Голос юнца-надзирателя зазвучал совершенно иначе. Малец теперь походил на благородного господина, а не на зазнавшегося оборванца, который случайным образом обрел власть над низшими мира сего. Поразительная перемена! С чего это вдруг?

– Мы очень вам благодарны, господин надзиратель, – с почтением произнесла Ючке, слегка склонив голову. – Моему брату многое пришлось пережить, и он очень устал с дороги. Годы жизни в голоде и нищете, да ещё и падение солнца – такое нелегко пережить, особенно, больному уму.

Вот это актриса! Кто бы мог подумать, что она так умеет. Я-то уж точно понятия не имел.

Надзиратель с сочувствием покачал головой. А я ошалело смотрел то на него, то на Ючке, даже не пытаясь объяснить себе весь этот спектакль и для чего он, собственно, разыгрывается.

– Понимаю-понимаю, – покровительственно произнёс надзиратель. – В качестве помощи, если вам негде заночевать, я могу посоветовать остановиться в харчевне «У Бойга», тут недалеко. Там вы найдёте дешёвые и удобные комнаты. И, пожалуйста, не затягивайте с визитом к лекарю: безумие имеет свойство прогрессировать.

Ючке склонилась в почтительном поклоне, взяла меня за руку и потащила в сторону. Люди вокруг, увидев, что представление закончилось, поплелись прочь, громко переговариваясь.

– Что происходит? – выдавил из себя я, когда надзиратель скрылся в потоке людских тел. – Что это за маскарад? Где ты все это раздобыла и где научилась так складно врать?

Она окинула меня быстрым взглядом, еле заметно усмехнулась и с иронией произнесла:

– У меня были хорошие учителя. А теперь идём отдыхать, на тебя смотреть страшно.

В моей голове вертелось столько вопросов, но мне так сильно хотелось спать и есть, что низменные потребности тела пересилили простое, но такое жизненно необходимое любопытство. Я безвольно поддался тащившей меня Ючке, решив оставить все проблемы на потом.

Дилфо проснулся от яркого луча солнца, проскользнувшего сквозь дверную щель его комнаты. Он сонно потёр глаза, широко зевнул и приподнялся на кровати.

Тихо. Мальчику показалось странным, что он не слышит звона посуды из маленькой кухоньки по соседству и звуков надоедливого бабушкиного пения, с коим она всегда принималась за работу. Дилфо поглядел в угол комнаты: туда, где располагалось временное пристанище Ючке из толстого слоя соломы, накрытого куском льняной ткани. Постель была пуста.

Мальчик с удивлением оглядел комнату: «Куда он ушёл? И почему меня никто не разбудил?»

Дилфо скинул с себя шерстяное одеяло и поднялся с кровати. Он ещё не до конца проснулся и был во власти недавнего здорового детского сна, но смутные сомнения не спеша закрадывались в его голову: что-то было не так. Дни мальчика были похожи один на другой: утром его громкими криками будила бабушка и просила помочь по дому, затем Дилфо проводил несколько часов в доме Ирфо, деревенского учителя, а после, если сестра не забирала его на поля, помогал отцу с хворыми, бегал собирать лекарственные травы или разносил отвары по просьбе Борфа тем, кто сам был не в силах навестить целителя. Дни эти были однообразными, но мальчик давно привык к унылому течению своей жизни, и когда это течение изменилось, он почувствовал себя неуютно.

Прошлёпав босыми ногами по скрипучему деревянному полу, Дилфо оказался у двери и уже собирался отворить её и узнать, что же, собственно, происходит, но тут услышал приглушенный голос бабушки, и его рука замерла в воздухе, так и не коснувшись ручки. Что-то в голосе Ольфы показалось мальчику странным, будто бы старушка чего-то сильно боялась и с трудом сдерживала рвущееся наружу внутреннее переживание.

– Нам осталось недолго, ты же сам это понимаешь, Борф, – еле слышно произнесла Ольфа с надрывом в голосе. – Слишком долго наши земли находились в мире и согласии со столицей. Сколько лет прошло с тех пор, как на нас последний раз нападали россы? Десять?

– Эх, матушка, – тяжко вздохнул Борф, – при чём тут россы? Как цари, что правят в Омоте, связаны с россами? Россы обычные беженцы из восточных земель, бедные люди, лишившиеся дома.

