– Здорово, плут… – окликнул князь человека. – Ну, как труды?
– Здорово, княже, – отозвался человек, – закончил… Вскоре всё можно будет попробовать.
– Пошли тогда на совет, – приказал явно обрадованный князь.
– Погоди, только другую одежу надену, – с этими словами человек снял с себя странный колпак и скинул на лавку не менее странный синий балахон с прорезями для рук.
Князь подождал собеседника, еле скрывая изумление от перевоплощения своего собеседника. Неуловимыми движениями человек что-то поправил на себе, что-то дернул, и перед Владимиром вместо согбенного бородатого старца в непонятном неопрятном одеянии предстал вдруг безбородый, в шелках и бархате писаный красавец. Не в первый раз происходило это преображение перед князем, но он каждый раз изумлялся и никак не мог к этому привыкнуть. Князь его слегка побаивался, но виду старался не подавать. (Мало ли чего).
Вдвоем они прошли в закуток, где обнаружилась ещё одна потайная дверь. Владимир поколебался немного, но, испугавшись собственной нерешительности (эта противоречивость была основой его характера), изо всей силы рванул ручку двери на себя. Дверь с еле слышным шорохом открылась. За длинным, сколоченным из толстенных дубовых обструганных досок столом, по одной стороне в один ряд восседали самые близкие к князю люди. Ну, как обычно: близкие люди из тех, кто мог пошептать ему на ухо всё, что было интересно ему – от прогнозов погоды до сокровенных желаний всяких враждебных сил, непокорных ему, но готовых пред ним усмириться с их дружеской помощью на определенных условиях. Князь был своим окружением оплетен, опутан тысячами взаимных интересов и выгодных условий своего бытия. (Вот так и понимайте термин «блат»). Одним словом, блатные…
Владимир прошел вперёд и водрузил свое грузное, но ещё молодое упругое седалище на одинокую скамью на помосте перед своим отдельным столом. Он любил возвышаться над всем: так было удобней наблюдать за пирующими людишками. Мало ли кому из них вздумалось бы потравить сотрапезников и (чур меня!) самого князя. Да, все правители во все времена боялись и будут бояться не просто смерти по исторической статистике, а случайного глотка вкуснейшего и привычного напитка. Такова жизнь, се ля ви, как говаривала позже Екатерина Медичи, подмешивая яд в банановый кисель очередному избраннику удачи.
Хотя были и другие причины: князь-то был низковат! Да по современным меркам что такое метр пятьдесят-шестьдесят сантиметров? И все бояре были не выше. Всех выше себя Владимир сразу же объявлял врагами народа (диктатор, одним словом!). Только дружинникам дозволялось быть выше – ну, это чтобы до князя стрелами али булавами не дотянулись. А где набрать такой забор среди тогдашней молодежи? Дружина была малочисленной, потому что была младая. Собрана она была, как того велит обычай и нужда, из друзей детства князя, из близких и дальних родственников. А остальные дружины – старшие – входили в киевский полк. Была даже дружина пожарная, что отличалась от других своими ожогами и беспробудным… спокойствием, которым они невольно гасили хаос и смятение в толпе погорельцев. При этом власть никто не смел проклинать, даже если после пожара людям приходилось жить какое-то время в землянках посреди пожарищ. Сказывалось патриотическое воспитание. Добавлю сюда для простоты описания толстые руки Владимира, в ляжку толщиной, которыми он привык таскать за волосья провинившихся дружинников. Но это так, для разумения…
Сборище объедалось и лакомилось. На столе, загруженном едой, места для объедков не было: их сбрасывали под стол, где совсем уж разжиревшие крысы брезгливо обнюхивали эту снедь и лапами откидывали в разные стороны, справедливо полагая, что двуногие уборщики-смерды, найдя эти объедки, будут благодарить их за это поцелуями под их хвосты. Князь степенно внимал невнятному говору жующих людей. Всё это время Дионисий из-за спины князя наблюдал за ним и гостями. Трапеза ещё не закончилась, как князь, пригладив широким рукавом лоснящуюся от жира молодую бородку, хлопнул в ладоши. Все прекратили чавкать и непонятно что гнусавить. Новостей не было: пирующие только совсем недавно и недолго пославословили быстренько в адрес неведомо как и откуда появившегося владыки, да и дело с концом. (Какие уж тут новости?) Зато были государственные заботы и думы у князя.
