Кстати, «шикарный внешний вид» не был исключительной привилегией Владимира Владимировича — известные советские писатели выглядели порой намного элегантнее своих европейских коллег. Валентин Катаев (он придерживался классического стиля в одежде: твид, тренчи, однотонные галстуки) вспоминал о Михаиле Булгакове: «Он надел галстук бабочкой, цветной жилет, ботинки на пуговицах с прюнелевым верхом и даже, что показалось совершенно невероятным, в один прекрасный день вставил в глаз монокль…»

Обожаемая Владимиром Маяковским Татьяна Яковлева — успешная русская модель модного дома Christian Dior — так описывала революционного поэта в период его визитов в Париж: «Он напоминал английского аристократа и выправкой, и одеждой и уж никак не связывался с тем образом, который слагался в моём сознании из его футуристической жёлтой кофты, скандальных выступлений, режущего бритвой острословия и шумной славы пролетарского поэта-трибуна (…)Мы встречались каждый вечер, он заезжал за мной, и мы ехали в „La Coupole“[169], в синема, к знакомым или на его выступления. На них бывали буквально все артисты Монпарнаса, не только русская публика. Он читал много, но громадный успех имели „Солнце“ и „Облако в штанах“».

Адольф Гофмейстер — один из самых известных художников-карикатуристов прошлого века — вспоминал о встречах с Владимиром Маяковским в Праге и в Париже в 1927 году: «Он был сильный и большой, и стоя всегда выглядел как памятник. У него была буквально нескромная фигура. Всегда хорошо одет, немного даже щеголевато… Выбирал хорошие ткани и лучшего портного в городе… Любил добротность, прочность, красоту, опрятность и чистоту. Любил красивые предметы из кожи и металла. Волосы у него были коротко острижены (глядя на его голову, хотелось сказать „череп“). В мягком овале рта вечная папироса». [1.66]

Надо сказать, что Осип Брик был одним из немногих, кто практически сразу же после первой состоявшейся встречи сумел угадать огромный поэтический талант Маяковского. Вместе с Лили они стали поначалу спонсорами молодого дарования, пока собственные средства им это позволяли, а затем — таким коллективным редактором и литературным агентом поэта, и это стало безусловным и очевидным плюсом для его творческого становления.

Блестяще образованный Осип Меерович для Владимира Владимировича — источник актуальной информации о литературных новинках, необходимых знаний в области теории литературы и филологии, рецензент, корректор и соавтор (например, в 1926 они вместе написали пьесу «Радио-Октябрь»).

На деньги Бриков была издана не только поэма «Облако в штанах», но и альманах «Взял. Барабан футуристов» (1915), а затем ещё одна книжка — «Флейта-позвоночник». Помимо всего прочего, они же профинансировали выход в свет шести «Сборников по теории поэтического языка», которые издавались ОПОЯЗ (Обществом изучения поэтического языка). Во втором выпуске была опубликована очень профессиональная статья самого Осипа Мееровича «Звуковые повторы», на которую лингвисты по-прежнему периодически ссылаются. В первый революционный год Брик по предложению А. В. Луначарского возглавил Бюро художественного труда отдела ИЗО Наркомпроса, вместе с В. Маяковским, Н. Пуниным, Э. Шталбергом вошёл в редколлегию ежедневной газеты «Искусство коммуны».

«Художник творит. Для буржуазного общества этого было достаточно. Творила небольшая кучка людей, остальные были тварью. Звание творца давало право на привилегированное положение. В Коммуне творят все. Творить, быть самодеятельным — долг каждого коммунара. Профессиональные творцы Коммуне не требуются», — писал О. Брик в другой своей статье «Художник и Коммуна». Для коллег, в числе которых были сплошь гении (без иронии), — К. Малевич, В. Татлин, Н. Альтман, И. Школьник, — он имел репутацию толкового организатора.

Маяковский в одной из анкет написал о наличии у него 1000-томной библиотеки в совместном владении с Бриком, она была собрана Осипом Мееровичем на деньги поэта.

