– Онар, ну, что же вы?! Посмотрите на меня, прошу!

«А мне больно отнять руки от лица! Арон стоит передо мной на коленях. Он тоже молит меня о прощении, когда виновата на самом деле я! Виновата ведь?..»

Онар даже не понимала, в какой комнате она находится, от волнений забыла, как сюда дошла, и какие именно служанки остались за приоткрытой дверью.

– Моя королевна, я знаю, что с вашими глазами. Позвольте взглянуть на них! Прошу! Мне всё равно... То есть, хочу сказать, что вы всегда будете для меня прекрасной. Боги! Я ведь так хотел спасти вас, Онар! И не смог… Но знайте, я уже говорил вам, однако повторю ещё раз, я никогда не верил, что вы мертвы!

«А я не могу! Не могу посмотреть на него! Зачем он меня мучит?»

Арон не решался прикоснуться к ней.

– Не плачьте, что же вы?

«Голос у него какой растерянный...»

– Я не могу видеть ваши слёзы.

Он всё же решился и протянул к ней руки.

«Обнимает меня и... Я так давно не чувствовала тепло, а сейчас меня обдало жаром».

– Арон, прости меня!

Крик и плач Онар просочился сквозь дверные щели и разлетелся по коридорам дворца.

Арон смотрел в её широко распахнутые глаза, полные слёз. Поблекшие, потерявшие свой цвет, затянутые светло-серым пятном, с бельмом на месте зрачка, они, под длинными ресницами, отбрасывающими тень на впалые щёки, были уродством царевны.

Арон взял её лицо в свои ладони. Приблизился и медленно, невесомо, поцеловал глаза Онар. На губах его остался солёный привкус.

– Я люблю вас...

А она прижалась к его широкой груди и зарыдала в голос, утирая кулачком бегущие по лицу слёзы.

– Всё будет хорошо, всё образуется, вот увидите! – он обнимал её, нежно, аккуратно, будто боялся, что от объятий его Онар может рассыпаться на множество осколочков. Но даже случись так, Арон был готов, изранив в кровь руки, собрать их и склеить.

– Вы дома... Уже всё хорошо. Не плачьте! – уговаривал он, гладя её по шелковистым волосам. – А глаза ваши... Это ничего! Правда, ничего! Хотя, нет... К ним прикоснулась сама Ночь! Моя Онар, подумайте только, вас Ночь услышала и посчитала ваши глаза достойной платой за свою помощь! А мне досталась большая драгоценность – вы сами. Вы прекрасны, посмотрите же на себя!

Он подвёл её к зеркалу в деревянной, позолоченной оправе. Онар стояла, опустив голову. Она боялась взглянуть на себя. Но Арон был за ней, положив свои руки на её плечи, и от них исходило такое тепло... Оно придало Онар сил, и она посмотрела на своё отражение.

– Я... – и не смогла больше ничего сказать, ведь глаза Арона, карие, тёплые, смотрели на неё с такой нежностью, что у царевны защемило сердце. – Я виновата перед тобой. Арон, прости меня!

– За что? – выдохнул он.

– За всё... – не в силах была она сказать, что Вэриат стал ей наваждением. Да и имело ли это теперь значение?

– Я люблю вас, – в его голосе была и радость, и печаль, и боль.

– Больше никому меня не отдавай! – она вновь заплакала, прижалась к нему.

Онар дрожала. Но Арон был рядом, и впервые за всё это время Онар почувствовала себя в безопасности.

Они ещё долго стояли посреди комнаты, освещённые солнечным светом, что лился из открытого окна и отражался в зеркале.

– Моя Онар. Моя любимая Онар, – шептал Арон, а она тихонько слушала.

«Я дома... Я дома! Вернулась» – и она, блаженно улыбаясь, закрыла глаза.

Селестина, сидя у окна, медленно расчёсывала дочери шелковистые волосы. Закатное солнце освещало их красным тёплым светом, а лёгкие белые занавески колыхались от ветра.

– А помнишь свои покои в моём замке? – спросила царица у Онар. – С твоего балкона открывался вид на безбрежный океан. Помнишь, ты любила слушать, как он шумит? Тебе нравились волны и солёные ветра.

Онар глубоко вздохнула. Она, как в детстве, сидела на полу, прислонившись к коленам матери. Ей было очень уютно и при этом грустно. А Селестина всё водила гребнем по её длинным волосам.

