П. И. Боков через некоторое время завел другую семью, и (опять же, совсем по Чернышевскому!) образовалось два счастливых союза, связанных к тому же дружескими узами.

Однако при всем сходстве ситуации споры о "прообразах" начались еще при жизни автора романа. Известная нигилистка Е. И. Ценина (также, кстати, ушедшая от своего мужа и жившая гражданским браком с Ю. Г. Жуковским) вспоминала, как писатель В. А. Слепцов, знакомивший ее с И. М. Сеченовым, добавил при этом: "Между нами должен заметить, что не автор романа списал с него свой тип, а, напротив, сам доктор вдохновился романом и разыграл его в жизни: порукой в том хронология"³²_.

Как правило, поиски одного реального человека, с которого "списан" тот или иной литературный герой, бывают безрезультатны. Вспомним, например, сколько "претенденток" находилось на образ Татьяны Лариной или Наташи Ростовой. Н. Г. Чернышевский же, "как всякий большой мастер", по справедливому заключению С. А. Рейснера, "обобщил и типизировал характерное для его эпохи явление"³³_.

Действительно, семья новых людей, описанная в романс "Что делать?", была не выдумкой, не фантазией автора, а реальностью. Кроме собственной семейной коллизии Чернышевский имел перед глазами примеры из среды, хорошо знакомой и даже близкой ему. Это не только Шелгуновы - Михайлов или Боковы - Сеченов. Вспомним хотя бы Авдотью Яковлевну Панаеву (1819- 1893 гг.), женщину из круга "Современника", писательницу, автора повестей и романов, печатавшихся в этом журнале, которая, состоя в браке с И. И. Панаевым, другом и соредактором Н. Л. Некрасова, в течение 15 лет (с 1846 г.) была гражданской женой последнего³⁴. Вполне вероятно, что Чернышевский знал и о семейной жизни Герцена-Огаревых: Наталья Алексеевна Тучкова-Огарева с конца 1857 г. стала гражданской женой Герцена, что не разрушило дружеского союза мужчин³⁵.

Конечно, все названные лица - не рядовые обыватели Российской империи. Они - передовые люди, авангард. Однако постепенно новая оболочка семейных отношений в виде гражданского брака - как протест против изживших себя прежних форм, скрепленных церковью, - стала повседневностью в среде демократической интеллигенции. "Никогда еще не было в России столько жен и мужей, живущих отдельно, сколько их явилось в шестидесятых и после шестидесятых годов,- писал Н. В. Шелгунов.- Разделившиеся неудачные семьи составляли затем новые семьи, но уже нелегальные, и общество относилось к этим нелегальным союзам с неизбежною полною снисходительностью... И рядом с законным браком распространилось теперь сожительство гражданское"³⁶.

А. В. Никитенко в дневнике за 1866 г. записал свой разговор со смоленским губернатором, который "сильно жаловался на нигилистический дух среди смоленской молодежи. Многие из девушек не выходят замуж иначе, как гражданским браком"³⁷.

Таким образом, "сложные токи связи" шли не только от конкретных человеческих судеб к роману, написанному Н. Г. Чернышевским, но и "от романа к жизни"³⁸. Однако в реальной жизни все было значительно сложнее и драматичнее, чем в романе "Что делать?". Когда А. И. Герцен несколькими годами ранее, еще при жизни Н. Л. Герцен, переживал собственную семейную драму, он высмеивал как идеалистические, романтические бредни мечты об идиллии втроем немецкого поэта Г. Гервега, увлекшегося его женой. Трудно поверить, чтобы не страдали Шелгунов или Чернышевский, последовательно претворяя в жизнь свои теории о любви и браке.

В официальном отзыве цензора О. Л. Пржецлавского роман Чернышевского "Что делать?" был квалифицирован "аморальным, отрицающим христианскую идею брака" и проповедующим вместо нее "чистый разврат". Против П. А. Бибикова, ответившего цензору ("Ревность животных. По поводу неслыханного поступка Веры Павловны Лопуховой"), было возбуждено судебное преследование по обвинению в "порицании начал брачного союза", и особое присутствие Санкт-Петербургской уголовной палаты приговорило его к аресту на гауптвахте на семь дней³⁹ .

