Может быть, он был не виноват в самом несчастном случае, но моих чувств это не меняло. Он больше не был моим мужем. Не по-настоящему.
― Вы с ним больше не вместе?
В голосе Давида прозвучала какая-то новая интонация ‒ словно напряжение или пораженное удивление. Я снова посмотрела в его знакомые серо-зеленые глаза, хоть знала, что не смогу выдержать его взгляд.
― Нет, не вместе…
Какое-то время он молчал, и на его лице была внутренняя борьба.
― Я знаю, что не могу… я не должен спрашивать тебя…
Но тут он снова сжал мою руку в горячей ладони.
― Ника, если ты скажешь мне, что хочешь быть со мной… ― проговорил он, ― что сможешь быть со мной, после всего, что я сделал… Ника, я пойду на что угодно, чтобы мы были вместе!
В его голосе было столько убежденности, силы, страсти и нежности… Я вгляделась в знакомое лицо, пытаясь понять, искренен ли он. Ведь мы так долго ненавидели друг друга, столько сделали. Ведь для нашего разрыва были причины… Неужели он имеет в виду то, что говорит?
― Но как… а как же Паша? Неужели ты… сможешь принять его? Он ведь не твой сын, ― пробормотала я.
― Ника, Боже мой, конечно, смогу. Он же твой сын, твой ребенок. Мой младший брат. Братишка… ― улыбнулся Давид. ― Такой славный мальчуган. Тебе и спрашивать об этом было не нужно. Он мне уже родной.
В этот момент в моей груди что-то перевернулось… и по моим щекам полились слезы. Неужели это правда?.. Я почувствовала, что вот-вот поверю ему… поверю в то, что я значу для него столько же, сколько и он для меня.
Наклонившись к моей руке, он прижал ее к губам.
― Моя непослушная девочка… ― прошептал с нежностью. ― Именно этого я всегда хотел больше всего на свете. Быть с тобой. Для меня всегда существовала только ты.
Давид так свободно говорит о своих чувствах ‒ а ведь недавно мы молчали, боясь открыться друг другу, даже чуть-чуть. Неужели он так сильно изменился?
Но почему я продолжаю искать подвох в его словах? Неужели я все еще боюсь ему открыться?..
«Конечно, боюсь», пронеслось в моей голове.
Боюсь… Ведь на моем сердце и на теле было столько чудовищных ран.
― Но я видела тебя с другой девушкой.
Он поднял голову и посмотрел на меня.
― Мы с ней уже расстались. Сразу, как я снова увидел тебя. Да у нас с ней и не было ничего серьезного.
― Значит… ты тогда увидел меня?
Тут мое сердце снова на мгновение покрылось льдом.
Возможно, меня это беспокоило? То, какой я теперь буду в его глазах? Будет в них прежняя страсть… или одна жалость? Кого он увидел в тот день перед собой? «Увидел женщину в инвалидном кресле. И едва узнал ее», подсказал внутренний голос.
― Но ведь я… очень изменилась, ― опустила голову. ― Мое лицо…
― Что я слышу? ― чуть усмехнулся Давид краешком губ. ― Неужели это говорит Ларина, эта самоуверенная девчонка? Ника… ― продолжил уже тише. ― Ты всегда будешь для меня самой красивой. Самой лучшей.
Он ласково провел рукой по моей щеке. По этим шрамам. По чертам, утратившим свой вид. И в его глазах было столько нежности…
Неужели он действительно так сильно любит меня?.. Неужели больше не будет этого скрывать?
― И я полюбил тебя, даже раньше, чем ты думаешь, ― признался Давид. ― Если совсем честно, я влюбился не только в Нику Ларину, королеву красоты. Ты не поверишь… но глаза Веры Тучиной с самого детства преследовали меня во сне. Вот эти глаза цвета молочного шоколада. Вот они, передо мной. И ничуть не изменились. Я люблю тебя любой,―прижался щекой к коже моей руки. ― Люблю такой, какая ты есть. Со всем хорошим и плохим. Люблю тебя… ― шепнул еще раз. ― Люблю…
Его тепло волной разошлось по моему телу, придавая мне сил. Вливая в меня желание жить.
― Я тоже люблю тебя, Давид, ― наконец, открыла ему свое сердце. ― Таким, какой ты есть. И я тоже… больше всего на свете хочу быть с тобой!..
Я увидела трепетную радость в его серо-зеленых глазах, и в этот момент поняла, что снова… снова вернулась к жизни и даже больше.
