Я много лет изучала воздействие различных препаратов на человеческий мозг. Поначалу мне казалось, что мозг — не такая уж сложная штука, которой можно легко управлять с помощью химии. Добавили дофамин — и человек удовлетворен. Добавили оскитоцин — человек чувствует себя в безопасности. Добавили серотонин — человек чувствует себя королем мира. Добавили кортизол — человек в ужасе. Четыре кнопки — меньше, чем у флейты Гамлета.

Я думала, что, когда я избавлю человечество от тысячелетнего груза вины, жизнь на планете изменится. Не будет войн. Не будет преступлений. Мы начнем с чистого листа. В конце концов сколько можно тащить за собой нашу вину?

Зачем вы обманываем себя? Мы ищем спасения в религии, но что мы делаем? Что делают все религиозные люди? Таскают у себя на шее орудие пытки с умирающим на нем богом. Они снова и снова обновляют свое чувство вины.

Нас все время объединяют в нации, народы, страны, расы. Зачем? Для того, чтобы взвалить на нас груз коллективной вины.

Вся история искусства — это одна огромная ретравматизация. И ее маховик раскручивается, ее разонанс все сильнее и сильнее. Потому что виной следует расплата, а расплата неизбежно порождает новую вину.

Мне казалось — стоит убрать эту вину, и весь мир впервые за всю историю человечества вздохнет свободно.

Оказалось, все гораздо сложнее. Мозг завел меня в ловушку. Моя собственная вина вошла в мой дом и стала управлять мной.

Я слишком много времени отдавала работе.

Мои отношения в семье разладились. Были определенные сигналы, которые я проигнорировала.

Моя дочь росла без меня.

Мой муж начал пить и изменять мне.

В те редкие моменты, когда мы с ним виделись, мы тут же начинали орать друг на друга. Я предложила ему развестись. Он казался мне досадной помехой. Я была в полушаге от открытия, которое могло изменить всю жизнь на планете.

Но моя собственная вина догоняла меня и убивала меня.

Муж пытался достучаться до меня единственным доступным ему способом. Он начал меня бить. Мне стало опасно появляться дома.

Я понимала, что он делает. Он пытался выбить из меня мою вину. Он был не виноват. Он делал то, что я заставляла его делать. Я знала, на какие кнопки нажимать.

С каждым разом он бил меня все сильнее. Это был вопрос времени — когда он не рассчитает силу удара и убьет меня. Это могло случиться раньше, чем я закончу свою работу.

Я скрывала это от руководства компании. Я понимала, что стоит мне сказать лишь слово — и приедут юристы компании и сделают так, что он близко ко мне не подойдет.

Но я хотела сделать кое-что другое. Я хотела провести опыт. Испытать мое лекарство. Оно было почти готово. Опыты на животных давали очень многообещающие результаты.

Оставалось последнее — опыт на живом человеке.

Мне нужен был человек с очень большой виной.

И я его нашла.

Согласно протоколу, я каждый четверг должна была встречаться с психологом. Он и стал исполнителем моего плана.

Я должна была быть полностью вне подозрений.

С мозгом нельзя договориться. С ним можно только играть. Я вступила в игру.

Влюбить в себя психолога было делом техники. Раз, два, три. Психологи считают себя неуязвимыми. Поэтому с ними проще всего.

План был очень простой. Вы выходное день я ухожу гулять вместе с дочерью. Два грабителя проникают в наш дом и убивают моего мужа. Никаких отпечатком пальцев. Никаких свидетелей. Никаких следов. Украдены деньги и ценности. Виновные не найдены.

Все участники опыта принимали препарат в течение трех недель перед назначенной датой.

Препарат должен быть убрать чувство вины, а следовательно — все возможные препятствия, которые это чувство вины могло создать.

Препарат исключал раскаяние, а следовательно — риск разоблачения после преступления.

Итак, настал назначенный день.

Утром я проснулась, приняла душ, покормила дочь и сказала, что пойду с ней гулять. Муж сидел за компьютером и едва ли услышал то, что я сказала.

Так. Что же произошло дальше.

Да, грабители должны были прийти после 11-ти утра. Их должно было быть двое. Но они пришли в десять часов сорок две минуты. На восемнадцать минут раньше. И их было трое.

