– Ты ведь не знаешь даганского, поэтому переговорами займусь я. Но это не значит, что я тебя прогоняю. Просто, есть вещи, которые я знаю намного лучше, чем ты, вот и всё.

Дилфо вскочил на ноги и неожиданно, даже для самого себя, взорвался безобидным щенячьим гневом:

– Так я ведь не знаю даганского потому, что ты меня ему не учишь! Почему ты так противишься научить меня чему-нибудь? Что плохого в том, чтобы знать другой язык или уметь ковать мечи? Я не понимаю!

Мальчика накрыло обжигающей волной давнишних обид, и он не смог устоять перед её натиском.

Пирт же, слегка взволнованный внезапной вспышкой Дилфо, пытался его успокоить:

– Ты прав, в самих этих занятиях ничего плохого нет, но то к чему может привести знание, не всегда будет для тебя благом. Есть вещи, которые лучше не знать и навыки, коими лучше не владеть.

– Ну и что с того, что это может быть опасно! – продолжал кричать Дилфо. – Я и не планировал проживать жизнь так, как её живут простые деревенщины! Я бы с радостью променял всё на то, чтобы знать о мире больше, чем кто-либо, даже несмотря на опасность. К чему мне жизнь, в которой только одни овцы, поля и глупые ордженцы! Почему ты не понимаешь меня? Почему никто не хочет мне помочь? Разве я много прошу? Разве плохо желать чего-то большего?

Дилфо рассерженно плюхнулся на наковальню, его былой запал утих, и мальчик вдруг почувствовал себя жутко усталым.

Пирт выдержал небольшую паузу, дав Дилфо возможность успокоиться, а затем размеренно проговорил:

– Мы помогаем тебе, Дилфо. Пускай, ты этого не замечаешь, но я и Ларфа, твой отец и бабушка стараемся подарить тебе спокойную и долгую жизнь без всяких волнений, тревог и тех ужасов, что встречаются за пределами Орджена.

– Но я… – начал Дилфо, но Пирт прервал его:

– Да, Орджен не самое интересное место для жизни, но здесь для тебя безопасно. Только в Орджене ты сможешь жить долго и счастливо, прежде чем твоё тело предастся земле и возродится вновь. Эти истории для тебя не секрет, всем прекрасно известно: ордженцам, что покинули дом и умерли в чужом краю не дано переродиться на родине, не дано снова дышать и работать. Беглецы превращаются в ничто и растворяются в горячем воздухе Солнечной Юдоли, – Пирт заметил, что мальчик почти не слушает его, положил на его хрупкое плечо свою ладонь и легонько сжал его. – Поверь мне, Дилфо, знания о мире не стоят того, чтобы упустить возможность существовать вечно. Возможно, тебе и не дано увидеть мир за пределами родных земель, но и здесь есть на что посмотреть. Ордженцы не должны покидать свой дом – это непреложный закон.

Мальчик скинул руку Пирта со своего плеча и упрямо покачал головой:

– Никто не может подтвердить, что всё именно так, как ты сказал. Даже дети уже не верят в Омотею и в обряд перерождения, только старики чтут её и поклоняются, думают, что она поможет им исцелиться от болезней и получить богатый урожай. Разве никто не видит, что от хвори лечит мой батюшка, а земли плодовиты, благодаря тяжкому труду сотни ордженцев? Истории о твоих богах и об Омотее всего лишь выдумки – я не верю ни единому слову.

Пирт невесело усмехнулся:

– Поверишь лишь тогда, когда увидишь собственными глазами, верно?

Дилфо кивнул.

– Пускай так, – Пирт поднял руки в примирительном жесте. – Тогда я буду надеяться на то, что в ближайшее время тебе так и не удастся найти подтверждение моим словам. Я буду рад, если ты так и не поверишь мне, даже тогда, когда сам лицом к лицу столкнёшься с ужасной правдой и увидишь каков этот мир на самом деле.

Слова Пирта прозвучали с такой печалью и нескрываемой скорбью, что Дилфо ненадолго притих, пытаясь понять, чем вызвана такая резкая перемена. Глядя на то, как посуровело лицо кузнеца, мальчик резко пришёл в чувство, он понял, что повел себя, как глупый ребенок, коим, в сущности, и являлся.

– Пирт, я ничего не понимаю, – тихо произнёс Дилфо. – Прости, что накричал и взбесился, но и ты сегодня очень странный. О чём вы так долго беседовали с Ючке? Я же вижу – что-то не так, а ты опять пытаешься отшутиться и поменять тему, рассказывая какие-то глупости.

Пирт улыбнулся и тень с его лица мигом исчезла. Он покачал головой и со смехом в голосе произнёс:

– Ты просишь меня научить тебя чему-то, но не хочешь слышать того, что я говорю. Как же мне тогда обучать тебя? Как бы то ни было, сейчас я хочу, чтобы ты запомнил одно: покидать Орджен – плохая идея. Как бы плохо тебе ни было в родном краю, за его пределами будет ещё хуже.

– Но ты же можешь покидать Орджен, – снова заупрямился Дилфо. – Чем я хуже?

– Ты прав, но всё не так просто. У меня нет того дара и благословения, что когда-то преподнесла вам богиня, – с горечью в голосе и мягкой улыбкой на лице проговорил Пирт. – Я ордженец не всем своим телом, Дилфо, моя кровь грязна, а душа создана по иным лекалам. Для богини местных земель я чужестранец. И несмотря на то, что вы приняли меня, как родного, она никогда не забудет, откуда я родом.

– Всё равно ничего не понимаю, – вздохнул Дилфо. – Почему для тебя всё это так важно? Этих богов даже никто не видел. Я и не знал до сегодняшнего дня, что они вообще существуют, и не верю в них, чтобы ты ни говорил. Как можно беспокоиться о мнении тех, кого ты никогда не встречал и кто никогда не знал тебя?

– Можно и не беспокоиться, – усмехнулся Пирт, – но правда в том – даже если не будешь ничего знать о тех, кто смотрит на нас свыше, они никогда не забудут о тебе и не оставят в покое. Для того, чтобы влиять на судьбу, им даже не нужно знать твоё имя. Достаточно лишь существования кого-либо и чего-либо, чтобы дать богам право этим распоряжаться. Чем раньше ты поймешь, что не принадлежишь самому себя, но принадлежишь земле, что породила тебя, тем спокойнее будет твоя жизнь. Мы с твоей сестрой желаем для тебя только лучшего, пускай ты и считаешь, что мы заставляем тебя отказаться от мечтаний и надежд – это не так. Дилфо, пойми, ты имеешь право мечтать и надеяться, никто никогда не отнимет у тебя этого, но ты не имеешь права даже думать о том, чтобы эти мечты сбылись. Это прозвучит слишком жестоко, не отрицаю, но чем раньше ты осознаешь своё место, тем быстрее сможешь занять его, пока не стало слишком поздно.

Дилфо озадаченно покачал головой. За сегодня он порядком устал удивляться и думать. Мальчик чувствовал, как его голова тяжелеет, а тело слегка подрагивает от внутреннего волнения. Дилфо не мог объяснить себе, что происходило с ним и почему от слов Пирта становилось так тяжело, будто кто-то отбирал у него нечто очень важное.

В деревню Лотта мы прибыли на закате. Вернее, по моим внутренним ощущениям солнце уже должно было клониться к линии горизонта, но оно так и не сдвинулось с единой точки над деревней Атто, и я понятия не имел, сколько сейчас времени на самом деле.

Я чувствовал себя отвратительно: ноги горели от ожогов и ссадин, тело было липким и грязным, желудок скрутился от голода и жажды – не помню, когда последний раз пил или ел – а сил решительно не осталось. Ючке тоже устала: её смуглое лицо было бледным, а движения не такими резвыми и лёгкими, как раньше – всё же смертное тело не всегда поддается нашей внутренней силе и нашим желаниям, его способности четко ограниченны и всегда конечны.

Обычно деревни, если час был нерабочим, встречали усталого путника гамом и весельем, коими крестьяне восполняли потраченные на рутинную работу силы и запасы энергии. Но в этот раз нас встретили полной тишиной. Улицы деревни были пустынны: ни тебе праздно шатающихся пьянчуг, ни звонко кричащих надоедливых детей, ни торговцев – абсолютное безмолвие.

– Что здесь приключилось? – вслух вопросил я сам себя. – Огонь не дошёл до этих мест, тогда куда же подевались все люди? Погорельцы из Атто бежали в эту сторону, здесь они должны были искать себе приют. Странно.

Ючке не разделяла моих волнений. Она окидывала брезгливым взглядом низенькие деревянные строения местных жителей и, по-видимому, не совсем была довольна антуражем.