— Ну вот, а то как не мужик, — хохотнул байкер, после чего разлил и поднял свою стопку. — За мужиков, а остальные пусть идут нахуй.
И мы выпили. А потом ещё раз выпили. А девушка едва ли не на меня залезла к тому моменту, целуя меня и в шею, и в ухо, и в щёку, и в губы пытаясь. Кто-то уже откровенно целовался с девушкой, задирая платье и показывая её нижнее бельё, кто-то пошёл уединиться.
Я немного поплыл из-за алкоголя. В голове всё начало туманиться и кружиться. Мыслей стало гораздо больше, однако не настолько, чтоб окончательно потерять контроль над собой. Нет, я вообще не терял контроль над собой, если уж на то пошло. Просто немного расслабился… Настолько расслабился, что рукой мял грудь девушки, что сидела рядом со мной с томной улыбкой, будто балдела. Было мягко. Да, у меня впервые такой опыт, и грудь напоминала мне податливые мешочки, упругие и мягкие… Где-то я уже такое щупал…
Ах да, мои собственные сиськи, которые были у меня в те времена, когда я был жирным. Точно-точно, а я думаю, откуда такие знакомые ощущения.
Так… меня немного понесло… Понесло настолько, что я поймал себя на том, что, довольно грубо схватив девушку за подбородок, подтянул к себе и сейчас целовался с ней. С языком… Нет, я всё же перебрал… Так, а сколько я выпил? Потому что сейчас смотрю на стол, а там не одна бутылка, а три, и люди уже успели между собой смениться. Ни Бурого, ни Панка, ни Газа, этого байкера с девчонкой. Которая годится ему в дочери. Зато какой-то лысый качок, что смотрит на меня, и…
— И я стреляю ему в голову. Вернее, буквально в паре сантиметров от неё. Я думал, он прям там в туалет сходит… — я рассказываю с улыбкой, и все рядом кивают, улыбаются, говорят, что правильно сделал.
— Я говорю, если чмо пытается наехать, надо указать ему его место! А то охуели! — тут же добавил кто-то… они все на одно лицо.
Так, надо собраться немного.
— Слушай, Шрам, а правда, что ты семнадцать человек через мясорубку пропустил?
— Не, конечно врут, — отмахнулся я. — Какая мясорубка? Они просто исчезли. Клянусь, пальцем не трогал. Призрак украл их всех.
Я выдал всё как нехрен делать и спохватился, лишь когда последнее слово слетело с моего языка. Реакция других? Они рассмеялись так, что едва не попадали на пол. Кто-то хлопал меня по плечу, говорил, что я молоток и так далее… А сам я чувствовал себя как дома. Как и моя рука, которая уже забралась под платье девушки, гладя внутренние части бёдер, тонкие трусики и то, что под ними находилось.
— И каково это? Спускать семнадцать человек в канализацию? — спросил кто-то со смехом.
— Я не знаю, — искренне пожал я плечами. — Но унитаз с трубами не жаловались.
И вновь взрыв хохота. И вновь… стопка и две белых дорожки, которые я вдыхаю через сто долларов в себя.
Мне хорошо, спокойно, будто в нирване. Просто какое-то спокойствие на душе, будто все невзгоды позади, и я ничего не терял. Правую часть тела греет девушка, которая целует меня так, что едва не лежит уже как леденец, а моя рука не слезает с её груди, забравшись под лифчик.
Чувствую нежную кожу, чувствую твердеющий бугорок, пупырышки…
— За Мясника! Самого жёсткого парня! — поднял кто-то тост, но я его перебил.
— Не за меня, за нас, за самых жёстких парней, которых боится весь Сильверсайд!
Меня встречают едва ли не овациями и дружным ором поддержки.
Я вновь целуюсь… Нет, я танцую в центре зала среди остальных, вспышки света, крики, музыка, все радуются, и я просто танцую, как могу, словно у меня приступ эпилепсии… Нет, не эпилепсии, я ловлю себя на мысли, что буквально зажал девушку с красивыми тёмно-синими волосами в углу и целуюсь с ней, трогаю её везде, а она и не против, будто сама хочет этого. Залезаю ей руками в трусы, чувствуя под рукой…
Бокал. Нет, стопка… Стопка… я за барной стойкой и показываю пальцем на стопку. Рядом сидит Гребня, который тоже выпивает.
