшей подружкой, она ни с кем не была по-настоящему близка.

Словом, к концу недели не столько Троленка забылась, сколько смылась боль. Даршина болтовня про проклятие тоже быстро всем надоела. Очевидно, что проклятий не бывает; очевидно и то, что никто не станет ради двух сотен пускать под откос машину, да ещё и в пригороде Керда, где есть, на секундочку, отделение Лисьего Сыска. Если лисы никого не нашли, значит, видит Полуночь, никого и не было. Машины разбиваются, водители засыпают за рулём, вот и всё.

Только тётка Сати разворчалась:

— Пахнет дурно.

Но, может, она говорила это вовсе и не о Троленке, а об обосранных простынях.

Несмотря на все доводы разума, я была скорее рада, что мою монету украли. Слишком лёгкие деньги, которые были мне не особенно и не нужны; проклятые или нет, — похоже, Полуночь сочла, что они мне ни к чему. Так тому, значит, и быть.

— Как ты относишься к детективам? — спросила я в субботу, когда взобралась на площадку к рыцарю.

— Привет, Олта! — синие глаза блестели. — Что будем расследовать?

— Лично мы ничего не будем, — немного виновато призналась я. — Я принесла книгу…

На эту мысль меня навела лунная девочка: если ей нравятся истории о расследованиях, может и рыцарю они приглянутся больше моих сказок? Он ведь ратовал за логичность и последовательность и возмущался, что ведьмы не пользуются почтой!..

— Я могу тебе почитать.

Лунному всё было интересно, и он немедленно согласился. А я — распахнула проклеенную скотчем книжечку, пролистала аннотацию и пышный эпиграф и принялась читать.

Кале смахнул со стола пыль, прослюнявил палец и потёр чернильное пятно. Его руки дрожали, когда он достал из-под половицы свёрток бархатной ткани и бережно вынул цветные призмы. Какое-то время он просто смотрел на них, настраиваясь. Потом расставил призмы по столу, включил карманный фонарик и закрыл глаза.

Я наблюдала эту сцену уже не меньше десятка раз, но никак не могла привыкнуть. Снова и снова мой друг проникал сознанием в потустороннее, и я раз за разом обещала себе справиться с новым делом самостоятельно и не обращаться…

— Что это за Кале? — чуть ревниво спросил лунный.

— Колдун, — с готовностью пояснила я. — Лучший друг Меленеи, когда у неё не получается раскрыть преступление, он выходит в астрал и даёт ей подсказки.

Лунный выглядел озадаченным.

— А Меленея — это кто?

— Главная героиня! В серии детективов про неё уже тридцать семь книг, но я читала только тридцать одну, остальные не получилось достать. Она юная лиса, которую выгнали из Сыска, и она стала работать частно… и все дела у неё такие интересные! Это здесь ещё дальше будет объясняться.

— И у них что — любовь?

— Чего?.. С Кале?.. Ты что, ну нет, конечно. Он же колдун! А Меленея встретит свою пару в «Чёрной руке», это двадцать вторая книга.

Детективы были совсем небольшие, и за пару часов я прочла лунному треть и даже не застудила горло. Осень приходила в Марпери ступенями: в ночь на вторник резко похолодало, и с тех пор погода держалась ровная. Я одела под платье двое колгот, на бревно постелила одеяло, а уши прикрыла платком, — и мёрзли только пальцы, и те не слишком сильно.

Нельзя сказать, чтобы лунному нравились книги хотя бы в половину так сильно, как мне. Но слушал он внимательно и с огромным энтузиазмом предлагал свои варианты разгадок, по большей части совершенно абсурдных. Мне никогда не нравилось самой определять преступника, а лунный явно получал от этого удовольствие.