Позднее, уже в 900-х годах, Г. В. Плеханов, защищая Н. Г. Чернышевского от обвинений в "эмансипации плоти", писал: "Нет ничего нелепее и лицемернее этого обвинения!... Его роман проповедует, наоборот, эмансипацию человеческого духа, человеческого разума"⁴⁰.

Приходится только поражаться, как резко расходились в оценке женского равноправия и свободы чувства сторонники новой морали (эмансипация разума!) и их враги. Волноваться, однако, было из-за чего: вслед за Верой Павловной Лопуховой в романе, Марией Александровной Обручевой и ей подобными в жизни появлялось все больше женщин, которые собственным примером утверждали новые нравственные нормы. "Фиктивные браки с целью освобождения генеральских и купеческих дочек из-под ига семейного деспотизма в подражание Лопухову и Вере Павловне сделались обыденным явлением жизни",- утверждал современник⁴¹.

Действительно, таких примеров известно немало.

Руководители студенческих волнений начала 60-х годов в Петербурге Е. Михаэлис и К. Ген, сосланные в Петрозаводск, сделали там неудавшуюся попытку похитить и обвенчать дочь местного чиновника, что только ужесточило их наказание⁴².

Князь А. С. Голицын, товарищ В. О. Ковалевского по училищу правоведения, участник революционных кружков 60-х годов, пошел на фиктивный брак с Варварой Александровной Зайцевой, для того чтобы дать ей возможность получить заграничный паспорт и тут же уехать вместе с матерью из-под бдительного полицейского надзора.

В. О. Ковалевский еще в качестве "доктора" -фиктивного жениха-писал 24 июля 1867 г. своей невесте Софье Васильевне Корвин-Круковской: "В Петербурге, конечно, первым моим делом будет производство по вашему поручению смотра и отобрания более годных экземпляров для приготовления консервов (фиктивная семья в терминологии шестидесятников.-Э. П.); посмотрим каково-то удастся этот новый продукт, хотя, впрочем, у нас спрос на него уже обеспечен"⁴³. Речь шла о подыскании фиктивных женихов для старшей Корвин-Круковской - Анны Васильевны и ее подруги - А. Евреиновой.

С. В. Ковалевская, уверовавшая на собственном опыте в благодетельные возможности фиктивного брака, едва приехав в Петербург в 1868 г., старалась вместе с "братом". Одним из кандидатов наметили Сеченова, считавшегося формально холостым. Юная Ковалевская была в полном негодовании от сопротивления М. Л. Обручевой - гражданской жены Сеченова "О Сеченове нельзя и думать,- сообщала она сестре осенью 1868 г.- Ты не поверишь, как тяжело мне с Марией Александровной. Она положительно не желает этого исхода и очевидно избегает даже каждого намека на это и не допускает и мысли, что они могут быть нам полезны"⁴⁴.

При всем энтузиазме Ковалевской, несмотря на ее неопытность и совсем юные годы, ее тревожили неясные сомнения. "Во всей моей теперешней жизни, несмотря на ее кажущуюся полноту и логичность, есть все-таки какая-то фальшивая нота,- писала она сестре Анне 29 сентября 1868 г.- Брат очень милый, хороший, славный, и я искренно приказана к нему... Ты не поверишь, как он заботится обо мне, ухаживает за мной и готов подчинить все свой желания и прихоти моим. Мне ужасно совестно так много быть ему обязанной; я люблю его действительно от всей души, но немножко как меньшего брата"⁴⁵. (Кстати, "меньший брат" был старше жены на восемь лет). И еще-запись Л. П. Шелгуновой о том, что влюбленный Ковалевский был трагически несчастен...⁴⁶

Конечно, С. В. Ковалевская была многим обязана своему фиктивному мужу. Прежде всего, он освободил ее от власти отца, взгляды которого на женскую эмансипацию никак не соответствовали представлениям дочерей (например, пишущая женщина являлась для него "олицетворением всякой мерзости")⁴⁷. В. О. Ковалевский, участник революционных кружков 60-х годов, польского восстания 1863 г., солдат гарибальдийского отряда, связанный с Герценом и широко осведомленный об освободительном движении той поры, к тому же кронный ученый, ввел свою жену в круг новых людей, обуреваемых идеями служения обществу, народу, науке. Вместе они поехали учиться за границу.