– В тебе все слишком. Я с удовольствием сорву твою вишенку, но позволь дать совет: сбавь обороты. Мне кажется, единственное, в чем я могу тебя одолеть, это поло.

– И кулачный бой, – размышляла я, не поправляя его предположения о том, что я девственница.

Тебе вообще должно быть все равно, а он никогда не должен об этом узнать.

– Спорно. – Хантер покосился на меня.

– Однако я умею ездить верхом. – Я прижалась горящей щекой к прохладному окну.

Мне казалось, что каждый раз, когда я оказывалась рядом с Хантером, мой коэффициент интеллекта падал на сорок пунктов. Такая вот природа-зараза. Мозг твердил мне держаться от него подальше, а кровь молила плодить потомство с этой восхитительно губительной особью мужского пола.

– Для игры в поло недостаточно просто быть опытным наездником.

– Я могу с завязанными глазами одной стрелой сразить лошадь на скаку, – напомнила я. – Так что теоретически я и в поло могу тебя победить.

Он снова рассмеялся, качая головой.

– Никогда не встречал девушку, которая может быть одновременно холодной как лед и горячей как пламя. В один миг я думаю, что ты бахнешься в обморок, если я коснусь твоей руки, а в другой не сомневаюсь, что ты прикончишь меня во сне. Ты просто нечто, КТ.

Хантер припарковал мою машину на грунтовой дороге возле старой закусочной в какой-то глуши. Из печной трубы паба в стиле Тюдоров сочилась белая струйка дыма, спиралью поднимавшаяся к безоблачному, беззвездному небу. Были слышны тихий стрекот сверчков, шум шоссе за деревьями и, кажется, уханье совы.

– Откуда ты знаешь об этом месте? Я прожила здесь всю свою жизнь, но никогда даже не слышала о нем. А ты толком не знаешь Бостон. – Я отстегнула ремень безопасности.

Едва произнеся эти слова, я осознала весь скрытый смысл этой истины. Хантер рос вдали от семьи в чужих краях среди незнакомцев.

Вчера Эшлинг рассказала нам, что ее детство прошло в Бостоне только по чистой случайности. Школа-интернат для девочек открылась в нашем городе до того, как ей пришла пора отправиться в первый класс. Помогло и то, что родители меньше наседали на нее в вопросах образования, поскольку она девочка, и Джеральд никогда не настаивал, чтобы дочь присоединилась к семейному бизнесу. Но с тех пор как Киллиану и Хантеру исполнилось шесть лет, они стали учиться далеко от дома, и если Киллиан получил школьное образование в Новой Англии, то Хантера отправили в Калифорнию, чтобы родителям не приходилось иметь с ним дел.

Хантер вышел из машины.

– Однажды, когда я был маленьким, мы с няней возвращались с матча по поло. Машина сломалась, а за окном шел проливной дождь, поэтому мы зашли сюда, и она купила мне картошку фри, жирный бургер и молочный коктейль. Тогда я впервые попробовал картошку фри. До тех пор ел только органическую хрень, которую готовил для меня личный шеф-повар. Па случайно оказался поблизости, поэтому сам нас забрал. Он впервые так сделал – ну, то есть провел со мной время посреди дня, и все такое.

Хантер нахмурился, будто только сейчас осознал, почему это место было для него особенным.

При всей своей устрашающей репутации мой отец крайне редко пропускал мои занятия, хотя график был довольно плотным. Разрешал любое баловство, какое пожелаю, а еще подрабатывал моим водителем, пока я не получила права. По субботам мы ходили на состязания Сэма по смешанным единоборствам, так что оба родителя постоянно присутствовали в нашей жизни.

– В общем, каждый раз, когда я навещаю родителей, то приезжаю сюда. Иногда беру с собой Эшлинг. У меня здесь нет компании, так что если она не может, то прихожу один.

Он открыл старую деревянную дверь. Мы неспешно вошли в шумный, освещенный оранжевым светом паб, в котором в три ряда стояли деревянные столы ручной работы и такие же скамьи. Интерьером он напоминал трактир прямиком из эпизода «Игра престолов», дополненный громкой гаэльской музыкой и рабочими, глотавшими эль из полулитровых кружек. В ноздри ударил запах копченого мяса, теплого пива и пота.

Я почувствовала, как напряглось мое тело. Я терпеть не могла шумные, многолюдные места.

