Дионисий прошел к ближайшему от него сундуку и, несколько раз помахав руками, провыл очередное заклинание: лихоманка святая, дери-передери, да опэрэсэтэ! Затем он открыл сундук, и из него, оправляя перья, вылез огромный попугай. (Птица неведомая, чудная для русичей!)

– Привет, Вовка! – отряхнувшись, возликовал долгожданной свободе попугай.

– Пыр… пыры… п-первет, – трясясь от царственного озноба, с трудом выдавил из себя Владимир. Лицо его посерело и покрылось капельками пота.

– Клиент? – спросил попугай Дионисия, почесав когтем клюв.

– Князь… – смущенно пробормотал Дионисий, исподтишка озираясь по сторонам.

– Мотать не перемотать! – гаркнул попугай.

– Оно… речь разумеет… нашу? – трясущимися пальцами тыкая в сторону птицы, просипел Владимир.

– На всё воля божья. Вот ты, княже, только байки слушаешь от своих волхвов про чудеса, говорящих духов лесов, болот, рек… А вот тебе чудо от нашего, истинного Господа! Видал? – выпятил грудь Дионисий и взмахнул рукой в сторону попугая.

– Так-так, у клиента вид болезный. Поносом пахнет… – поддержал важную беседу попугай, мелкими шажками осваивая помост на котором стоял княжеский стол.

– О чём это оно? – вытирая испарину со лба, испуганно спросил Владимир.

– Предупреждает… о напасти в штанах… – потупив взор, объяснил Дионисий. – Ты как, княже?

– А че предупреждать? Хорошо хоть не обосрался… – сокрушённо вздохнул князь, запустив руку в свои штаны. – Слышь, плут, отдай птису! Скоко стоит?

– Не могу… – сокрушенно вздохнул Дионисий.

– Как? – вспылил князь. – Перечить воле моей?

– Да не о том ты, князь. Воле я твоей не перечу. Просто не продаётся эта птица – вольная она! Захочет – останется с тобой, не захочет – не обессудь. Это человека можно купить, продать. А этого филосо…

– Зашибу! – заскрипел зубами князь, хватаясь рукой за горло Дионисия.

– Князь, помилуй, договаривайся с ним сам… – прохрипел Дионисий, пытаясь освободиться от объятий Владимира.

– Так скажи ему, что, мол, по-хорошему надо… – зашипел на ухо Дионисия Владимир, ещё сильнее сжимая пальцы на шее Дионисия.

– Сам… только сам… – теряя уже сознание, просипел Дионисий.

– Да ну тебя… – возмутился князь и, отбросив от себя Дионисия, подошел к попугаю.

– Красавчик, – согласилась птица, повернув голову набок и осматривая снизу Владимира.

– Слухай, птиса, будешь у меня… – замялся князь, пытаясь определить судьбу для своего приобретения. – Будешь, будешь у меня… гусляром! Вот…

– Гусляр? – призадумался попугай. – Ну и должность. Сумею ли, справлюсь ли?

– Да вон на гуслях будешь мне брякать про чудеса заморские… – раскинув руки и ноги, как будто собираясь пустится в пляс, объяснил Владимир.

– Я, конечно… – набивая себе цену, попугай остановился и продолжил: – Понимаю тебя, понимаю… Но должность мне незнакомая…

– Да че там… по струнам – бряк-бряк. Невелика премудрость. И болтай, ори, сколько влезет – голос у тебя получше наших певцов будет, – торопливо объяснил попугаю его обязанности князь, искоса поглядывая в сторону Дионисия. Тот стоял в ожидании каких-нибудь указаний от князя. Владимир махнул рукой в сторону пирующих и прижал к ноге попугая. По этому знаку гости разом осушили чарки и кубки и, переглядываясь, загомонили, требуя продолжения. Повторили. Затем добавили. В руках Дионисия непонятно как появился серебряный шарик на тончайшей цепочке. Дионисий подходил к каждому перепуганному русичу, внимательно заглядывал ему в глаза и что-то шептал. Маятник при этом начинал равномерно, медленно раскачиваться перед глазами впадавшего в сонное оцепенение человека. Не избежал этого и князь. Пока общество витало в своих разнообразных видениях, Прокопий по знаку своего хозяина выпроводил остальную челядь, запер за ними дверь и выжидательно посмотрел на него. Свечи погасли, накрывшись дымным полусумраком.

– Нам надо подготовить их к пробуждению. У тебя всё готово? – тихо сказал Дионисий, оглядывая остолбеневших гостей.

– Да, хозяин. Два мешка хлама. Мусор… – заулыбался Прокопий.