— А ты чего не со всеми? — кивнул я на толпу, что веселилась. А где, кстати говоря, блондинка? Я залез ей в трусы или нет? Потрогал святая святых или нет? В голове всплывают какие-то обрывки, кадры, и я будто рукой чувствую отголоски того, что трогал… какие-то две мягеньких гладких складки, которые я щупал…
— Напился? — спросил он глухо.
— У меня провалы в памяти…
Памяти? Я только что разговаривал с Гребней, а сейчас вдыхаю ещё пару дорожек прямо с барной стойки.
— Я потерял весь отряд, — продолжил он говорить. — Всех. Война… не меняется не война, Томми. Не меняются люди. Всегда найдутся те…
— Кто захочет схитрожопить и использовать то, что использовать нельзя, — поддакнул я.
Гребня повернулся ко мне и улыбнулся.
— Да, верно, Томми. Мы были ублюдками, что воюют за деньги, но мы никогда не убивали по своей воле. Нам всегда говорили, кого убивать. Мы никогда не убивали ради забавы и не мучили. Никто не заслужил сдохнуть в газу…
— Никто… — кивнул я, закидывая в себя ещё одну стопку. Между первой и второй перерывчик небольшой… Так я повторял себе, внюхивая вторую дорожку. — Мы не заслуживаем этого. Мы просто хотим выжить любой ценой. Мы тоже хотим есть.
— Верно, мы тоже хотим есть, — хлопает он меня по плечу.
Я хочу что-то ответить, но… но не могу, мне плохо, голова кружится и начинает болеть, а я… опять с кем-то целуюсь. Чувствую чей-то язык во рту и чувствую своим её язык… её грудь под рукой. Мягкую, небольшую и нежную, чувствую бугорки под пальцами, твёрдые и торчащие, словно кнопки.
Чёрт, что я творю, где я вообще?!
Я немного отстранился от девушки и с ужасом понял, что всё это время целовался в укромном уголке с Гильзой. Она сидела на небольшой тумбочке, тяжело дыша, в своём платье, которое надела сюда. Её ноги были раздвинуты, и на левой туфле уже висели красные трусики. Её глаза вожделенно блестят, рот немного приоткрыт, влажные, красные совсем не от помады губы и тяжёлое дыхание.
— Блин, твой брат…
— Да плевать… — выдыхает она и притягивает меня к себе. И мы вновь сливаемся в мокром жарком поцелуе, который иногда прерывается её тяжёлым дыханием. — Давай, я хочу тебя, Томми. Давай же, снимай свои брюки и возьми меня прямо здесь… Я хочу тебя…
Но я не могу, потому что её брат будет не рад. Если он узнает, то это будет пиздец. Это будет настолько кошмарно, что… я вновь целуюсь с Гильзой и проваливаюсь в туман…
И выныриваю из него только при ударе в челюсть.
Чёрт… Что за хрень… Я оглядываюсь и вижу себя в центре живого круга, словно на ринге. Они кричат, машут руками, подбадривая меня и моего противника. Все пьяные настолько, что с трудом могут вообще что-то понять. На нас направлен свет, и… я получаю ещё один удар, а потом ещё. Едва не теряю равновесие, но мне хватает сил удержаться. Следующий удар я встретил ударом лба, и послышался вполне отчётливый хруст руки противника.
Передо мной стоял Пуля, такой же голый по пояс, как и я. И его лицо всё в крови, как и у меня. Он словно дышит ненавистью, которая обжигает.
Но я должен был победить. Поэтому бросаюсь вперёд, но пропускаю удар, из-за чего всё вспыхивает белым…
Но кулаки всё равно болят, ноют так, что хочется плакать. Я чувствую, что меня оттаскивают назад…
Да, меня оттаскивают, так как Пуля лежит на полу с разбитым лицом в хлам, и ему помогают встать. Моё лицо не лучше, и я буквально глотаю кровь, однако всё же я на ногах, а вот Пуля держится едва-едва. Все вокруг кричали, будто хотели, чтоб мы друг друга разорвали, а мне почему-то жалко парня напротив. Весь избитый и какой-то разбитый внутри. Ведь он просто пытался защитить свою сестру от её собственной глупости.
Мне так грустно, что я отхожу от поздравляющих меня людей, подхожу к нему и без каких-либо раздумий просто обнимаю как брата. Не обращаю внимания, что мы оба мокрые от пота и крови. Хлопаю его по спине.
— Прости, Пуля, я мудак… — пробормотал я.
— Ты тоже прости… — слабо отвечает он. — Не надо было сразу избивать тебя, причём в спину.
