С заключительным словом выступил Байбаков:

— Я считаю, что не следует акцентировать внимание только на отрицательных фактах, необходимо в первую очередь использовать передовой опыт, чтобы он стал достоянием многих организаций. Солидные материалы из Магнитогорска показали, каких результатов там достигли: вместо обычных 20–25 % по стране у них лишь 3–5 % потерь. Предлагаю подготовить проект решения коллегии и поручить его выполнение первому заместителю председателя Госплана К. В. Паскарю, как ответственному за продовольственный комплекс. Пусть к работе подключаются академик Эмануэль, академик Овчинников и заместитель министра Холод. Я надеюсь, что в результате объективной оценки положения дел мы получим предложения, как нам повести работу дальше.

Коллегия Госплана постановила: применение озона для повышения сохранности сельскохозяйственной продукции считать научно оправданным, организовать в течение 1984 года проведение более широкого эксперимента.

Казалось, точка поставлена. Теперь Минплодоовощхоз СССР обязан снять запрет на применение озона и возобновить с 1984 года производство озонаторов для плодоовощных хозяйств. Но время шло, противники озонной технологии не сдавались, и противоборство продолжалось.

«Возможно, ведомственники увидели, что с применением озонной технологии потребуется меньше начальных затрат, следовательно, меньше капитальных вложений, и выступили против идеи, — делился предположением Байбаков. — В своей борьбе они не гнушались ни дискредитацией эксперимента, ни оскорбительными выпадами в адрес изобретателя, называя его технологию “истым аферизмом”. Корреспондент газеты “Социалистическая индустрия” пытался докопаться до причины, сдерживающей внедрение способа хранения овощей и фруктов, но заместитель министра Холод отослал его в ГКНТ, ГКНТ — в Госплан, в отдел сельского хозяйства, а там ответили, что “мы этой проблемой не занимаемся”, и отправили обратно к Холоду. Так образовался замкнутый круг…»

Причиной хождения по этому кругу Байбаков считал «нашу косность и отсутствие личной заинтересованности». Но понимал ли он, что повсеместно наблюдаемые им косность и отсутствие личной заинтересованности ничего не объясняют, поскольку сами нуждаются в объяснении? Посещала ли его крамольная мысль, что косность и отсутствие личной заинтересованности — это не причина, а следствие? И что попытка «точечно» (путем озонирования) повысить сохранность картошки заведомо обречена на провал, так как система, где «все вокруг колхозное — все вокруг мое» (а значит, ничье), точечным улучшениям не поддается? Нет, оставаясь в душе сталинским наркомом, Байбаков на систему никогда не покушался.

Помимо Аллы Пугачевой (ей, напомним, Байбаков выделил 100 тысяч инвалютных рублей на покупку за рубежом музыкального оборудования), были и другие люди из сферы культуры, образования, здравоохранения, кому председатель Госплана требовался как могущественный покровитель и опекун. А бывало и так, что руку помощи он протягивал первым.

Однажды в поисках новых путей борьбы с алкоголизмом (Госплану вменялась и эта обязанность) Байбаков узнал, что в Крыму, в Феодосии, живет некий врач-психиатр. Зовут его Александр Довженко. И славен он тем, что за 40 лет своей врачебной практики вылечил около 100 тысяч алкоголиков, не считая наркоманов и заядлых курильщиков. Метод его таков. Пациенту под гипнозом внушается безразличие к спиртному, и он кодируется на трезвость. Первое и главное условие лечения — большое и искреннее желание больного вылечиться.

Байбаков позвонил в Феодосию и попросил Довженко приехать в Москву. А еще через несколько дней Байбаков выступал на пленуме ВЦСПС с докладом о проекте очередного пятилетнего плана. В перерыве между заседаниями он рассказал председателю ВЦСПС С. А. Шалаеву о приезде Довженко и предстоящей встрече с ним. Шалаев заинтересовался. На следующий день они беседовали уже втроем.

— Что нужно сделать, чтобы ваша методика получила широкое распространение? — спросил Байбаков.

— Прежде всего, я попросил бы помочь в получении помещения для больницы, — сказал Довженко. — Сейчас мы работаем в тяжелейших условиях. Нам также необходимы оборудование и транспорт.

