— Если учитывать тот факт, что я присягнул на верность Его Светлости, — начал он, и у меня в груди все рухнуло. — Так же значит, что и его дочь может отдавать мне приказы. В седло, госпожа Хант, нам нужно спешить.

Облегченно выдохнув, я поспешила к его лошади, которая нетерпеливо перебирала копытами, все еще не распряженная после прибытия. Но обернувшись, я взглянула на Лили, которая только нервно кусала губы, и беспокойно теребила рукав своего воздушного платья.

— Лили, спасибо тебе. Твой долг перед Аксаром уплачен.

Девушка грустно улыбнулась, и порывисто меня обняла:

— Ты мне нравишься, леди Хант. Я надеюсь, что ты успеешь. Береги себя, дикарка, — прошептала девушка, и отступила. — Я вернусь в дом, чтобы не вызывать подозрений. Торопитесь!

Развернувшись на пятках, Лили поспешила покинуть конюшню, укоризненно взглянув на спящего конюха, который по своей безответственности, пропустил все важное, что здесь происходило.

— Вперед, — Хьюго помог мне забраться в седло своей кобылы, и запрыгнул сам, аккуратно и бережно обхватывая меня руками. — Нам крупно повезло, что никто не заметил моего приезда.

— А зачем ты приехал? — стараясь отвлечься, спросила я, поправляя на волосах съехавший капюшон.

— Я… Для исправления своих ошибок, леди Хант.

— Улва, — поправила я, устав от официоза за время пребывания в окружении Его Светлости.

— Только если ты позволяешь, — принял он, кивнув, и потянув поводья, аккуратно вывел лошадь из конюшни, сразу же разворачивая ее в дороге ведущей прочь из резиденции.

— Что за ошибка, Хьюго? — напомнила я.

— Это долгая история, Улва, но и дорога у нас не близкая, — пустив лошадь в бег, Райт сильнее приобнял меня за талию, прижимая к себе. — Так что я расскажу. Есть одна девушка, Оливия де Сент…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Господин Хьюго Райт никогда не отличался умением признавать свои ошибки. Всегда было проще сказать, что ни о чем не жалеешь, что случилось, то случилось, но леди Оливия де Сент поменяла привычные ориентиры.

Хьюго не мог сказать себе четкое и честное «я был не прав», но чувство недосказанности и необратимой ошибки травили его на протяжении нескольких лет. Наверное, впервые мужчина стал задумываться о том, что поступи он тогда иначе, все было бы совсем по-другому. Кто знает, хорошо или плохо, но точно не так — в путанных мыслях о девушке, видение которой преследовало его день ото дня.

Натура мужчины была такова, что отпустить ненужные мысли он всегда умел играючи просто, но именно девушка с тенью зеленых глаз, с золотистыми, словно осенняя листа, крапинками в них, заставила его впервые на собственной шкуре ощутить сожаление. Такое горькое, талое, вязкое…

И Райт практически смог с ним жить, принять его как неизменное, неизлечимое, если бы не тот разговор с другом, в котором упоминалась незаменимая леди де Сент. Зажившая рана вины вновь закровоточила, заныла, заболела, напоминая, сколько времени он игнорировал единственный рубец на своей душе.

Его поразила, просто пронзила новость о том, что женщина, оставившая незакрывающуюся рану в его сердце, упрямо действует, чтобы найти его, сблизиться, и добить.

Он был виноват. Перед ней. Перед собой, за то, что тогда не стал ей ничего объяснять, что промолчал, как трусливый мальчишка, избегая неловкого разговора. Он сам сломал все своим молчанием.

Он не соврал Аксару почти ни в чем, за исключением того, что леди Оливия, была единственной женщиной его жизни. И единственной любовью.

Да, он такой, испорченный и неправильный, предпочитающий одаривать вниманием мужчин, и проводить с ними время за сексуальными утехами. Ему казалось, что все об этом знают, его репутация шла далеко впереди, и Хьюго все устраивало. Но зеленоглазая девушка ранила его в самое сердце, одними своими глазами и чуть не симметричной улыбкой.