– Ты готов пожалеть каждого, кто лишился чего-то? Не забыл, как эти самые россы забрали у тебя жену и твоего первенца? – слегка повысила голос Ольфа. Дилфо задрожал от волнения: он ещё никогда не слышал от отца или бабушки ничего о своей погибшей матери, а уж тем более о том, что у него был ещё один брат, ныне почивший. Мальчик как можно ближе придвинулся к щели и, едва дыша, продолжал слушать, не упуская ни единого слова.

– Это неважно, – отрезал Борф. – Россы убили их на нашей земле, значит, Алфа и Дольфо не погибли почём зря и в скором времени смогут вернуться в этот мир.

– Ты будешь продолжать говорить подобное даже тогда, когда они убьют Дилфо или Ларфу? – с горькой усмешкой вопросила Ольфа.

Борф ответил не сразу, но его голос прозвучал непреклонно:

– Не убьют. Пирт обещал, что россов мы больше никогда не увидим в Овлесе.

– Ты веришь чужестранцу?

– Не могу не верить, – еле слышно произнёс целитель. – Пирт прекрасно знает, что никогда не приживется в Орджене, но все равно трудится в поте лица ради тех, кто не родня ему. К тому же, он сильно любит мою дочь и заботится о сыне, как я могу относиться к Пирту плохо?

Ольфа ненадолго притихла. Дилфо торжествовал: слова отца пришлись мальчику по нраву, но его тихая радость была омрачена словами бабушки.

«Почему она до сих пор считает Пирта чужестранцем? Он уже два года живёт в Овлесе, разве этого мало, чтобы стать своим?» – думал мальчик, прижимаясь к стене. Его торчащее розовое ухо слегка выдавалось в щель двери, но двое на кухне совершенно этого не замечали, полностью поглощенные своими думами.

– Я не говорила, что он плохой, – чуть погодя произнесла Ольфа. – Его любовь и преданность чужбине похвальна, но она не отменяет возможности, что Пирт может лгать.

– Я знаю, – голос Борфа был похож на хрип больного в момент, когда лихорадка сжимает его в своей огненной хватке, – но я хочу ему верить. Если Пирт лжёт нам, то пускай. Так я могу спать спокойнее, и моё сердце будет болеть по детям не так сильно.

Ольфа не стала спорить. Она протяжно вздохнула и запричитала:

– Ох, дети ещё так мало повидали, так мало прожили. Что-то с ними будет дальше? Как Ларфа и Дилфо, этот озорник, смогут перенести будущие трудности?

«Трудности? – спросил Дилфо сам себя. Он вдруг вспомнил недавние слова бабушки про россов и весь содрогнулся. – Неужели опять нападут?»

– Я думал об этом, – неуверенно начал Борф, – и мне кажется, что стоит попробовать дать детям возможность пережить трудности в другом месте.

– О чём это ты? – удивилась Ольфа.

Дилфо внутренне напрягся и весь обратился в слух. Мальчик не до конца понимал суть разговора, но в этот момент ему показалось, что сейчас свершается нечто важное, нечто, определяющее его дальнейшую жизнь.

Борфо не стал долго держать в неведении мать и сына, непрошеного слушателя:

– Есть ещё время покинуть Орджен, пока засуха не вступила в полную силу. Холодная река в Овечьей долине всё ещё полноводна. У нас ещё есть неделя, а, возможно, и месяц до засухи. Дети успеют покинуть Орджен и избежать Жатвы.

– Тише! – шикнула на сына Ольфа, а затем единым духом выпалила: – Никто не должен знать об этом. Пирт рассказал нам не для того, чтобы ты произносил это слово на каждом углу. И вообще, о чём ты таком мелешь? Как они смогут сбежать? Куда они пойдут? Им нигде не будет дома, нигде не будет защиты. А если дети погибнут на чужбине? Что тогда?

Но Борф не отступился от своих слов и решительно произнёс:

– Есть края безопаснее Орджена, там дети смогут переждать, а после вернуться домой, когда реки снова наполнятся.

– Нет, – возразила Ольфа, – мы не можем быть уверены, что Дилфо и Ларфа не пострадают.

– Пирт им не позволит, – отрезал Борф.

Старушка невесело рассмеялась: