О сдержанности Байбакова во всем, что касалось его самого, рассказывал и Виктор Черномырдин: «Ни разу Николай Константинович не обратился ко мне с личной просьбой. Возглавляя правительство, я сам интересовался, не нужно ли чего. Он категорически отказывался».

В сентябре 1999 года после тяжелой болезни умерла его дочь — Татьяна. Ей было 58 лет. Байбакова в те дни поддерживали близкая к семье племянница, Галина Байбакова, сын Сергей и внучка Маша.

«Он старел и понимал это, — пишет М. В. Славкина, биограф Байбакова. — Разговоров о своем самочувствии не переносил на дух. Что тут говорить — и так все понятно. Старость — не радость. А жаловаться на свои болячки? Да никогда в жизни! Валерий Михайлович Серов [бывший заместитель Байбакова в Госплане. — В. В.] рассказывает: “Когда я ему звонил и спрашивал, как он себя чувствует, Николай Константинович отвечал: "Что ты пристаешь с дурацким вопросом? Мне еще и 150 нет, а возможности человеческие до 300 лет". — "Николай Константинович, — удивлялся я, — подожди, какие 150?" — "Да вы ничего не понимаете, — говорил он. — Работа наркомом-министром — это год за два. Работа в Госплане — год за три. Вот и получается… А вообще, что у тебя? Давай по делу". Но силы его оставляли…”»

В феврале 2006 года 94-летний Байбаков выступил на «круглом столе» в Совете Федерации с анализом современного состояния нефтяной отрасли России и посетовал, что «33 тысячи нефтяных скважин списаны как нерентабельные, хотя в них остаются солидные запасы нефти». Его выступление встретили аплодисментами. Никаких решений, однако же, принято не было.

Председатель Госплана СССР (1965–1985), до этого нарком и министр нефтяной промышленности СССР Н. К. Байбаков (слева) на заседании расширенной коллегии Министерства экономического развития и торговли РФ 29 марта 2005 [РИА Новости]

Ему было 96, когда он сломал ногу. «Как он мужественно боролся с болезнью! — вспоминал его сын Сергей. — В то время надо было видеть его глаза. Напряжение мышц до тряски и холодный пот с лица. Но поднялся! Вот что значит сила воли!»

Владимир Коссов рассказывает: «Он хотел дожить до ста лет. Я от него не раз слышал, что у него бабушка дожила до ста шести лет. После его ухода на пенсию мы иногда виделись, и он все время говорил: “Я хочу дожить до ста лет”».

Тридцать первого марта 2008 года Байбаков умер от пневмонии, три года не дожив до желанного рубежа. Похоронили его на Новодевичьем кладбище.

Он начал воплощаться «в пароходы, в строчки и в другие долгие дела» еще при жизни.

В 1995 году со стапелей завода «Красное Сормово» сошел теплоход «Николай Байбаков».

В 1997 году по инициативе Международной топливно-энергетической ассоциации и группы энергетиков был создан Межрегиональный общественный фонд содействия устойчивому развитию нефтегазового комплекса им. Н. К. Байбакова.

Дальше было посмертное увековечение.

В марте 2011 года самолету Ту-154М (бортовой регистрационный номер RA-85056) авиакомпании «Ютэйр» было присвоено имя «Николай Байбаков». Далее оно перешло к самолету Boeing 737–800 (бортовой регистрационный номер VQ-BJG) той же компании.

В 2012 году на Аллее героев в городском парке Альметьевска (Татария) установили бюст Н. К. Байбакова.

В 2013 году ОАО «Сургутнефтегаз» ввело в эксплуатацию месторождение им. Н. К. Байбакова.

В 2017 году в школе № 67 Сабунчинского района Баку установили бюст Н. К. Байбакова, а самой школе присвоили его имя.

Им. Н. К. Байбакова названа также улица в Краснодаре.