В послеоктябрьский период Осип Брик стал одним из ведущих советских теоретиков новой культуры. В 1923 году при его непосредственном участии создано творческое объединение «Левый фронт искусств» (ЛЕФ), куда вошли почти все футуристы с Маяковским во главе. Помимо литераторов, идеологию революционной организации разделяло большинство будущих классиков: кинематографисты Дзига Вертов, Сергей Эйзенштейн, Сергей Юткевич, Лев Кулешов, Леонид Трауберг, художники Владимир Татлин, Варвара Степанова, Александр Родченко, зодчие-конструктивисты (в 1925-м они организовали родственную структуру — Объединение современных архитекторов).

Впрочем, если внимательно прочитать письма Владимира Владимировича к Лили Юрьевне, то становится заметным, что во многом исключительно благодаря её стараниям и напористости Маяковскому удавалось успешно преодолевать бесчисленные организационные препоны в издательствах, редакциях газет, театрах. Она не только его главный, очень требовательный цензор, надо признаться, — с очень хорошим литературным вкусом и издательским чутьём, но и полномочный представитель в утомительной борьбе с советской бюрократией.

Л. Брик в прозрачном платье. Фото А. Родченко. 1924 г. МАММ/МДФ

Вот, к примеру, письмо к Л. Ю. Брик от 25 мая 1925 года, в котором Владимир Владимирович давал ей десяток различных поручений:

— контролировать Осипа по соблюдению графика сдачи материалов в редакцию;

— подобрать фотографию для собрания сочинений;

— ускорить подготовку материалов для очередного номера журнала «ЛЕФ»;

— торопить издательство «Прибой» с выходом сказки;

— решить вопрос со вторым изданием «Сказки о Пете» в издательстве «Московский рабочий»;

— получить авторские гонорары от ряда издательств и т. д.

В письме от 15 июля 1925 года ей поручается передать американские путевые заметки и стихотворения в «Огонёк», «Известия», «Прожектор». Лучшее — «Открытие Америки» — направить в редакцию «ЛЕФ» с припиской: «с „Лефа“, разумеется, денег не надо брать» (Маяковский В. В. Т. 13. С. 78–79).

Лили Юрьевна пытается выступать как соавтор Маяковского в некоторых его драматургических и кинематографических опытах. Вместе с ним она играет одну из заглавных ролей в киноленте «Заколдованная фильмой»[170], снятой в 1918 году Никандром Туркиным на студии «Нептун», пробует себя в качестве сорежиссёра фильмов «Евреи на земле» в соавторстве с А. М. Роомом и «Стеклянный глаз» с В. Л. Жемчужным, вполне успешно работает переводчиком, создаёт довольно приличные по качеству скульптурные портреты и т. д.

И именно она заставила краснеть Максима Горького, когда потребовала от него предоставить доказательства наличия у Маяковского «дурной болезни». Этот слух старательно распускал лучший детский писатель СССР Корней Чуковский, утверждая, что жертвой «заболевания» Маяковского когда-то стала Соня Шамардина. На самом деле семнадцатилетнюю подругу футуристов, художницу Софью поэт банально отбил у именитого провокатора. Игорь Северянин писал о ней Владимиру Маяковскому:

Алексей Максимович, который по какой-то собственной причине настойчиво поддерживал эти гнусные инсинуации, во время разговора с Лили Юрьевной долго рылся в ящиках своего рабочего стола, но необходимых «документов» так и не нашёл.

Аркадий Ваксберг в уже упоминавшейся книге «Лилия Брик. Жизнь и судьба» написал по этому скорбному поводу: «Что побудило Чуковского ровно четыре года спустя — ни с того ни с сего — трансформировать исповедь в сплетню, сославшись на рассказ неведомого врача, и отправиться с ней к Горькому, уже ставшему в то время влиятельной фигурой при захвативших власть большевиках? Держать язык за зубами Горький никогда не умел: прежде всего он поспешил обрадовать пикантной новостью наркома просвещения Луначарского. Потом с его же лёгкой руки сплетня пошла гулять по всему Петрограду. Дошла и до Лили, в доме которой он так любил чаёвничать и предаваться картёжной игре. Лиля всегда была человеком не рефлексий, а действий. Она тотчас отправилась к Горькому, прихватив с собой как свидетеля Виктора Шкловского, и потребовала объяснений».