Мне нравится ее невинность.

Каждый раз, когда думаю, что скоро придут лекарства и я больше не смогу оттягивать наш момент сближения, нервничаю.

Я хочу ее больше всех на свете.

Касаться ее. Ласкать. Чувствовать обнаженную. Чтобы кожа к коже. Мне это жизненно необходимо. Но вот последний шаг я совершить все так и не решаюсь. Она чиста, как ангел. Мой ангел. И я хочу запачкать ее так же сильно, как и сражаться с самим собой за ее невинность.

— Ну, ты готов? — инструктирует меня Яся, когда мы собираемся выехать. На этот раз на территорию олимпийцев.

Ясная суетится, бегает, все время чего-то ищет. Наблюдаю за ее приготовлениями и улыбаюсь. Смешная она. И красивая. В трикотажном платье, которое облегает ее фигуру. Оно закрытое под самое горло, но на ноге провокационный разрез. Слишком женственное и сексуальное.

И как я согласился на его покупку?

Хотя знаю как. В тот день Яся решила, что двум смертям не бывать, и раз уж мы покупаем новую одежду, брала все то, что в обычной жизни никогда бы не решилась купить. Там еще ее сумасшедшая подружка Люсиль постоянно визжала в трубку «бери» и в какой-то момент я поплыл. Яська крутилась передо мной, как модель на подиуме, и я только послушно подносил телефон к терминалу.

Пережить мне этот шопинг помог королевский ужин и просто охренительный минет. Яська решила выпендриться и заявила, что раз она содержанка, то будет отрабатывать на коленях. В ушах зашумело от ее наглого заявления. Наказал! По жопе нахлопал так, что она потом сидеть весь вечер не могла. Но минет сделать все же пришлось. Правда, на моих условиях. Позу шестьдесят девять осваивали.

— Ясь, ты долго будешь мельтешить? Нам ехать пора! — воплю, стоя в коридоре и жду, когда она, наконец, наденет обувь и мы выйдем.

— Не могу паспорт найти. Он, наверное, у предков остался. А мне завтра нужно его в деканат срочно отнести, чтобы учебники получить, — пыхтит расстроено девчонка и начинает натягивать ботинки на ноги.

Пока пальто ей помогаю одеть, спокойно предлагаю:

— В чем проблема? После олимпиады заедем и возьмешь.

— Ты прав, — тут же улыбается она. — Нет проблем.

В университет к олимпийцам попадаем вовремя. Хоть те и бахвалятся, уделываем их, словно щенков. Особенно смешно получается, когда на конкурсе капитанов начинают задавать блиц-вопросы. Ведущий не успевает вопрос озвучить, а я уже ответы выдаю.

Вспоминаю, как мы этот блиц с Яськой в постели практиковали. Она вопросами сыпала и дрочила мне, а я отвечал. Как только заминался, она прекращала. Так я все мигом запомнил.

Глаза на нее в момент ответа поднимаю и брови дугой выгибаю, вспоминая, как она поощряла меня своими пухлыми губами. Яська на трибунах красная сидит, как помидорина, но довольно улыбается.

Роднин так вообще раздувается, как индюк напыщенный. Он, словно гордый отец, сидит, сложив руки на груди и только снисходительно кивает головой. В общем, шансы если у противоборствующей команды в воде еще были, то на суше они продувают в сухую.

— Так, все в бар! — вопит Водянов на кураже и уже зажимает девчонку из команды олимпийцев. — Там батя нам поляну накрыл!

Все радостно улюлюкают и идут к своим тачкам.

— Кир, — кричу, когда мы подходим к своей машине. — Нам надо за паспортом к Ясиным родителям заехать. Мы позже будем.

— Ок, только давайте быстрее, — довольно орет он в ответ. — Сверчок, там уже шоты стынут.

— Придурок! — головой качаю и завожу мотор.

Яська довольная, что-то лепечет, восхищаясь нашей общей победой. Парни действительно постарались и подготовились. Роднин на радостях даже разрешает завтра тренировку пропустить.

— Странно, мама трубку не берет, — выдыхает Ясная и поворачивается ко мне, когда паркуюсь у ее дома. — Ладно, сейчас быстро сбегаю и поедем отмечать.

Она сияет, а я откровенно ей любуюсь. Моя! Яська выходит из машины и заходит в дом. Тихонько выбиваю пальцами в так музыке, льющейся из динамиков, и неосознанно веду взглядом по окнам дома. Вижу, как загорается окно в ее бывшей комнате и почему-то улыбаюсь. Наверное, потому, что это место и правда осталось лишь в ее воспоминаниях. Теперь ее дом рядом со мной!

