Но теперь каждый день бывает на разных лекциях до 30 дам и девушек... Все к этому уже привыкли, так что видеть дам на университетских лекциях теперь стало делом таким же обыкновенным, как видеть их в концертах"5.
В 1860 г. женщины взорвали еще одну плотину запретов: Н. П. Суслова и В. А. Кашеварова начали слушать лекции в Медико-хирургической академии. Без разрешения военного министра, которому подчинялась академия, они занимались у сочувствовавших им профессоров: И. М. Сеченова, В. Л. Грубера, П. Ф. Лесгафта6. По примеру Петербурга вольнослушательницы появились и в университетах Киева, Москвы, Одессы, Харькова.
Вторжение женщины в мужскую цитадель - университет - явилось поистине революционным актом и положило начало их длительной борьбе за доступ к высшему образованию. Первый шаг - выступление против установившихся традиций и обычаев, принятых в обществе,- требовал от женщин гражданского мужества, твердости и упорства в достижении цели. "Нашему поколению женщин, учившемуся в 1850-х годах "чему-нибудь и как-нибудь",-вспоминала М. К. Цебрикова,- приходилось брать с боя каждый шаг жизни, когда чужие преследовали насмешками, а близкие бросали бревна под ноги"7.
Действительно, для многих из них первым препятствием стала собственная семья. Даже в просвещенной дворянской среде желание дочерей учиться вызывало у родителей настороженное отношение. Е. Ф. Юнге, дочь вице-президента Академии художеств графа Ф. П. Толстого, писала в своих воспоминаниях: "Я рвалась разделить участь тех нескольких женщин - сестер Корсини, Богдановой и других,- которые решились вступить в университет, и пойти на первую лекцию Костомарова, но мать не пустила меня и поехала сначала одна. Я провела часы ее отсутствия в большом волнении. К моей радости, она вернулась очень довольная, и на третьей, кажется, лекции я уже присутствовала. С каким священным трепетом я вступала в университет, как все в нем, чуть ли не самые стены, внушало мне чувство благоговения, как скоро стало близким и родным...".8
Первые "студентки" стали своего рода знаменитостями, о них было много разговоров в обществе - как о "передовых девушках" в одних кругах или как о предтечах грядущего разврата, гибели нравственных устоев, семейных очагов и брачных уз - в других. Надо сказать, что последние суждения звучали чаще. Сейчас мы с трудом можем представить, что "Одесский вестник", например, вполне серьезно обсуждал вопрос, прилично ли девицам посещать лекции по физиологии, и не был при этом оригинален.
Разумеется, прослушивание тех или иных университетских лекций, даже регулярное, ни в малой степени не приближалось к получению систематического высшего образования. В Петербургском университете, например, женщины слушали в основном историков Н. И. Костомарова, М. М. Стасюлевича, В. Д. Спасовича, а также химика Н. Н. Соколова. Выбор лекций зависел от самых разных обстоятельств, но, прежде всего, от уровня подготовленности вольнослушательниц, который, как правило, был очень низким, и от того, кто из профессоров соглашался допускать на свои лекции особ женского пола.
Появление женщин в университетских аудиториях было событием принципиальной важности - как начальная веха на пути к высшему образованию и (что еще более значительно) как известный этап в освобождении женской личности. Именно эти соображения были поняты передовой общественностью и выдвинуты для публичного обсуждения. "Современник" в те годы опубликовал серию статей о высшем женском образовании. Особо значимыми и здесь стали выступления М. Л. Михайлова. В статье "Женщины в университете" (март 1861 г.) он отметил главное значение этого события, которое видел в вырывании женщины из сферы "специально женского образования" в "общечеловеческое". "От женщин, выслушавших университетский курс,- говорилось в статье,- можно и должно будет ждать коренного преобразования первоначального женского воспитания, которое готовит попугаев, кукол, все, что хотите, только не женщин. Подойдя ближе к интересам науки, женщина в университете научится видеть и настоящие интересы жизни и общества, она окрепнет в сознании, что истинная нравственность заключается не в пассивной покорности, а в самостоятельном развитии своей природы. Она перестанет видеть добродетель в своей беспомощности и не будет жалкою, но сильною помехою истинным успехам общества.
