Продвигая реформу, Косыгин одновременно представлял собой и один из ее тормозов. Ему были свойственны те же заблуждения, что и большинству членов Политбюро.

Пытаясь запустить некое подобие рыночных механизмов, он все равно оставался приверженцем системы, где все решают наверху и всем управляют оттуда же.

«Как бы основательно Косыгин ни понимал экономические проблемы, — писал в конце жизни бывший министр иностранных дел СССР Андрей Громыко, — он все же на практике шел по тому же пути застоя. Каких-либо глубоких положительных мыслей, направленных на преодоление пагубных явлений в экономике страны, он не высказывал».

Иногда на заседания правительства приглашали видных представителей науки, чье мнение полагалось услышать прежде, чем принять решение. Был приглашен однажды и академик Николай Иноземцев. Когда он предупредил об опасности инфляции, Косыгин раздраженно произнес:

— О какой инфляции вы говорите? Инфляция — это когда цены растут, а у нас цены стабильные. Нет у нас инфляции!

Иноземцев попытался провести с главой правительства экономический ликбез:

— Когда у населения есть деньги, а в магазинах нет товаров, потому что их раскупают моментально, это и есть признак инфляции. Денег больше, чем товаров.

Косыгин недовольно прервал академика:

— Хватит с нас ваших буржуазных штучек!

Точно таким же противником «буржуазных штучек» был и Байбаков. Вера в эффективность хозрасчета уживалась в нем с верой в «правильное» планирование. Подчиненные ему сотрудники Госплана — те и вовсе тихо посмеивались над попытками изменить систему. Василий Иванченко, руководитель отдела новых методов планирования и экономического стимулирования, вспоминал: «В Госплане говорили: пережили хрущевские перестройки — и эту реформу переживем. Меня и моих коллег называли “рыночниками”, “нэповцами”, “душителями плановой системы” и в лицо отпускали такие шутки: “Как, Василий Матвеевич, ты еще работаешь? А слух был, что тебя арестовали!”»

О скептических настроениях в своем аппарате председатель Госплана, конечно, знал. Так и напишет потом: «Откровенно говоря, в этом [провале реформы. — В. В.] в большой степени повинен был и Госплан: не все предусмотрели, не все продумали, взвесили, плохо подготовили организационную часть реформы. Нам не хватило настойчивости и последовательности в ее проведении. Отступая то в одном, то в другом вопросе от идей реформы, в итоге откатились по всему фронту — таковы законы экономики. Вот так через несколько лет пришлось сворачивать, казалось бы, хорошо задуманное дело. Возможно, в таких масштабах реформа была тогда преждевременной или просто неосуществимой без проведения политических преобразований, без опоры на демократизацию общества и гласность».

С момента начала реформы пройдет более трех десятилетий, канет в историю Советский Союз, пронесутся ураганом по России девяностые, и 27 мая 2001 года Байбаков будет приглашен в московскую редакцию радио «Свобода» как главный гость программы «Лицом к лицу». Вот фрагмент записи:

«Андрей Шарый, ведущий:

— Скажите, Николай Константинович, а, по вашему мнению, реформы, которые пытался предпринять — и отчасти предпринял — Алексей Косыгин, имели шансы на больший успех?

Николай Байбаков:

— Видите ли, какое дело. Начал он с 1965 года, занимался этим вопросом, и, на мой взгляд, он правильно принимал решения. Вернее, не то чтобы принимал, а предлагал расширить права предприятий, дать им возможность планировать и реализовывать все мероприятия, связанные с развитием того или иного предприятия. Но почему не получилась-то, в целом, эта реформа? В этом виновны бывшие члены Политбюро, особенно Подгорный, с которым мне пришлось встретиться у Брежнева на даче. Он тогда заявил, говоря о реформе Косыгина, в присутствии Косыгина: “На кой черт нам эта реформа? Что мы, плохо, что ли, идем?” Да, мы еще шли тогда с темпами роста примерно 6–7 процентов, это выше, чем в любой из капиталистических стран. На Политбюро обсуждались предложения Косыгина, но не находили одобрения. К сожалению, так получилось, что Алексей Николаевич Косыгин не смог провести в жизнь эту реформу.

