Я смотрел на вас вместе на той кухне, где ты готовила ужин для него и вашего малыша… или, вернее, не мог смотреть на жизнь, от которой сам отрекся. И взглянув на ситуацию твоими глазами, увидев все со стороны, я понял тебя.

Как бы ты призналась мне, что беременна? Как смогла бы снова поверить такому, как я? Ты хотела лучшего для своего ребенка. И пусть на самом деле ты считала меня его отцом (я все прочел в твоих глазах)… меня-то не было рядом с тобой. А он был рядом, помогал тебе. И ты выбрала его папой для маленького Паши.

Я понял тебя, Ника. И наконец, действительно простил. Но почему от этого мне стало еще тяжелее?

Подойдя к парапету, взглянул на серое осеннее небо, отражавшееся в грязно-бурой воде великой реки. Вынул из кармана кольцо, которое я хранил столько лет, и которое тайно подарил ей в тот раз. Которое она в гневе кинула на пол. А я подобрал…

Она просила меня исчезнуть из ее жизни. И я сделаю так, как она хочет. Больше не стану пытаться рассорить ее с мужем. Не усложню ее существование своим присутствием. Больше никогда не буду причиной ее страданий. Больше не оскорблю ее ‒ непокорную, упрямую. Нежную, милую, смешную. Смелую и сильную.

Пришло время прощаться с древним городом. Мне придется оставить здесь часть своей души. Я с трудом смог сделать вздох, и мои легкие наполнил сырой речной воздух.

Колечко с признанием в любви лежало на моей ладони. Одно движение… Отпустить. Бросить в воду. Ведь мне не нужен был вещественный символ, чтобы помнить о любви к ней. Забыть ее было невозможно. Она всегда будет в моих мыслях, хочу я этого или нет.

Разжать руку. Отпустить.

Дать ей жить жизнью, которая никогда не станет моей…

***

Ника

Еще час мы с Пашей провели на той площадке в парке Вирджилиано. Я покатала его на карусели, построила с ним башню из песка и веточек, помогла ему подняться на вершину пластикового форта для детей постарше.

Слезы высохли на моем лице. Рана так ни куда не исчезла, но мне стало легче выносить эту боль ‒ привычные заботы помогали. Время с малышом было единственным, что могло принести мне какое-то облегчение, и я была благодарна Богу за то, что у меня был ребенок.

И как бы я ни убеждала себя в том, что сегодня наша с Давидом любовь очистилась от всего лишнего, чем мы затенили ее… я понимала, что меня всегда будет это ранить. То, что он не смог принять ребенка, который был самой важной частью моей жизни. Результаты этого теста стали для нас чем-то вроде испытания. И видимо, его любовь была не так сильна, чтобы его выдержать.

Вернувшись к особняку другим путем, мы сразу поднялись в детскую, и я доверила Пашу Мартине ‒ она должна была покормить его и уложить на дневной сон. А сама зашла в спальню, чтобы переодеться в легкое платье.

― Привет, ― я улыбнулась Альдо.

― Привет. Где ты была?

― Гуляла с Пашей. Мы сходили до парка.

Тут, повернувшись, Альдо сделал шаг мне навстречу…

И дал мне пощечину. Резко ударил меня по лицу.

***

Острая безумная боль перемешала все мысли в моей голове. Воздух вышел из легких. Я. расширенными глазами посмотрела на мужа. Дотронулась до щеки.

Ударил… Он… меня… ударил?..

Мне казалось, все это не может происходить на самом деле. Это просто какой-то дурной сон.

― Все меня предупреждали. Мать, отец и даже твой любовник! ― выкрикнул он словно не в себе. ― Я привел тебя в дом своих предков. Сделал наследницей титула. Принял твоего ублюдка! И что я за это получил?!

Я все еще не могла сделать вздох. Просто смотрела на него. И мой мозг отказывался воспринимать происходящее.

― Я вас видел!.. И как часто вы встречаетесь?! ― Альдо слегка встряхнул меня. ― Отвечай! Как ты могла?!

Вот оно что. Возможно, муж как-то понял, что звонок был от Давида (мы говорили по-русски, но он догадался, кто был на другом конце) и проследил за мной. Увидел наш поцелуй… и сделал выводы.

― Отвечай, Ника!..

Внезапно… я громко рассмеялась.

Я смеялась, смеялась, и ничего не могла с собой поделать.

