Свои же задачи на нынешнем этапе мы видим в том, чтобы охранять вас от всяких возможных международных осложнений. Мы будем вам оказывать помощь всеми возможными средствами — поставлять вооружение, боеприпасы, направлять людей, которые могут быть вам полезными в обеспечении руководства военными и хозяйственными делами страны, специалистов для обучения вашего военного персонала обращению с самыми современными видами оружия и боевой техники, которые мы вам направляем. Ввод же наших войск на территорию Афганистана сразу же возбудит международную общественность, повлечет за собой резко отрицательные многоплановые последствия. Это, по существу, будет конфликт не только с империалистическими странами, но и конфликт с собственным народом. Наши общие враги только и ждут того момента, чтобы на территории Афганистана появились советские войска. Это им даст предлог для ввода на афганскую территорию враждебных вам вооруженных формирований. Хочу еще раз подчеркнуть, что вопрос о вводе войск рассматривался нами со всех сторон, мы тщательно изучали все аспекты этой акции и пришли к выводу о том, что если ввести войска, то обстановка в вашей стране не только не улучшится, а, наоборот, осложнится. Нельзя не видеть, что нашим войскам пришлось бы бороться не только с внешним агрессором, но и с какой-то частью вашего народа. А народ таких вещей не прощает. Кроме того, как только наши войска пересекут границу, Китай и все другие агрессоры получат реабилитацию.

Н. М. Тараки. Очень признателен вам за обстоятельное изложение позиции советского руководства по вопросу, который я хотел обсудить. Я тоже говорю прямо, откровенно, как ваш друг. Мы, в Афганистане, также считаем, что возникающие проблемы должны в первую очередь решаться политическими средствами и что военные акции должны носить вспомогательный характер. В политическом плане мы предприняли ряд мер и убедились, что большинство народа остается на нашей стороне. После моего выступления по радио с разъяснением характера гератских событий в ряде городов страны в течение только одного дня состоялось 102 демонстрации, участники которых несли лозунги с осуждением Хомейни и его приспешников. Это убедило нас в том, что наши внутренние противники не столь уж многочисленны. Обрадовали нас и сообщения о том, что часть войск, принимавших участие в мятеже, сложила оружие.

После моего визита в Советский Союз и подписания очень важного договора между нашими странами американские империалисты и другие реакционеры сильно озлобились на Демократическую Республику Афганистан. Они поняли, что Афганистан окончательно потерян для Запада. Средства массовой информации США, Пакистана и Ирана распространяли всякого рода клеветнические материалы, в которых поносили нас. В тесной дружбе Афганистана с Советским Союзом кроется главная причина антиафганской деятельности империалистов и реакционеров.

В конце 1990-х к Байбакову обратился экономический обозреватель одной из газет:

— Знали ли вы, как председатель Госплана СССР, о предстоящем вводе войск в Афганистан, советовались ли с вами предварительно об этой крупной акции, которая потребует больших финансовых и материальных затрат?

— Нет, никто со мной по данному вопросу не советовался, — был ответ. — Я узнал об этом из официальных сообщений. Ввод советских войск в Афганистан явился для меня полной неожиданностью. Конечно, такая крупномасштабная акция имела не только военно-политический аспект. И мне следовало бы заранее знать о предстоящем шаге. Но получилось так, что Госплану задним числом было дано указание изыскать дополнительные средства, чтобы обеспечить всем необходимым армию и помочь населению Афганистана. Непродуманность такого решения (имею в виду чисто экономический его аспект), плоды которого мы пожинаем и поныне, была очевидна и тогда.

По данным ЦРУ, Советский Союз потратил на ведение войны в Афганистане 15 миллиардов рублей. Видимо, это и были те самые «дополнительные средства», которые Байбакову было поручено изыскать.