– Грядёт война, – вновь заговорила царица, – Арон собрал своих людей, а из-за моря прибыли мои воины. Мы с твоим отцом не может рисковать тобой. Ты отправишься домой. Будешь там ждать конца битвы, молить небеса о нашей победе, изнывать от жары, провожать лето, – Селестина вздохнула, и Онар ощутила её тревогу. – Тебя больше никто не обидит, моя милая, родная царевна, – она обняла Онар и та зажмурилась, пытаясь сдержать слёзы. – Что ты грустишь? Не бойся, мы победим. Первые нанесём удар монстру! – после этих слов Онар вздрогнула, но Селестина не заметила этого и продолжила: – Ты больше его не увидишь. А то, что было, уйдёт, как страшный сон. Слышишь?

А Онар не верила ей.

– Ты будешь с Джоном. Он не позволит тебе грустить и бояться. Он наш друг, мы знаем его так давно! Надо же, он скоро совсем в старика станет превращаться! – усмехнулась царица. – Он верен тебе. Правда, порой забываешь, что он просто слуга? Он нам, как родной. Что ты мочишь? Скажи хоть слово.

– Прости, мама. Мне просто страшно, – её голос прозвучал очень тихо.

– О нет, дорогая, не бойся! – Селестина обняла её ещё сильнее. – Ты уплывёшь далеко, туда, куда войне не добраться! Верь в победу! Верь, что мы победим зло, прежде, чем оно пересечёт море и дойдёт до тебя. Ты отправишься в путь уже завтра. Со мной. Я не оставлю тебя. А твой отец, да берегут его боги, поведёт к Нижнему миру войска. Вэриат не ждёт нападения, он думает, что осенью сам нанесёт нам удар. И неважно, что осень близиться, ещё лето не ушло. Даже если до властителя тьмы и дошли слухи, что Илиндор готов к бою, мы всё равно на шаг впереди. Что ты дрожишь? Успокойся.

– Нет, ничего, я просто... вспомнила Вэриата. И слишком явно его образ предстал пред моими глазами.

– Оставь все страхи позади! – приказала Селестина и стала заплетать её волосы в две косы.

«Мама, я ведь боюсь Илиндор оставить... Страшно мне, что буду от Наваждения моего вдали. Я не сбежала, мама. Я взаперти у своих чувств. Мне кажется, что предаю я всё и вся, поддаваясь своей страшной любви. Арон... ты можешь меня не прощать. Я погибла. Мне так... страшно это осознавать», – Онар пугала саму себя и не в силах она была остановить поток этих мыслей.

– Ты больше никогда не увидишь его! – пыталась успокоить её Селестина. – Забудь тёмного короля! Тебе не к чему о нём вспоминать! Скоро всё закончится.

«Не увижу его? – сердце Онар отчаянно забилось о рёбра. – Как больно от этих слов... О боги, я сошла с ума! О чём думаю, по ком печалюсь?! Я проклята! Проклята».

– Тише, не плачь! – Селестина заставила Онар присесть рядом с собой и с беспокойством вгляделась ей в лицо. Она не знала, чем успокоить её. Царица лишь подала ей стакан воды, что стоял рядом на столике.

***

– Что ты здесь стоишь?

Анна вздрогнула, когда услышала голос Джона. Девушка отпрянула от двери, за которой находилась царица с дочерью.

– Подслушиваешь? – Джон подозрительно сузил глаза и окинул служанку неприязненным взглядом.

– Ещё чего! Тебе показалось! – соврала Анна и сложила на груди руки.

– Ну, так иди отсюда, – посоветовал Джон и Анна, решив не пререкаться, зашагала вперёд по коридору.

Девушка, погрузившись в свои мысли, вышла на улицу. Она и некоторые другие служащие во дворце, собирались на рассвете уехать из Илиндора в земли Арона. Там они должны были скрыться в крепости на время войны. Но Анна не хотела уезжать. Мысли о Рьяне не давали ей покоя, как и дитя, которое она носила под сердцем.

Не замечая царящей вокруг суеты, Анна миновала несколько улиц, прошла рынок, свернула в узкий сырой переулок и крадучись, озираясь по сторонам, шагнула на улицы бедняков, где царили разруха и грязь.

Здесь через улицы были протянуты верёвки, на которых сушилось тряпьё. Дети, грязные, недосмотренные, бегали по улочкам. У стен старых домов лежал мусор. По разбитым дорогам было тяжело идти. Здесь стояла вонь и можно было столкнуться с попрошайкой, каких обычно гонят с главных площадей и светлых улиц Илиндора. Но тут можно было отыскать знахарку, которую за глаза все кличут ведьмой. И Анна, накинув на голову капюшон, шла туда, куда её направил человек, продающий на рынке травы. Он любезно объяснил Анне, где искать старуху и не обманул, девушка, после недолгих блужданий по пыльным улочкам, действительно нашла знахарку сидящей на сгнившем деревянном крыльце дома с покосившейся крышей.