В особенности шумные, многолюдные места, битком набитые незнакомыми мужчинами.

И в особенности учитывая то, что находилась я здесь с неженкой Хантером, из которого защитник был такой же, как из жеваной жвачки.

Каждая клеточка моего тела кричала мне развернуться и уйти. Я не была трусихой, но оказалась единственной женщиной в этом баре и не сомневалась, что отхвачу замечания по поводу своего мальчишеского наряда и растрепанных волос. Хантер подтолкнул меня вперед, спросив у официанта, который вышел встретить нас у двери, где мы могли бы сесть.

– Да где угодно, приятель. Мы забиты под завязку. – Прыщавый подросток с двумя подносами, полными горохового пюре, толченого картофеля и жаркого, парил по залу, выкрикивая номера готовых заказов, перебиваемый болтовней и смехом посетителей, громкой музыкой.

Мы втиснулись между двумя стариками, болтавшими за кружкой пива, и группой строителей, чьи лица и одежда были покрыты пылью. Двое, что сидели рядом с Хантером, выглядели молодо и говорили с южным акцентом. Между ними, словно барьер, выстроилась груда пустых, покрытых пеной пивных бокалов. Судя по невнятной и медленной речи, они явно были пьяны.

Я беспокойно вертела пальцами под столом. Хантер заказал нам обоим рутбир[23], за что заслужил от меня одобрительную улыбку. Он продолжил хмуро изучать меню, теребя деревянную лошадку, выглядывающую в вороте его рубашки. Водя большим пальцем по краю меню, я рассматривала эту маленькую подвеску, прижатую к поросли светлых волос на его груди, и между делом задаваясь вопросом, куда подевался мой мозг, потому что в этот бар я его с собой явно не взяла. Наконец-то я поняла фразу «отупляюще сексуален».

Я отупела от сексуальной привлекательности Хантера.

– А что за лошадка? – Я прокашлялась, хмуро уставившись в меню, пока он не подловил меня на том, как я его разглядываю.

Хантер убрал руку, осознав, что делает.

– А, это старье? – посмеялся он, схватил рутбир, который нам принес официант, и сделал глоток, оттягивая время. – Да ерунда.

– Все равно расскажи, откуда она у тебя. – Я сцепила пальцы в замок и подперла подбородок.

Парень, сидящий рядом со мной, громко рыгнул, и мое лицо обдало теплым потоком пахнущего мясом дыхания.

Я стала дышать через рот, пытаясь сдержать рвотный позыв.

– Когда я был ребенком и приезжал домой из школы-интерната, то всякий раз родители приставляли ко мне пару нянь, чтобы не приходилось самим проводить со мной время. К моменту появления шестой… нет, восьмой няни, па решил, что мне нужно научиться играть в поло. Я вел себя как последний придурок. Тем летом Няне Номер Восемь (ни фига не помню ее имени, но она была шведкой) приходилось силой заталкивать меня в машину перед ежедневными тренировками. Я страстно ненавидел лошадей. Что вообще может нравиться в этих тварях? Они воняют, спят стоя, и у них нет рвотного рефлекса, что, кстати сказать, хорошо для сексуального партнера, но ужасно для товарища по ужину. Но я отвлекся. Предполагаю, что моя шведская нянечка начала беспокоиться за свою работу, потому что я демонстрировал сопротивление, то есть, черт побери, просто был ребенком. Однажды она подарила мне эту лошадку Далу. По ее словам, шведы верили, что она приносит удачу, и я никогда не упаду с лошади, если буду ее носить. Имей в виду, что я лет до тринадцати верил в Санту, поэтому, конечно же, купился.

– И как? Падал с лошади?

Хантер оторвал взгляд от меню, и его глаза заблестели озорством.

– Нет. На мне ни царапинки. И ни разу не попадал в аварию.

– Ты помнишь. – Я многозначительно на него посмотрела. Я знала, что мое утверждение правдиво. Нутром чуяла.

– Что помню? – Выражение его лица было нарочито бесстрастным.

– Имя той няни шведки.

Он помнил его, потому что ему было не все равно. Но он хотел быть безразличным. Хантер был вовсе не глуп. Просто он воздвиг вокруг себя стены, через которые было сложно к нему пробиться, потому что, по его опыту, люди в его жизни не задерживались.