Бранко Соба, корреспондент газеты “Дело”, Словения:

— Насколько был Госплан самостоятельной структурой тогда?

Николай Байбаков:

— Да, была хорошая структура, и нам предоставлялось право не только разрабатывать народнохозяйственные планы, но и следить за их выполнением и оказывать содействие в проведении этих мероприятий. Как правило, разработанные Госпланом те или иные мероприятия по развитию той или иной отрасли или, в целом, народного хозяйства, они претворялись в жизнь, может быть, с небольшими отклонениями. Были ошибки, были и промахи, но в целом Госплан, как правило, справлялся с задачами, возложенными на него. Были и препятствия со стороны людей, которые считали, что Госплан мешает развитию экономики. Были и такие. Но темпы роста национального дохода в этот период моей работы были выше, чем в западных странах, хотя и темпы снижались. Но VIII пятилетка, где национальный доход вырос почти на 8 процентов, это был очень хороший показатель».

Реформа покушалась на централизованное планирование — фундамент советской системы хозяйствования — и поэтому была обречена. С ее провалом к Госплану возвращались прежние необъятные полномочия. А значит, возвращались они и к Байбакову.

На посту главы Госплана Байбаков курировал интеграцию в рамках СЭВ. И здесь интересно его отношение к экономическим реформам в европейских социалистических странах. Как показывают документы, Байбаков весьма позитивно оценивал радикальную экономическую реформу в Венгрии, проводившуюся под руководством Р. Ньерша. Характерны слова, сказанные Байбаковым Ньершу в ходе беседы, проходившей 21 марта 1966 года в Госплане СССР с 10 до 13 часов: «Я к вашим услугам с открытой душой». Стенограмма переговоров показывает председателя Госплана СССР с неожиданной стороны — сторонником радикальных реформ и повышения роли рыночных механизмов в рамках социалистической системы. (РГАНИ. Ф. 5. On. 111. Д. 265. Л. 94).

Однако в ходе «Пражской весны» Байбаков не оказал поддержку ориентировавшимся на Москву умеренным реформаторам во главе с О. Черником. В мае 1969 года Байбаков посетил Прагу, после чего, 15 октября, внес в ЦК КПСС предложения по вопросам экономического сотрудничества между СССР и ЧССР, которые были утверждены постановлением Политбюро. С подачи Байбакова советское руководство одобрило оказание помощи Чехословакии: «в развертывании прогрессивных видов производства», «развитии атомной энергетики», «развитии производства вычислительной техники», «налаживании передач цветного телевидения», «поставки некоторых валютных товаров», «ссуды в свободно конвертируемой валюте или золоте», «поставке зерновых», «поставках энергетического угля», «поставках чугуна», «поставках картофеля и мяса» и т. д. СССР вкладывал в чехословацкую экономику миллионы инвалютных рублей, однако ни одной фразы о развитии интеграционных процессов в рамках СЭВ в записке Байбакова не содержалось. Вместо этого предлагался набор командно-административных мер и «заливание пожара» мощным потоком советских вложений. Имея в распоряжении колоссальные ресурсы советской экономики, главный плановик СССР, столкнувшись с кризисом, делал ставку не на «плановый инструментарий» (в который, видимо, сам уже не особенно верил), а на разовые интервенции, на базе которых должно было начаться восстановление экономики. Жизнь показала эффективность предложенных Байбаковым мер в краткосрочной перспективе: по данным чешских историков, пятилетка 1971–1975 годов была одной из самых удачных за весь период строительства социализма в ЧССР, реальные доходы населения выросли на 28 процентов. Однако эти успехи достигались в основном за счет потока советских инвестиций. Как только Советский Союз был вынужден сократить вложения в чехословацкую экономику, она начала испытывать серьезные затруднения. (См.: Чехословацкий кризис 1967–1969 гг. в документах ЦК КПСС. М., 2010. С. 601–611.)