– Никто не заметил? – зло покосился на улыбающегося помощника Дионисий.

– У меня слепок ключа имеется, – показал Прокопий связку ключей, перестав улыбаться, и пояснил: – Успел сделать после утренней уборки, когда все были при делах, я, думаю, что никто не заметил.

– При каких делах были? – язвительно усмехнулся Дионисий.

– Обычных, хозяин… – пожал плечами Прокопий. – Мутко пороли за воровство, у Серко тиун чуть ухо не выдрал за обжорство, а Клячко за тупость тоже лично сам тиун с утра пораньше отправил в кузницу, где он лбом помогал кузнецу гвозди заколачивать в копыта лошадей. Как лошади кончились, так его и прислали в помощь на уборку… – отчитался Прокопий и снова пожал плечами.

– А что со лбом? – еле слышно хмыкнул Дионисий, стирая улыбку со своего лица ладонью.

– Надо его брать к нам… Лоб даже не вспух… – изобразив удивление на лице, сообщил Прокопий.

– Чудеса… – уже не стесняясь улыбки, покачал головой Дионисий.

– Он нам разве пригодится? – заглядывая в глаза хозяину, поинтересовался Прокопий, – с таким здоровьем и с такой безмерной глупостью?

– Ничего, скоро у них все такие в князьях ходить будут. Надо ему помочь возвыситься, – посмотрев в сторону храпящего князя, решил Дионисий.

– Ему или Клячко? – не промолчал Прокопий, смотря на человека, который решил, что он вправе возвышать земных владык.

– Да этот уже князь… Ну, а там… Конечно, Клячко, – развел руками Дионисий.

– Да он туп невероятно, – растерялся Прокопий, взглянув на Дионисия.

– Ну, это сейчас в глаза бросается, а станет воеводой или, быть может, князем – подданные признают в нём и ум, и прочие добродетели… – монотонно, как бы читая чужие мысли, ответил Дионисий и скривил губы. – Это суть власти.

– Да, когда чернь тупа, это невыносимо бесит, а когда власть тупа, то это радует и веселит подданных, – согласился Прокопий и почесал себя за ухом.

– Прокопий, тебе, кажется, язык снова мешает спокойно жить… – со зловещим тоном, не обещающим ничего хорошего слуге, выразился Дионисий.

Прокопий вздрогнул и, исподлобья взглянув на хозяина, прошел к сундуку, разукрашенному византийскими орнаментами, стоявшему позади княжеского стола. Из него он извлек два мешка и быстро развязал один из них.

– Так, что у нас тут? – подошел к нему Дионисий.

– Мишура всякая, говорю же – мусор… – равнодушно ответил Прокопий, перебирая содержимое сундука.

– Не скажи. Это для нас мишура, а для этих варваров… Подороже будут их оберегов. Давай, разноси, – поторопил сообщника Дионисий, похлопав Прокопия по плечу.

– Да куда это всё? – держа в руках смятую мишуру из ленточек, шнурков и прочей бижутерии, сказал Прокопий и ехидно улыбнулся.

– Ну, смотри по размеру – кому за пазуху, кому в рукава. Торопись, мне ещё надо успеть посетить их видения и разбудить их вовремя, чтобы на всю жизнь память об этом сохранить, – Дионисий не зря торопил сообщника: уж больно легко славяне преодолевали испытания магией и алхимией в отличие от изнуренных роскошной жизнью византийских вояк и вельмож. Здоровые желудки и пустые головы славян до сих пор стойко переносят любые набеги здравомыслия. Дионисий вовремя обратил внимание на сдавленный клекот, доносившийся со стороны князя. Он подошел к спящему Владимиру и осторожно освободил попугая, зажатого рукой князя.

– Я думал уже, что дождусь тебя только в раю… – прохрипела птица и часто-часто затрясла головой, чтобы прочистить горло.

– Ну, упустил тебя из виду… – усмехнулся Дионисий. – Ну, извини…

– Хорош напарничек, – возмутился попугай, вздернув шлем из перьев на голове.

– Хватит, Теодор, хватит! Лучше скажи, что с домовым делать? Он с князем дружбу водит. Где он сейчас? – нетерпеливо топнув ногой, тут же взвыл Дионисий. – Кто… Кто этот гвоздь… греческую вашу маму… забил задом наперед?

– С Игилкой? Так я там ему свару с его жёнами затеял, гоняют его там мокрыми тряпками по всем углам. Не до нас ему. А гвоздь… – попугай подошел к Дионисию, осмотрел его ногу и вынес вердикт: – Игил, вот сволочь! А я-то думал, что он столяром подрабатывает… Помог ему ещё ящик с инструментами донести…