– Други мои, – прервал этот гомон князь, – дела прискорбные творятся меж людишками. Опять у нас всё через пень-колоду и молодую жопу…
Из долгой, неспешной речи князя стало понятно то, что и без того своей обыденностью набило всем оскомину. Ничего нового князь не сказал. Ну, степняки набеги устраивают: скот, хлеб, утварь у смердов отбирают, их самих норовят в полон, в рабство увести… Ну, весной дождей не было, а сейчас день на убыль пошел, а после такого пекла от начала лета на полях собирать нечего… Ну, всё как обычно. Бунтовать будут смерды от голода. И опять будут искать себе новую власть, а лихих людишек, готовых князю напакостить да дела его скорбными миру представить, завсегда хватает. Вот до чего доброта да милость власти их доводит. Но земля наша обильна: уйдут смерды, попрячутся в лесах, будут зверьми да рыбой промышлять, а кто князя будет кормить, поить, одевать? А дружину, а мытарей? А это нужные ведь люди, служивые, свои… Как без них-то? Государство мы али как?
– Да, бегут смерды… бегут! А мы их… как бы за людей, будь они неладны, считаем… – прогудел Ставрог (друг детства князя). – Вона из скольких городищ народу сбегло! Лови их теперича в незнамо каких дебрях. В такие земли подаются, о коих мы и слыхом не слыхали.
– Здесь тоже польза есть – державность нашу ширше делают… – махнул рукой князь и призадумался. (Пятерку по географии князь Владимир себе обеспечил).
– Князь, позволь мне слово молвить… – зашептал ему на ухо Дионисий, заслоняя его спиной от собрания и незаметно убирая с бороды Владимира крошки после трапезы.
– Говори… – обернулся в его сторону Владимир.
– Да как-то без твоего гласного одобрения мне, чужаку?.. – потупился Дионисий.
– Люди добрые, вот мой гость из самого Царьграда желает нам слово сказать! – поднялся над столом князь и рукой указал всем на Дионисия.
Пирующие замерли над объедками застолья и закручинились: обычно после столь знатного угощения на совете у князя ждали их скоморохи с дудками да рожками, да пляски какие, и в завершение – девицы в кокошниках да с протяжными песнями в хороводе. А тут… Все в унынии полном, рыгая и осоловело после медовухи потирая жирными руками бороды, уставились на гостя.
– Всё это от неразберихи у вас… – начал издалека Дионисий. – Богов у вас много, вот порядку и нетути. Сами знаете: у семи нянек дите без глазу!
Поднявшийся за столом нестройный шум на минуту остановил гостя, но не смутил его:
– Ваши боги и духи, кудесники с волхвами и вправду могут многое… Но когда нужда в них возникает, то им до нас всех и дела нет! На себя всём полагаться приходится, – возвысил голос Дионисий, поправляя рукава.
– Ну и шо такого? Так испокон веку заведено… – недовольно загудели пирующие.
– Неправильно заведено, – громко вздохнул Дионисий. – Одна глупость кругом!
– Поучи ещё нас тут… – вздыбился над столом совсем уж в непристойном виде от дохрена выпитой доброй браги боярин Пукал, советник князя по снабжению войск, и взмахнул рукой:
– Да видали мы таких… Одна плесень осталась после… – дружно поддержали его сотрапезники.
– Я не учить вас тут собираюсь, а подсказать, как дела делаются на свете, – с самым что ни на есть миролюбивым видом простер руки к своенравной публике Дионисий. – Вспоминаем, вспоминаем, вспоминаем, с какими товарами и… и рассказами вы имеете дело на привозе? Ну, подле гостиного двора для иноземных купцов? Вас дурят там, как дитяток малых. Показали вам палец, а вы давай смеяться да верить всему. А сами… Да если бы выгоды гостям не было, приходили бы они из стран своих, как они вам сказывают, за выгодой сюда за тридевять земель, за тридевять морей? Кто бы, шобы на рожи ваши посмотреть, перся бы сюды? – совсем уж необычно просто перешел на язык трапезничающих Дионисий.