Она действительно приезжала тогда к отцу вместе с матушкой, на линию фронта, и именно тогда они встретились впервые. Хьюго ежедневно прокручивал в голове воспоминание о хрупком силуэте, прошедшем мимо него, робком брошенном взгляде, и аромате клубники, ударившим по рецепторам, словно молот, среди запахов гнили, крови и войны. Еще тогда он встал, как вкопанный, провожая шокированным взглядом незнакомку.

Она стала для него божеством, ликом, предвестником свободы среди безумия и болезненной агонии сражения. Он даже тайком следил за ней, подглядывая в шатер, тогда еще командующего, чтобы рассмотреть тонкий носик и розовую пухлость губ. Ооо, как она была прекрасна! Ангел с чертовщинкой в озорных глазах!

Никогда ни до, ни после этой встречи, Хьюго не был так заворожен женщиной. Не считая, конечно, госпожи Хант, что сейчас сидела перед ним в седле, и нервно вжимала пальцы в плотную кожу упряжи. Но и это был скорее интерес, любопытство, нежели то странное, яркое и уничтожающее чувство, что он испытал увидев леди де Сент.

И да, в силу натуры и молодецкой порывистости, он приударил за ней. Крутился рядом хвостом, все время что они были там, под Братиной, стараясь завлечь женское внимание, такое желанное и обжигающее.

И это случилось. Она ответила Хьюго взаимностью, поцеловав однажды под разбитым надвое дубом, которому не суждено было выжить в этой войне. Как и их чувствам.

Капитан не простил.

Отдавать любимую и единственную дочь какому-то проходимцу, не видящему разницы между мужской задницей и женской!? Уму не постижимо! Он отчитал его как мальчишку, и чтобы наверняка подействовало — отправил в топь Плотилии, разлучив с возлюбленной, именно там, где его спас Аксар.

Тогда он еще не мог ее так назвать. Все их чувства казались ему чем-то непостижимым, не понятным, и только спустя столько времени он решился признаться хотя бы самому себе — он был влюблен. До беспамятства, до чертиков, до трещащей боли под ребрами.

Но леди Оливия об этом так и не узнала.

Ее отец выставил все так, будто Хьюго сам захотел уехать на фронт, тем самым, выражая свое нежелание быть с ней. С той единственной, от которой у Райта мутилось перед глазами от щемящей нежности.

И вернувшись с поля боя победителем, он бросился искать девушку, решительно настроенный за проведенное в сражениях время, что она нужна ему. Слишком. Сильно.

Но у самых ворот в поместье, он увидел свое видение воочию, и снова замер, как тогда, пораженный ее красотой, что только сильнее расцвела за прошедшее время. Поправив на плече своей по-военному скудный рюкзачок, он уже готов был сделать шаг к ней навстречу, как понял, что она не одна.

Рядом с ней стоял высокий, плечистый аристократ, держащий ее под белые пальчики, и улыбающийся так картинно, что сводило скулы, как от лимонной кислоты. Это заставило Хьюго замереть, остановиться, перестать дышать.

Скептично оглядев свой пыльный костюм не первой свежести, он отчаянно зарылся пальцами в отросшие кудри, и зарычал.

Кто он!? И кто она!?

Он простой вояка, без гроша за душой, а она дар богов, нежная, светлая, с отличной судьбой, в которой не должно было быть такого как он.

Тогда Хьюго ушел, и больше не возвращался, затягивая сердечную рану случайными связами, литрами вина и тысячами сигар, помогающими дымом заволочь душевную боль.

Господин Райт никогда не любил делиться своими переживаниями, и даже тогда это не стало исключением. Он запечатал образ возлюбленной, целовавшей его тогда под сломанным дубом, и спрятал глубоко в душе, больше никому не показывая, и не рассказывая об этой картинке.

Никому, кроме госпожи Хант, что просила называть его по имени, и сейчас внимательно слушала выплескивающееся через край признание.

— Какой же ты дурак! — всплеснула руками девушка, и тут же вновь схватилась на ручку седла. — Ты должен был тогда все ей объяснить!

— Это мне известно и без тебя. Сейчас я могу честно признаться, что я был не прав.

— Ты был ослом, — подтвердила девушка его мысли, и Хьюго согласившись, пожал плечами.