Шалаев тут же предложил Довженко занять в Феодосии корпус, принадлежащий дому отдыха «Восход». А Байбаков попросил целителя организовать подготовку специалистов, способных лечить по «методу Довженко», и отдал распоряжение выделить необходимое оборудование и транспорт.

Вскоре больница была преобразована в наркологический психотерапевтический центр Минздрава Украины. А «метод Довженко» в 1984 году был официально признан в СССР, защищен авторским свидетельством и получил широкое распространение.

А вот другая история. В 1983 году на прием к Байбакову пришел Святослав Федоров, директор Московского института микрохирургии глаза. Зажигательно рассказав о перспективах развития института, он поставил вопрос об «индустриализации» офтальмологии. И — точь-в-точь как в случае с Пугачевой — попросил выделить институту валюту на закупку за рубежом оборудования. Она требуется, объяснил Федоров, чтобы поставить глазные операции на конвейер. Больные будут группироваться по характеру обнаруженных заболеваний: близорукость, катаракта, глаукома и т. д.

Институту было выделено 600 тысяч долларов, и через несколько месяцев там заработал ленточный конвейер. «Вскоре после пуска этого конвейера Святослав Николаевич пригласил меня посетить его институт, и я убедился, каких высоких результатов удалось ему добиться, — рассказывал Байбаков. — Очень сильное впечатление произвела на меня новая организация беспрерывного оперативного лечения. За ленточным конвейером стояли врачи-специалисты, одетые в бумажные костюмы одноразового пользования, поочередно выполняя свои “ювелирные” действия. Примечательно, как перед операцией врач-психиатр вел беседу с больными.

— Товарищи, не бойтесь, — внушал он. — Операция займет не более десяти минут, и вы будете зрячими».

Сооружением одного конвейера дело не ограничилось. Совмин СССР принял решение о строительстве в двенадцатой пятилетке 12 филиалов этого института: в Ленинграде, Краснодаре, Чебоксарах и других городах. Когда их построили, количество операций в институте Федорова превысило 300 тысяч в год. Примерно столько же глазных операций выполнялось по всей Российской Федерации в 1985 году, хотя потребность в них в республике, по данным института, составляла 1,2–1,3 миллиона в год.

Деловые контакты директора Московского института микрохирургии глаза и председателя Госплана СССР переросли в дружбу. Они периодически виделись, перезванивались. По приглашению Федорова Байбаков побывал на открытии первого филиала в Чебоксарах, присутствовал на показательной операции. А в 1990 году (к тому времени Байбаков уже не возглавлял Госплан) Федоров делился с другом впечатлениями от своей поездки в США. Он заключил там контракт на производство глазного хрусталика и рассказывал Байбакову, какие хорошие деньги в валюте можно зарабатывать лечением больных за рубежом.

Благодаря Байбакову о Федорове узнал Фидель Кастро. «Как-то во время моего визита на Кубу я рассказал ему об этом замечательном враче и предпринимателе, — вспоминает Байбаков. — Он очень заинтересовался и попросил меня командировать Федорова на Кубу для передачи опыта местным врачам, что и было сделано. По моему совету Фидель Кастро направил также в Москву в федоровский институт кубинских врачей для обучения. Когда же Кастро приехал в Москву в 1986 году, он посетил глазной институт и пришел в восторг от всего увиденного там; больше всего он был изумлен конвейерными операциями. Он с радостным восхищением сказал мне: «Компаньеро Байбаков, то, что вы рассказывали мне на Кубе о делах Федорова, бледнеет в сравнении с тем, что я увидел и услышал сегодня. Я прошу вас оказать содействие в организации такого комплекса на Кубе».

Был взят Байбаковым под крыло и Гавриил Илизаров — выдающийся хирург-травматолог из Кургана. Он устранял дефекты конечностей без укладки их в гипс, наращивал и вытягивал кости, выпрямлял позвоночники, просто творил чудеса с опорно-двигательным аппаратом. К нему в Курган не прекращалось паломничество. Люди ехали со всех концов страны. Илизаровскому институту уже требовалась гостиница. Посодействовать в ее строительстве — об этом Илизаров просил Байбакова. И еще — о налаживании производства медицинских инструментов, необходимых для проведения операций. «Я не раз встречался с ним, — рассказывает Байбаков, — и мне удалось кое в чем ему помочь. Очень жалко, что он рано ушел из жизни».