Значит, вот что он думал все это время обо мне и моем ребенке! Ну, да, конечно, а как же иначе…

― Что с тобой? Отвечай… как ты могла предать меня?! После всего, что я для тебя сделал! После всего, что стерпел от вас! ― он снова встряхнул меня.

Смех резко замер на моих губах.

― Убери руки!..

Вырвавшись, я минуту просто смотрела на этого мужчину. Смотрела, не зная, что именно чувствовала в этот момент. Смятение? Растерянность? Обиду, злость, гнев, ожесточение? Презрение к нему… или даже ненависть? Ощущение свершившейся несправедливости?

Наверное, самым сильным было… разочарование. Сильнейшее разочарование.

Развернувшись, я дошла до гардеробной, где были сложены мои вещи.

― Я с тобой говорю! ― муж направился вслед за мной.

Не слушая, стащила со стеллажа объемный чемодан. Начала складывать в него свою одежду. Только ту, которая могла понадобиться мне в ближайшее время… и только ту, что покупала сама, на свои модельные гонорары.

― Имей хоть каплю совести… и хоть грамм чести, чтобы объясниться!

«Заговорил про честь? И много чести нужно, чтобы бить жену?!», чуть было не выкрикнула я.

Но потом просто повернулась к нему. Окинула взглядом подтянутую смуглую фигуру в легком элегантном костюме. Запечатлела в памяти до молекулы выверенный образ аристократа. Образ, теперь не внушавший мне ничего, кроме отвращения.

Посмотрела ему в глаза.

― Хочешь объяснений? ― произнесла холодно, спокойно. ― Хорошо, слушай. Давид Третьяков сумел раздобыть образец ДНК Паши и сделал тест на отцовство. Он оказался отрицательным ‒ это не его ребенок, и он понял это. Давид осознал, что мы уже никогда не будем вместе. Решил вернуться в Милан, чтобы нас разделяло пятьсот километров ‒ чтобы мы оба смогли начать новую жизнь порознь. Он только попросил меня о самой последней встрече. Это был наш прощальный поцелуй. Верь, не верь ‒ мне все равно, ― пожала плечами. ― Я тебе не изменяла.

Хотела этого, мечтала об этом. Но осталась верна ему. По крайней мере, физически.

Измена никогда не была для меня строгим табу. Случалось, я гуляла одновременно с несколькими парнями, обманывала их, позволяла думать, что у наших отношений есть будущее, когда его не было. И не парилась, забывала об этом ‒ в конце концов, мне было просто все равно.

Но наш брак что-то значил для меня. Наши клятвы… я вкладывала в них большой смысл. Люди, идущие вместе по жизни. Родные, чтобы ни произошло. Вместе, несмотря на любые внешние помехи. Союз двух взрослых людей, питающих друг к другу нежность и уважение.

Преданность, верность, взаимопомощь… Мне казалось, что такие вещи были важнее и ценнее страсти и, возможно, даже любви. Мне пришлось отказать Давиду по многим причинам, и желание сохранить наш брак было основной из них.

Но все это оказалось еще одной моей мечтой, разлетевшейся на куски.

Я видела, как постепенно до него доходят мои слова… в глазах загорается понимание. Вина. Сожаление.

Но мне не было дела до его сожалений. Я демонстративно дотронулась до щеки, которая все еще горела от удара.

― Ника… ― произнес Альдо, понизив голос. ― Ника, я… Я не хотел, ― он попытался коснуться моего лица. ― Я верю тебе. Верю, что ты ни в чем не виновата.

Гневно усмехнувшись, покачала головой. И засунула в распахнутый чемодан стопку своих джинсов. Неужели он надеется как-то загладить то, что произошло? Заставить меня забыть… о таком?

«Принял твоего ублюдка».

Все время мира не поможет мне забыть!

― Я не хотел, звездочка. Увидел, как вы целуетесь, и все неправильно понял. Как еще я мог понять? У меня голова пошла кругом! Остановись, давай это обсудим. Мы же можем попытаться все исправить?

Снова этот рассудительный тон…

― Ничего уже не исправишь! ― схватив чемодан за ручку, протащила его в нашу спальню. ― Все кончено!

Альдо прошел за мной. Несколько минут он молча наблюдал, как я мечусь по комнате, собирая вещи и тут же запихивая в чемодан.