Я почувствовала себя живой, как никогда!..
***
Наконец, я смогла посвятить всю себя физиотерапии ‒ удивительно, но как только ко мне вернулись душевные силы, сразу начали прибывать и физические. Уже к концу второй недели я уверенно стояла, держась руками за поручни тренажера.
Давид регулярно заходил ко мне в реабилитационный центр, поддерживал меня, мотивировал своими фирменными шутливыми подколками ‒ я так по ним скучала, так скучала по нему, именно такому, что даже злиться не могла!
Когда-то мне казалось, что наше самое счастливое время осталось в прошлом. Что, как школьные годы, эта радость уже не сможет к нам вернуться. Но сейчас, даже несмотря на все трудности, с которыми мне приходилось бороться, я чувствовала себя… на своем месте. По-настоящему счастливой. И для того, чтобы чувствовать себя именно так, мне не нужен был подиум, не нужны были тысячи восхищенных глаз.
Только его любящий взгляд.
― Ты слишком самокритична, ― Давид убрал волосы от моего лица, глядя на наше отражение в зеркале физиотерапевтического кабинета. ― Не так уж ты и изменилась. Шрамы со временем совсем исчезнут ‒ их уже и так почти не видно. Как была красоткой, так и осталась.
― Ну, да. Если тебе такое нравится, ― скептически хмыкнула, отворачиваясь в сторону. ― Знаешь, когда в свое время я делала пластику, больше всего я боялась, что не смогу вовремя остановиться и превращусь в силиконовую куклу. Вот и превратилась…
― Да что ж ты так на внешности зациклилась? ― мажор насмешливо прищурил глаза. ― Блин, Ларина, неужели ты думаешь, что парни всю жизнь хороводы вокруг тебя водили только из-за красоты? Красоток на свете полно. А ты… это ты. И неважно, как ты выглядишь.
Всякий раз, как он говорил что-то такое… от счастья и восторга у меня начинала кружиться голова!
Наверное, я так и не смогла до конца привыкнуть к тому, что мы больше не молчим, не притворяемся безразличными, не орем друг на друга, как ненормальные. Не пытаемся любой ценой победить и уничтожить друг друга. Но от этой войны действительно остались одни воспоминания. Пусть грустные и болезненные ‒ но они не давали нам забыть, как было ценно то, что мы имели, и я не стала бы вырывать из книги своей жизни ни одной ее страницы.
Давид снова отдал мне кольцо с признанием в любви, то самое, которое я не сумела сохранить. Зато он сумел.
― Ты вернула кольцо обратно, и я хотел бросить его в воды Тибра. Но просто… не смог. Пытался заставить себя разжать руку, но у меня не получилось. Я и решил его оставить ‒ в конце концов, я хранил его много лет. Купил его еще в школе, только так и не подарил.
― Давид… ― с нежностью провела кончиком пальца по прохладным буковкам белого металла, но затем подняла на него глаза и насмешливо улыбнулась. ― А ведь ты, оказывается, романтик!
― Виноват, ― усмехнулся парень краешком губ.
― Я всегда об этом знала. И я очень рада, что ты сохранил его. В тот день… я…
Мне так хотелось извиниться за то, как я обошлась с его подарком ‒ и за то, сколько лишнего я наговорила в ту нашу встречу…
― Можешь не объяснять. Блин, да я и сам знаю, что вел себя, как конченый псих. Я не отдавал отчета в половине своих поступков. Но ты рядом со мной никогда не терялась ‒ умела задать мне жару. Сейчас мне стало так легко любить тебя за это. За твой характер. Но тогда я ненавидел тебя. Конечно, на самом деле я ненавидел тебя… просто за то, что ты не была моей.
Я понимающе кивнула. «Страсть велит уничтожить того, кто никогда не будет твоим» ‒ мне было это знакомо.
― Зато теперь я твоя.
― Моя… да не совсем моя, ― криво улыбнулся Давид, с сожалением пожав плечами.
Увы, в этом он был прав. Мы много времени проводили вдвоем, гуляли по старому Пезаро, даже пару раз выходили в море на яхте его матери. И все же я продолжала жить в том же маленьком дворце, принадлежащем друзьям семьи Ринальди. Жить рядом с нелюбимым мужем…
Все то время, что длилась моя физиотерапия и психотерапия (я сказала Давиду, что мне не нужно говорить с психологом, что благодаря нему я уже вполне пришла в себя, но он меня уговорил), я хотела сбежать из этого места.