Исполнители, которых ты нанял, струсили и проболтались своему знакомому. Они выпивали вместе всю ночь, а утром опохмелились и решили пойти на дело втроем. Ты передал им ключ от квартиры. Они должны были войти в дом и увидеть там одного мужчину. А вместо этого они увидели мужчину, женщину и трехлетнюю девочку. Они поняли, что все идет не по плану, но отступать уже было поздно. Они знали, что в квартире есть деньги, много денег. Они начали пытать девочку на глазах у родителей, чтобы они сказали, где деньги. Родители сказали, где деньги, где драгоценности. Они забрали все. Потом они убили отца и повесили девочку на скакалке А мать связали, изнасиловали и оставили умирать головой в духовке. Зачем они это сделали, я не знаю. Мне кажется, они просто захотели увеличить размер своей вины.

По какой-то случайности я осталась жива, но полностью потеряла память. Одного из грабителей задержали почти сразу. Он ничего не помнил о том, что натворил. Следствие установило, что он был один. Двух остальных так и не нашли.

Мой опыт принес результат. Просто не такой, какой я планировала. В науке иногда такое случается. Мой препарат, вместо подавления вины, нарушил механизм памяти.

Юристы компании нажали нужные рычаги и дело об убийстве расследовали аккуратно и не очень вникая в детали. Мое участие не было раскрыто. Твое соучастие тоже. Понятно, что два других убийцы…

ОН. Митинев и Дурягин.

ОНА. Да. Митинев и Дурягн. Понятно, что они тоже не стремились к участию в вечерних ток-шоу.

После этого шесть лет подряд я мыла пробирки в лаборатории и каждый четверг встречалась с тобой, чтобы показать тебе и компании, что я все еще ничего не вспомнила. Время от времени ты проводил на мне различные опыты, иногда глупые, иногда любопытные. Скажем, инцидент на кухне — это было… ну, забавно.

Воспоминания возвращались. Медленно, но верно. Ты знал, что они возвращаются. Потому что сам ты в конце концов вспомнил все. Но ты не пролежал несколько часов головой в духовке и у тебя на глазах не убили двух человек. И ты не мог быть уверен в том, что я действительно не вспомню о том, что мы с тобой сделали. Ты не мог так рисковать. Поэтому ты и держался за эту работу. Поэтому ты и отправлял начальству обнадеживающие отчеты. Шесть лет ты убеждал их в том, что я вот-вот вспомню формулу лекарства и смогу продолжить работу над ним.

Ты был прав.

Я продолжила работу над лекарством. Это было непросто с учетом того, что за мной наблюдали почти круглосуточно. Возможно, если бы вы мне не мешали, то я справилась бы быстрее.

Вот эта формула. Теперь ты можешь отдать ее компании и сказать, что я им больше не нужна.

Мой опыт закончен.

3. Гостиница

ОНА. Я ждала тебя.

ОН. Я знаю.

ОНА. Он заряжен?

ОН. Да.

ОНА. Положи на стол. Ты не против, если я?..

ОН. Пожалуйста.

ОНА. Ты забыл снять с предохранителя. Вот эта пимпочка слева. Она должна быть… вот так.

ОН. Сначала мне нужно…

ОНА. Ты выяснил по поводу своих ребят?

ОН. Каких ребят?

ОНА. Митенева и Дурягина. Этих придурков, которых ты нанял…

ОН. Да. Митенев попал под машину сразу после нового года. Дурягин умер от рака ноябре.

ОНА. Какая нелепая случайнось.

ОН. Это ведь не случайность, верно?

ОНА. Верно.

ОН. Как и то, что случилось с Шабановым.

ОНА. Как и то, что случилось с Шабановым.

ОН. Я не знаю, как ты это сделала, и не уверен, что хочу знать. Но зачем? Зачем? Неужели ты просто хотела отомстить им?

ОНА. Сам-то как думаешь?

ОН. Если это месть, то почему я до сих пор жив?

ОНА. Ты так в этом уверен?

ОН. В чем уверен?

ОНА. В том, что ты жив. А что, если тебя тоже нет в живых? И все, что ты сейчас видишь и чувствуешь — это твое предсмертное переживание, спрессованное в одно последнее мгновение, за которым — тьма, пустота, тишина, забвение, свобода.