Нас укоряют в недостатке решительности, в отсутствии твердых характеров. Пока женщина не будет идти наравне с нами, мы будем отставать от движения и лишать его должной силы". Статья "создателя женского вопроса" кончалась весьма оптимистически: "Мы верим в способности и великую будущность русских женщин".
Следует напомнить, что университеты той поры занимали особое место в научной, культурной и общественной жизни России. Они, прежде всего, были ведущими научными центрами, сосредоточивавшими всех крупнейших ученых страны. В более широком плане университеты выступали как ощутимые очаги культуры вообще, а на рубеже 1850-1860-х годов играли "очень видную просветительную роль". А. И. Герцен полагал, что истинное университетское образование могло соответствовать идеалу воспитания молодого поколения. Университет, в его представлении, развивал мышление, давал подлинные знания и к тому же учил "столько же, или еще больше, аудиторией, сколько кафедрой, юным столкновением, горячим обменом мыслей"9. Наконец, российские университеты буквально с момента их создания слыли очагами свободомыслия. "Лучшие надежды нашего отечества сосредоточиваются на университетах, - писал тогда Д. Н. Писарев,- университетская молодежь обыкновенно вносит в практическую жизнь честность стремлений, свежесть взглядов и непримиримую ненависть к рутине всякого рода"10.
А как же приняла женщин университетская среда?
Антонина Петровна Кравцова (Блюммер) на расспросы молодежи о том, "как же отнеслись к их вторжению в университет профессора, студенты и начальство", отвечала: "Сначала свистали, косились, говорили разные глупые дерзости, потом привыкли и перестали"11. Но это слишком схематичное и, можно сказать, упрощенное объяснение. На деле все было значительно сложнее.
Университетская профессура раскололась в женском вопросе на два лагеря. Значительная ее часть, представленная в первую очередь молодым поколением, всячески поддерживала благородное стремление женщин. Характерной фигурой такого типа университетских ученых был, например, Иван Михайлович Сеченов - не только гениальный исследователь, но и талантливый педагог, пришедший преподавать "с готовым сочувствием", по его словам, стремлению русских женщин к высшему образованию12.
В числе других передовых ученых Сеченов приложил немало усилий для открытия Высших женских курсов.
Следует отметить, однако, что даже сочувствовавшие женщинам профессора с трудом вырывались из плена прочных, хотя и изживавших себя традиций. К примеру, В. И. Герье, основавший первые Высшие женские курсы в Москве, признавался, исходя из собственного опыта ("как я сам мог удостовериться"), что женщины в университете (мужском!) "производили впечатление, что они не на своем месте"13. А М. С. Куторга, читавший в Петербургском университете курс античности, по свидетельству студентов, "частенько усиленно подчеркивал некоторые подробности, щекотливые для женщин"14.
Не говоря уже о ретроградах, считавших присутствие женщин несовместимым с достоинством научного учреждения, усматривавших в этом "начало деморализации", многие из профессоров не поняли серьезности стремлений "прекрасного пола" к высшему образованию, расценив его как простую моду. Поэтому первых вольнослушательниц в университетах встречали не только с доброжелательностью, но и с нескрываемым удивлением, насмешками, а иногда и враждебностью. Е. С. Некрасова надолго запомнила, в какое "замешательство" пришел библиотекарь Московского университета, когда вошла женщина и потребовала "Эмиля Руссо: "Сколько было разговоров, совещаний, прежде чем решиться допустить чтение для женщины рядом со студентом! В этот раз "Эмиль" хотя и был выдан, но нигилистку пригласили сесть в отдельной комнате".15
