— Я буду терпелив, Августина. Ради тебя я буду терпелив.

Тук. Что-то ударилось в окно.

Я подняла голову и прислушалась.

Тук.

Еще один.

Взглянув на часы, я поняла, что время близится к полуночи, и в этот час по кампусу бродят только неприятности. Сахар уже уехала к родственникам на каникулы, а мой самолет улетал завтра утром. Не в силах уснуть, я провела последние несколько часов за чтением под золотистым светом лампы, зарывшись в одеяло, как кролик в нору.

Тук.

Я выскользнула из-под одеяла и выглянула за шторы. Уличные фонари освещали часть двора, отбрасывая зловещие тени и создавая очаги темноты. Под моим окном стояла фигура, высокая и наполовину скрытая ночью.

Я раздвинула шторы, толкнула окно и шепотом крикнула: — У тебя будут неприятности.

Риккард подошел на шаг ближе, позволяя мне лучше разглядеть его лицо. Его ухмылка не сулила ничего, кроме неприятностей.

— Открой окно пошире, — сказал он, — я поднимаюсь.

Я выполнила его просьбу и сделала шаг назад. Раздалось негромкое ругательство, шарканье, а затем через подоконник, перекинув свои длинные ноги, в комнату влетел Риккард. На нем были джинсы и коричневый свитер, волосы были в беспорядке.

— Что ты здесь делаешь?

Он улыбнулся мне.

— Я хотел увидеть тебя, прежде чем ты уедешь.

Удовольствие просочилось сквозь меня, и я невольно улыбнулась.

— Я как раз собиралась ложиться спать.

— Не позволяй мне остановить тебя, — его взгляд упал на мою ночную рубашку. Сахар дразняще называла её бабушкиной пижамой из-за длины до колен и кружевных рукавов, и хотя обычно я любила свою ночную рубашку, мне вдруг захотелось надеть что-то более… ну, менее бабушкино. — Ты выглядишь мило.

Мое лицо покрылось румянцем, и я быстро сменила тему.

— Если тебя застанут в женском общежитии…

Риккард слушал меня вполуха. Все его внимание было приковано к моей комнате, его глаза жадно блуждали по небольшому пространству. Наша с Сахар комната в общежитии не представляла собой ничего особенного: две кровати по обе стороны, письменные столы, большое эркерное окно в середине дальней стены. Тем не менее, это было мое личное пространство, мое гнездышко, и присутствие здесь Риккарда казалось слишком интимным. Он казался слишком большим для этого места, хотя физически он вполне подходил.

— Итак, это твоя комната… — сказал он, взяв в руки книгу, лежавшую на моей прикроватной тумбочке, «Птица смерти» Харлана Эллисона. — В мире есть только одно настоящее зло: посредственность.

Риккард осмотрел обувь, расставленную под моей кроватью, смятые простыни и остановился только тогда, когда подошел к фотографии в рамке на прикроватной тумбочке.

— Твоя семья?

— Мои тетя, дядя и сестра, Эдвина, — сказала я, а затем добавила: — Тебе, наверное, пора идти, Риккард, — мой тон не подтверждал моего заявления.

— Я еще не закончил осмотр.

Риккард подошел к моему столу, провел пальцами по открытому учебнику и незаконченным конспектам.

— Во сколько ты завтра уезжаешь?

— В одиннадцать, — я прижалась спиной к кровати Сахар. — Здесь слишком холодно, чтобы бродить в одном свитере.

— Никто не беспокоится обо мне так, как ты, Il Penseroso, — размышлял он.

— Даже твой отец?

Риккард бросил на меня многозначительный взгляд, после чего продолжил свой осмотр.

— Ты ему понравилась.

— Мм…

Он сделал паузу.

— Что означает «мм»?

— Я не думаю, что его мнение имеет большой вес. В конце концов, он считает, что ему не следует беспокоиться о тебе.

Я пыталась заставить Риккарда улыбнуться, но он повернулся ко мне с таким выражением лица, что оно резануло меня прямо по сердцу. На мгновение я представила его мальчиком: более диким, более мягким, наследником империи, у которого не было иного выбора, кроме как унаследовать ее. Мальчик, у которого был отец, не беспокоившийся о его порезах и синяках.