Экономика год от года стагнировала. Несмотря на это, Брежнев ориентировал Госплан на максимально возможное выполнение плановых заданий «по повышению уровня жизни народа». Рост доходов населения и розничного товарооборота, выплаты из общественных фондов — в этом плановые показатели еще кое-как достигались. Но снизился рост капитальных вложений в социально-культурную сферу. Подвергся корректировке и все равно не был выполнен план по вводу жилья. Сократился ввод в действие больниц, учреждений культуры, службы быта.

Модернизация стучалась в двери, была настоятельной и неотложной. Но ни в одной сфере жизни не пахло переменами. Страна погружалась в депрессию.

«К началу восьмидесятых годов или, пожалуй, даже несколько раньше, — пишет Карен Брутенц, бывший первый заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС и советник президента СССР, — для думающей части политической верхушки настоятельная — более того, безотлагательная — необходимость серьезных реформ стала очевидной. Многие шаги Брежнева и “брежневцев”, которые, казалось, делались ими в своих интересах, ради укрепления или защиты своих позиций, в конечном счете обретали эффект бумеранга. Так было с вторжениями в Чехословакию и Афганистан, со сверхвооружением страны, с контролем над идейной и духовной жизнью, с настороженной самоизоляцией от интеллигенции, с враждебным отношением к мелкому собственнику в деревне и городе…»

В своих мемуарах Байбаков пеняет Брежневу на непростительное прекраснодушие, стремление отмахиваться от нараставших проблем. Возлагает вину и на брежневское окружение: оно, мол, приукрашивало положение дел и тем самым препятствовало принятию действенных мер. Однако, по мнению Сюзанны Шаттенберг, брежневского биографа, все было совсем наоборот: «Брежнев каждый год снова проявлял свою озабоченность при обсуждении бюджета и плана на пленумах ЦК и настаивал на изменениях. Следовательно, если о времени его пребывания у власти говорят как об эпохе застоя, то необходимо учитывать, что Брежнев, с одной стороны, каждый год сам вскрывал имевшиеся проблемы и при таком взгляде в определенной степени был бы согласен с последующим мнением историков. С другой — он не был пассивен, что ему необоснованно приписывалось. Скорее, он подавал себя как человек боевой, активный и требовательный. Это не должно означать, что его требования и меры были адекватными и эффективными; но картину, предлагавшуюся им на пленумах ЦК, создавал человек, страстно боровшийся за процветание своей страны, политик, поставивший себя на службу реализации триады “эффективность, повышение качества, оптимизация руководства”».

Всюду — на пленумах, заседаниях Политбюро, совещаниях в ЦК — Брежнев неустанно твердил о необходимости перестроить советскую промышленность: «Я надеюсь, что товарищи из Минчермета наконец поймут — так хозяйствовать нельзя. Надо работать по-новому!»

Критикуя то одно, то другое министерство, Брежнев не упускал случая лягнуть и Госплан: «Складывается <…> впечатление, что Госплан и Госкомитет по науке и технике занимаются перспективой еще недостаточно. А дело это очень важное, и жаль, что приходится напоминать об этом».

В живительную силу плана (и Госплана как высшего воплощения советской экономической системы) Брежнев верил искренне и убежденно. Недоумевал, почему, например, каждый год в самый разгар урожая не хватает уборочных машин, а миллионы тонн удобрений не доходят до полей из-за отсутствия упаковочного материала: «Но не удивительно ли, что такого рода вопросы вообще возникают в нашем плановом хозяйстве? А если уж возникают, то неужели их нельзя решать оперативно, не доводя дело до Политбюро?»

Помощник президента СССР Анатолий Сергеевич Черняев. 11 ноября 1991. [РИА Новости]

Хронику советской экономической агонии представил в своем дневнике Анатолий Черняев. Он был заместителем заведующего международным отделом ЦК КПСС и в этом качестве присутствовал на пленумах, заседаниях Политбюро. Приведем здесь лишь фрагменты, в которых упоминается Байбаков.