В истории страны Байбаков остался не как многолетний председатель Госплана и даже не как политический долгожитель. Настоящее имя ему — отец нефтегазового комплекса. Именно Байбакову сегодняшняя Россия обязана своим сырьевым благоденствием и — одновременно — сырьевым проклятием. «Второе Баку», Самотлор, Уренгой, Сургут, Ромашкинское… Эти топливные форпосты закладывались Байбаковым. Только они и продлили жизнь советскому режиму. Только на них и держится нынешний режим.

Развитие геологоразведочных работ, бурение глубоких скважин, внедрение различных конструкций забойных двигателей, кустовое разбуривание месторождений, финансирование НИОКР — это была его стихия, его призвание, его главное дело жизни. Узкий специалист в своей отрасли, типичный представитель советской технократической номенклатуры, Байбаков даже во главе Госплана не смотрелся как политическая фигура, любой секретарь ЦК, даже не член Политбюро, выглядел весомее.

Был ли он сталинистом? Несомненно. Сам не стеснялся в этом признаваться: «Я до сих пор не скрываю того, что был в числе тех, кто учился у Сталина, считая, что его ясный и решительный стиль должен быть присущ руководителям любого ранга. Где бы я ни работал при Сталине и после него, я, следуя его примеру, всегда в меру своих сил старался внимательно выслушать каждого, с кем работал, искать истину в сопоставлении различных мнений, добиваться искренности и прямоты каждого личного мнения».

По воспоминаниям людей, с ним когда-то работавших, Байбаков именно так, по-сталински, требовал от подчиненных безукоризненной исполнительской дисциплины, заставлял их работать без сна и отдыха, не терпел вранья, призывал докладывать полную правду о положении дел, чтобы потом самому принять решение. На многих своих фотографиях он выглядит добродушным, умиротворенным, благостным. Это обманчивое впечатление. Он был матерым номенклатурным волком. Его аппаратная выучка по степени отточенности могла соперничать только с его же аппаратным чутьем. Он был предельно осторожен в высказываниях, его мемуары — образец суровой самоцензуры. Но его воспитанная годами службы оглядчивость иногда «брала отпуск». Например, позволяла прекословить Хрущеву. Потому что с Хрущевым подобное позволялось. Да, могло стоить должности (что, как мы знаем, с Байбаковым и произошло), но все-таки не угрожало свободе и жизни. Когда же опять подморозило, к Байбакову вернулась необходимая выдержка, и Брежневу он уже старался не возражать, по крайней мере по принципиальным для генсека вопросам.

Были ли у него враги, недоброжелатели? «Наверняка были, как у любого, столько лет занимавшего государственные посты, — говорит Яков Уринсон. — Но в рамках той системы и тех правил игры он все-таки, на мой взгляд, был человеком порядочным. Я не слышал, чтобы он кого-то подставил или, не дай бог, посадил».

Почему он уцелел на ледяном ветру российского XX века?

Нам видится ряд причин, но ни одна их них не является истинной, поскольку не имеет документального подтверждения.

Начать с того, что Байбаков был наркомом, но не был вождем. Это отличало его от занимавших аналогичную должность Ворошилова (нарком обороны), Молотова (нарком иностранных дел), Микояна (нарком внешней и внутренней торговли), Кагановича (нарком тяжелой промышленности, нарком топливной промышленности, нарком путей сообщения), Ежова (нарком внутренних дел), Орджоникидзе (нарком тяжелой промышленности), Берии (нарком внутренних дел). То были вожди. Их портреты печатались в газетах и на обложке «Огонька». Их речи звучали по радио. Они имели всенародную славу, пользовались любовью рабочего класса, колхозного крестьянства и трудовой интеллигенции, вызывали безграничное доверие масс — и тем грандиозней было ошеломление, когда кто-то из них вдруг оказывался «вредителем» (Ежов), «английским шпионом» (Берия) или умирал загадочной смертью (Орджоникидзе). Именно популярность, политическое влияние, большой аппаратный вес, близость к Сталину — все, чем обладали эти наркомы, несло им угрозу, и нередко смертельную.

Иное дело Байбаков. Дорасти до статуса вождя ему не позволил ряд обстоятельств.

Он никогда не занимал партийную должность — не был до прихода в наркомат секретарем райкома-горкома-обкома и не являлся политическим назначенцем.