Замечаю женский силуэт в окне, а потом рядом второй и явно мужской. Хмурю брови и наклоняюсь чуть вперед, чтобы стало лучше видно. Силуэты передвигаются по комнате, но как-то слишком быстро. Вдруг девушка поднимает руку, а мужчина замахивается и бьет ее наотмашь по лицу.

Мозг отключается сразу. Выскакиваю из машины и на всех порах влетаю в дом. Забегаю на второй этаж с одним желанием — убивать. Толкаю первую дверь, потом вторую и вижу, как плачет Ясинья, а ее отчим трясет ее за плечи и что-то орет на немецком. Дальше вообще помню все урывками. Хватаю его за шиворот и кидаю об стену. Яська кричит и пытается меня оттащить от этого упыря, только все, что я делаю, так это вбиваю свои кулаки в его окровавленную рожу. До тех пор, пока он не отключается!

За эту ночь я умирала и воскресала,

наверное, раз сто.

© Ясинья Сверчкова

— Повторите еще раз. Где вы были в момент нападения Юсупова на вашего отчима? — наверное, уже в тысячный раз задает один и тот же вопрос следователь Стрижов.

В отделении я провела почти всю ночь. Соседи, услышав шум, вызвали полицию. Бруно увезли в больницу, а Глеба в отделение. И вот уже часов шесть подряд этот человек по фамилии Стрижов задает мне одни и те же вопросы.

— Глеб лишь хотел защитить меня, — устало шепчу в ответ и хватаюсь за ингалятор. — Бруно ударил меня и Глеб…

— Ясинья Альбертовна, вы же сами говорили, что ваш любовник оставался в машине, когда вы поднялись в дом. Откуда он мог знать, что отчим вас ударил?

Прыскаю ингалятором в рот и понимаю, что он пустой. За эту ночь я умирала и воскресала, наверное, раз сто. Меня все еще трясло и колотило от того панического ужаса, который я испытала, когда Глеба скрутили и, надев наручники, затолкали в служебную машину.

— Мой парень увидел это в окно, — продолжаю объяснять, казалось бы, очевидные вещи.

Этот следователь словно специально произносит какие-то неправильные вещи. Ваш «любовник», «сожитель»! Эти слова сегодня слышу много раз. Словно наши отношения являются чем-то грязным и недопустимым.

— Ясинья Альбертовна, мы проводили следственный эксперимент, в котором четко удалось установить, что ваш ПАРЕНЬ, — Стрижов специально выделяет интонациями последнее слово, — не мог ничего видеть в окно, так как оно было закрыто шторами.

Господи, когда это закончится? Твержу уже шестой час, что он мог увидеть силуэт, тень или еще что-то. Факт заключался в том, что Глеб, как всегда, хотел лишь защитить меня. Да, возможно, он превысил силу. Был излишне агрессивен. Но Юсупов с самого начала так реагировал на любую угрозу моим здоровью и безопасности.

— Когда вы нас отпустите? — хриплю, чувствуя, как в легких заканчивается кислород. — Когда я смогу увидеть Глеба и сможем уйти домой?

Голос срывается, и из глаз проливаются слезы усталости. Мысли не допускаю, что Юсупова не отпустят. Мне все еще кажется, что вот-вот этот ужас закончится и мы, наконец, начнем праздновать нашу сегодняшнюю общую победу.

— Видите ли, Ясинья, — вдруг сочувственно выдыхает Стрижов, — тот, кого вы так рьяно защищаете весь вечер, никто иной, как рецидивист.

Поднимаю взгляд на следователя и решаю вцепиться в его скорбную физиономию ногтями. Пускай меня тоже заберут. Пускай! Только бы позволили находиться рядом с Глебом. Хочу в его надежные объятия. В которых мне никогда ничего не страшно.

Без него я задыхаюсь.

В сумке лежит последний ингалятор, после которого моя жизнь пойдет на счет. Но я не хочу даже думать об этом. Потому что без Глеба я вообще думать не хочу. Меня словно обесточили. И следующий мой вздох случится только рядом с ним.

— Вы думаете, он такой хороший? — снова давит следователь, а я лишь поднимаю на него уставший, потяжелевший взгляд. — Да знаете ли вы, Яся, откуда у вашего молодого человека это прозвище? Князь!