В комнате повисла тишина. Риккард застыл на месте, глаза его не двигались.

Я протянула руку и шагнула к нему.

— Здесь слишком холодно. Пойдем в постель.

Он взял мою руку и растянулся рядом со мной на кровати. Одноместная кровать была слишком мала для двоих, и мы свернулись вокруг друг друга, при этом не касаясь. Было так странно видеть кого-то в своей постели, я обычно очень требовательно отношусь к пространству, но каждая моя клеточка хотела быть ближе, а не дальше от парня рядом со мной.

Риккард повернул голову ко мне, наши носы оказались на расстоянии волоска друг от друга. Мне стало тепло в груди, когда он улыбнулся.

— Не так я думал затащить тебя в постель в первый раз, — прошептал он.

Я выключила лампу и зарылась в одеяло. Линии лунного света освещали его лицо, позволяя мне беззастенчиво разглядывать его черты. Странное покалывание разлилось по моим венам — он не был жгучим или болезненным, как тогда, когда он смотрел на меня под полуопущенными веками и опасно улыбался. Наоборот, золотистое сияние, тепло, как будто я сидела у камина в шерстяном джемпере, попав под дождь.

Может быть, я бы назвала это чувство комфортом, удовлетворенностью, если бы не была так уверена, что это что-то другое.

Счастье.

Я протянула руку и провела пальцем по шраму у него на подбородке.

— Откуда это у тебя? — мои слова были тихими, предназначенными только для него и для меня.

— Я упал со стены, когда мне было семь лет, — пробормотал он. Его глаза следили за моими пальцами, а мои прикосновения становились все смелее, двигаясь вдоль его подбородка, пока я не добралась до уголка его губ. — Рассек подбородок, пришлось накладывать швы.

— Было больно?

— Нет.

Я хмыкнула и продолжила рассматривать его. Краешки его ресниц щекотали мне кожу.

— Я никогда раньше не видел у тебя такого выражения лица, — заметил он после минутного молчания. — Ты выглядишь…

— Довольной?

Его губы дрогнули.

— Что-то вроде этого.

Интимность момента придала мне достаточно смелости, чтобы сказать: — Ты делаешь меня очень счастливой, Риккард. Иногда я бываю… чудаковатой и тихой, но я не хочу, чтобы ты так думал…

— Я знаю, — мягко сказал он. — Я знаю, Августина. У нас будет много времени, чтобы разобраться друг в друге.

— А если мы так и не разгадаем друг друга?

Риккард казался равнодушным, но этот вопрос уже довольно давно занимал мои мысли.

— Жизнь без тайн скучна, — мои пальцы дотянулись до его носа. — Я знаю достаточно, чтобы понять, что у нас все будет хорошо.

— Достаточно?

Он пристально посмотрел мне в глаза.

— Я знаю, что ты заставляешь меня чувствовать себя настоящим.

Настоящим? Должно быть, мое замешательство было заметно, потому что он уточнил.

— Моя жизнь, мой мир… Он создан для того, чтобы выглядеть и чувствовать себя определенным образом. Иногда бывает трудно понять, что реально, а что фальшиво, что иллюзия, а что ложь.

Я подумала о поддельном черепе Христа в коллекции сокровищ его отца. Возможно, причина, по которой Хоторнам удалось создать такую династию, заключалась не в реальной власти, а в образе власти.

— Но с тобой, не знаю, я просто всегда чувствовал себя таким цельным, таким… привязанным.

Я положила ладонь ему на щеку. У меня не было слов, достойных ответа, поэтому я просто лежала и смотрела ему в глаза, давая понять, что понимаю его и чувствую то же самое.

— Ты когда-нибудь задумывался покинуть все это?

Риккард посмотрел на потолок.

— Нет.

— Я могла бы заняться бинесом, если ты хочешь попробовать себя в чем-то другом.

Это было совершенно невинное предложение, но он схватил меня за запястье, держа его в сантиметре от своего лица. В его глазах появился жесткий взгляд, прорезавший мягкую атмосферу, как нож.